В тот вечер я засунул гордость подальше и пошел к федералам. Они все сделали по правилам, что-то записали, но, по их правилам, мне они помогать не обязаны. Родителям – да, может, брату, но постороннему чуваку? Не, им это не надо, но по крайней мере они сказали, что она, скорее всего, жива. Клянусь, я тогда и разозлился, и растерялся. Куда она, блядь – простите, ваша честь, но мне нужно это сказать, – куда она, блядь, подевалась и как мне ее искать? Она как будто в воздухе растаяла.

Идеи у меня, можно сказать, кончились, так что на третий день я вломился к ней в квартиру. Она и так хотела дать мне ключ, но я напрягся, потому что тогда она захочет иметь ключ от моей хаты, ну а я же, в конце концов, парень, да? Короче, я пошел к ней поздно вечером и просто толкнул дверь. У Киры стоял самый обычный замок, а сама дверь – фанерная, так что она особо и не сопротивлялась. Треснула у замка и распахнулась. Я вошел. Внутри было темно и немного затхло, но в целом все как обычно. Я щелкнул выключателем, вспыхнул свет. Все так же, как и в мой прошлый приход. Книг стало больше, но теперь они в основном стояли на полках, которые я ей организовал в каждой комнате. Отчасти я наделся, что она здесь. Лежит в постели или еще что. Даже если бы она лежала в постели с другим парнем, это было лучше, чем то, что я увидел – что ее нет. Только пустая квартира, и никакой Киры.

Всю ночь я провел в ее квартире, искал что-нибудь, что могло бы подсказать, где она. Вся ее одежда была в шкафу. Все вещи на месте. В раковине – полупустая чашка чая. На коврике – несколько запечатанных писем. Ничего, что могло бы прояснить, что произошло. Я пробыл там до утра, потому что не хотел оставлять квартиру со сломанной дверью и, как только рассвело, позвонил Блесс и попросил посидеть там, пока я съезжу за инструментами, чтобы все починить. Она подождала, пока я починю дверь, и мы ушли. Когда мы спускались по бетонным ступенькам, Блесс повернулась ко мне, сощурив на свету один глаз. В ту секунду что-то в выражении ее лица или, может, в том, как свет упал на ее кожу, вдруг напомнило мне о той Блесс, которую я знал несколько лет назад. Когда я мог смотреть на нее без грусти. Она посмотрела на меня очень серьезно и вздохнула так, будто собралась заговорить. И правда, заговорила. Впервые за почти семь лет.

– Т… ты должен найти ее. Ты д… должен.

– Знаю, Блесс, – сказал я, – но как?

Обеденный перерыв: 12:55

9

14:00

Улицы – странное место. На улицах всегда есть кто-то, кто готов поделиться слухами или их продать. Когда застрелили Джамиля, полицейские сказали, что пришли за мной как раз из-за слухов. Ну, само по себе ничего удивительного. Это все враки, но сейчас не о том. Слухи реально повсюду, это правда. В конце концов один такой слух дошел и до меня. Мне сказали, что Киру видели в Северном Лондоне. «Мою Киру? – спросил я. – В Северном Лондоне? Да ну на фиг». Но, как я уже говорил, Киру трудно с кем-то перепутать.

Возможно, для вас север и юг – не более чем линии на карте. Но для меня и для всех, с кем я вырос, это как две разных страны. Можно съездить в Камден-Таун с девушкой, погулять там денек, но со своей пацанской компашкой туда лучше не соваться, если не хочешь во что-нибудь встрять. Даже необязательно походить на бандитов, чтобы началась заварушка. Может, вы с друзьями – обычные пацаны, но люди принимают вас за банду. Все из-за возраста. Я слышал кучу историй, как молодые парни нарвались на нож просто потому, что сунулись не туда. Даже если в одиночку. Там все начеку. Если тебя не знают, а ты зашел на чужую территорию, тебе не поздоровится. Ну просто потому, что ты у них в районе. Так что если Кира на Севере, это повод для беспокойства, даже несмотря на то, что она девчонка. А как она там оказалась – уже другой вопрос.

Вскоре все в моем кругу знали, что я ищу Киру, и мне стали приносить обрывки информации. По большей части это была полная туфта. Я даже пару раз съездил туда, в Камден, Чок-Фарм и всякие такие места, чтобы посмотреть своими глазами, но так ничего и не увидел.

Потом один знакомый, который недавно вышел из Белмарш^[5], рассказал мне кое-что, похожее на правду. Мы с ним не были приятелями, я просто его знал, потому что он жил в районе. Он был типа не последний чувак. Его многие знали. Короче, однажды я столкнулся с ним на улице, и он остановил меня и спросил, не могу ли я достать ему какую-нибудь тачку. Я такой: «Канеш, мужик». А потом он сказал, что слышал кое-что о моей Ки и что, может, мне это будет интересно. Я такой: «Блин, чувак. Рассказывай, что знаешь». Оказалось, его камера была на том же этаже, что и камера брата Киры, который сидит в том же крыле: мотает десятку потому, что влез в какую-то хероту. Она немного рассказывала мне о Спуксе, но подробностей я не знал.

Я слышал, что Спукс торговал крэком и метом. Большой шишкой он не был, так, рядовой. Но в мире наркоты рядовые в каком-то смысле и есть рядовые, то есть обычно они идут в расход первыми. Когда Спукса поймали, оказалось, что ему светит как минимум пятнашка. Пятнадцать лет! Федералы пришли к нему на хату и нашли, блин, целую лабораторию. Весы, разбавители, пакет колес и килограмм кокаина. И до кучи – девятимиллиметровый ствол. Эта пушка его и закопала. Пять лет за нее и еще десять – за наркоту.

Знаете, есть два типа людей. Те, кто легко отсидит пятнашку, и все остальные. Те, кому это раз плюнуть, скорее всего, не наркоманы. Спукс сидел на крэке и, как любой наркоман, за затяжку продал бы и свою мамку, будь она жива. Когда Спукс узнал, что ему светит пятнадцать лет, он, говорят, рухнул на месте. А когда пришел в себя, сделал единственное, что ему оставалось. Сдал своего поставщика. Ему скостили пять лет и выписали «бумагу». А поставщик выписал ему билет на тот свет. Стукачей никто не любит, ведь так?

Предполагается, что все эти дела держатся в секрете. Полицейские обещают, что твое имя не всплывет. В суде они даже не упоминают, что ты им помог. Судья не упоминает тоже. Он получает от полиции «бумагу», по сути – просто записку, и назначает срок поменьше. Обычно происходит так. Но после оглашения приговора полицейские вроде как пошли к поставщику и рассказали, что Спукс его сдал. Ну, потому что вдруг поставщик признается. На Спукса им было на самом деле насрать. Для них он просто отморозок. И, честно говоря, он отморозок и есть. Им и остался.

Первая ночь в тюряге наверняка была для Спукса кошмаром. Его и так ломало, ну, без наркоты, а он еще и стукач. Вы и сами знаете, что бывает в тюрьме со стукачами, а если не знаете, то, думаю, можете догадаться. В ту ночь четверо зэков пытались прикончить его заточкой, причем троих его дело вообще не касалось. Они просто не переваривали стукачей. После этого Спукса перевели в так называемое безопасное место, а это почти сегрегация, так что следующие два года он сидел в камере двадцать три часа в сутки. Это, я вам скажу, тяжело. Мне кажется, даже зверей в зоопарке не запирают так надолго. Но Спуксу там было безопаснее, чем в общем отсеке. Он знал, что в общем отсеке не успел бы даже обосраться.

На некоторое время он расслабился, но знал, что неотвратимое все равно последует. Так или иначе его достанут. Он это знал.

В конце концов до него добрались через вертухаев. С вертухаями – тюремными охранниками – я уже познакомился. Последний год я в ожидании суда просидел под стражей. Мне не полагается вам рассказывать, что я сейчас в тюрьме, чтобы себя не скомпрометировать. Типа если я жду суда в тюрьме, значит, я виновен. Но я не против, чтобы вы знали. Меня в убийстве подозревают, я как бы уже скомпрометирован. И потом, я же должен быть под стражей, мы ведь об убийстве говорим как-никак? Куда меня еще девать? Вы же не тупые. Вы и так знаете, что до суда подозреваемые в убийстве сидят в тюрьме. Даже если они невиновны. Как я.

Когда меня только посадили, я думал, что есть мы, а есть они. Мы – это заключенные, а они – вертухаи. Но это не так. На самом деле есть они, они и ты. На самом деле у вертухаев и других заключенных гораздо больше общего друг с другом, чем с тобой. Звучит странно, но это правда так. Потому что и тем и другим на тебя насрать, если ты не представляешь для них никакого интереса. А вертухаи могут делать, что хотят, и, если они захотят выдать тебя каким-нибудь головорезам, они и выдадут. Некоторые этим занимаются за деньги. Другие – по приколу. Короче, до Спукса добрались именно с помощью вертухаев. Они позволили левому пацану везти по отсеку тележку с книгами, и, когда Спукс подошел взять журнал или еще что, тот его подмочил. То еще зрелище.

Наверное, надо объяснить. Тюремные штучки. Так вот, подмочить – это когда берешь кипящую воду. Растворяешь в ней кучу сахара, чтобы получился густой сироп. А потом выплескиваешь человеку в лицо. Знаю, это жесть. Но, как выяснилось, Спукс заслужил каждую секунду такой агонии.

Как только он понял, что его достанут даже в безопасном месте, ему пришлось пойти на другую сделку. Правда, в этот раз ему пришлось договариваться с поставщиком, а не с копами. И козырять ему было особо нечем. Деньги, какие были, все вышли. Влияния у него нет, наркотиков – тоже. Все, что у него теперь есть, – он сам, то есть пристрастившийся к крэку барыга на мели, которому остается разве что повеситься. Но такие ребята руки в кровь сотрут, а из петли выкрутятся. Кровью он и откупился. Сестрой. Моей Кирой.

Так, я уже забыл, зачем я вам это рассказываю. Вот почему адвокаты вечно все записывают. Писать-то я умею, но, во-первых, почерк у меня не очень, а во-вторых, пишу я медленно. Вы, наверное, слушаете и думаете: «Да он, видимо, тупой», – или типа того. Ну, может, пишу я и плохо, зато говорю хорошо. В моей школе практически никто не умел нормально писать, зато пиздели все профессионально. С другой стороны, за что платишь – то и получаешь, а за ту школу не платили ни хрена. Интересно, а он сколько заплатил за обучение? В смысле, обвинитель. Готов поспорить – тысячи. Так что пошел он.

Вот если бы он учился в моей школе и сделал такую карьеру – тогда респект чуваку, серьезно. Но он же ходил не в мою школу, так? А в частную, за тысячи фунтов в год, где носят бабочки, да?

И, раз уж мы о нем заговорили, меня это бесит. Он все талдычит, мол, какая трагедия, что Джамиль, или Джей Си, или как там его зовут, погиб в девятнадцать лет. Никакая это не трагедия, уж вы мне поверьте. Вы думаете, господин обвинитель реально считает, что смерть Джей Си – трагедия? Я вас умоляю… Трагедия – это то, что случилось с Кирой. У нее не было ничего. Ничего, понимаете. Только брат, который толкал крэк. Она жила одна с пятнадцати лет. Брала все ночные смены в «Теско», которые могла, и сидела там с книгой в руке – пока остальные запускали руки в кассу. И тут случается эта херь, и все становится еще хуже. Хотите увидеть трагедию – посмотрите на нее.

Да, в каком-то смысле мне жаль. Но, с другой стороны, я не могу не злиться.

О чем я там говорил? А, да, Спукс. Спукс продал сестру, чтобы спасти свою жалкую жопу. Чем портить жизнь Кире, лучше бы он вскрылся. Но вышло вот так. Ничего уже не изменишь. Парни, с которыми он водил дела, – серьезные парни. Не мелкая шайка, как Джей Си с приятелями. Даже не парни, а мужики. Очень жесткие мужики. Чтобы вы понимали, давайте я расскажу, что в прошлом году случилось с пацаном, который не допер, с кем связался. Вот опять судья смотрит на меня, типа, сколько еще будет отступлений от темы. Но вам нужно знать.

Ребята, которым продался Спукс, контролировали весь Северный Лондон. Они продавали героин и крэк почти на каждом углу каждого ЖК от Камдена до Севен-Систерс в Тоттенхэме. Вы-то этого не видите, потому что не знаете, куда идти. Когда вы бываете в Севен-Систерс или еще где, вы, скорее всего, идете на главную улицу, где все как везде. «Макдональдс», уродские мужские магазины, где продается всратая африканская одежда и здоровые остроносые туфли из крокодильей кожи, и вы такие: «Ой, бедняги, у них тут так стремно».