– Зависит от времени года. Зимой мало кому охота сюда ехать. Если ветер слишком сильный, выходить в море нельзя. Это значит, что порой нам приходится сидеть на острове безвылазно по несколько недель. Но вы даже и не заметите разницы. У нас большие запасы еды и медикаментов, не беспокойтесь.

Шерил кивает.

– Внимание сюда, – говорит Сандерсон. – Видите белоголового орлана на верхушке вон того дерева? Здесь их много.

После экскурса в местную фауну Сандерсон начинает перечислять названия окружающих нас клочков суши: Ураганный, Белый, Зрелищный, Паховый (да, серьезно), Лорис, Кедровый, Акулий. На некоторых островках виднеются дома, но на большинстве пусто. Каждый следующий выглядит точь-в-точь как предыдущий: армия елей пронзает небо верхушками, будто копьями, а гранитные волнорезы стерегут берег. Сюда не доносятся ни сирены скорой помощи, ни мобильные уведомления. Мы уже слишком далеко от материка.

После долгого молчания исподтишка бросаю взгляд на Сандерсона. Он сидит, уставившись на горизонт, словно думая о чем-то бесконечно далеком.

– Все в порядке, сынок? – спрашивает Шерил.

Гордон оборачивается – всего второй раз с тех пор, как мы покинули гавань:

– Расскажи им о своей сегодняшней заминке. О чем мы говорили по дороге в гавань.

Сандерсон кривится:

– Я не пью уже три с половиной года. Ни капли. – Он покусывает губы, как будто хочет помешать словам вырваться наружу. – Сегодня утром я проснулся с сильным желанием выпить. Сильнее, чем обычно. Я подумал, что отведу паром в гавань, найду ближайший бар и выпью. Всего стаканчик. – Он закрывает глаза. – Вместо этого я рассказал обо всем Гордону. Он предложил отправиться со мной, чтобы мне не пришлось в одиночку бороться с искушением.

– Взаимопомощь – наше все, – произносит Гордон, снова повернувшись к рулю.

Сандерсон выдавливает улыбку. Несмотря на холод, его бледное лицо покрыто потом.

– Тяжело, наверное, отказаться от старых привычек, – говорит Шерил.

– Ключ к исцелению не в том, чтобы исправить прежнюю жизнь, – отвечает Сандерсон. – А в том, чтобы начать новую.

Гордон указывает на остров в отдалении:

– А вот и наш. – Он бросает недовольный взгляд на Сандерсона. – Дом, милый дом.

В «Уайзвуде» растет такой же густой лес, а вдоль берега торчат все такие же булыжники, но, когда мы огибаем остров, чаща сменяется аккуратно подстриженной живой изгородью высотой в два с половиной метра, не меньше. Посередине кованые ворота, сквозь которые виднеется длинная тропинка, ведущая к дому странной формы.

В здании, кажется, два этажа – сложно сказать наверняка. Из стен торчат другие стены, как будто дом оброс опухолями. С некоторых сторон стекло от пола до потолка, другие же стены выкрашены в глубокий зеленый цвет, сливающийся с лесом.

– Это дом Гуру, – говорит Сандерсон.

«Гуру»? Это они так называют того, кто тут всем заправляет? Я живо представила его: вечно босой, с вьющимися каштановыми волосами, как у Иисуса, с очками в проволочной оправе и с широко открытыми глазами. Я видела подобных людей в куче документалок. Как он ухитрился добиться такой преданности от присутствующих здесь людей?

Паром проходит мимо ворот, и живая изгородь снова заслоняет большую часть здания. Впереди из воды торчит алюминиевый причал: неподвижный, несмотря на разбивающиеся о него волны. На самом его конце лежит что-то небольшое. Присматриваюсь. Это рюкзак.

Гордон останавливает «Песочные часы», и мужчины вместе привязывают паром. С помощью Сандерсона мы втроем со всем своим багажом на нетвердых ногах выбираемся на припорошенный снегом причал. Резкий порыв ветра едва не сталкивает Хлою в воду. Я придерживаю ее за локоть, помогая поймать равновесие. Сандерсон надевает рюкзак – с виду тяжелый, набитый до отказа. На верхней стропе вышиты инициалы МС. Майк Сандерсон.

– Я отнесу. – Гордон тянется за рюкзаком.

– Я справлюсь, – возражает Сандерсон.

– Нет, я настаиваю. – Гордон сдергивает с него рюкзак, сжимает лямки в одной руке, а другой рукой указывает вперед. – Прошу. Веди гостей.

Сандерсон открывает рот и снова закрывает. Он опускает голову, пряча лицо от ветра, и уводит нас от края причала. Зачем ему нужен был этот огромный рюкзак? Почему он оставил его здесь? Почему Гордон отказался отдавать его ему?

Мы ступаем на остров, покрытый слоем снега в несколько сантиметров. Кто-то расчистил лопатой тропинку от причала к воротам – узкую, идти можно только по одному. У нас под ногами хрустят мерзлая земля и сухая трава. Впереди идет Сандерсон, замыкает цепочку Гордон. Снова чувствую, как он буравит меня взглядом.

Когда мы доходим до ворот, Сандерсон вбивает код в электронный замок. Двери открываются. Шерил, Хлоя и Сандерсон спешат нырнуть внутрь. Я медленно поворачиваюсь вокруг своей оси. «Песочные часы» раскачиваются у причала. Вокруг острова не видно больше ни единого клочка суши. Весь «Уайзвуд» кажется просто крупинкой посреди свирепого океана.

– Идем, мисс Коллинз, – говорит Гордон.

Я спешу вслед за остальными. Ворота закрываются у меня за спиной. Передний двор представляет собой модернистский сад: присыпанные снегом топиарии в форме конусов, кубов и сфер. Каждый кустик идеально подстрижен. Ветер воет, словно женщина от ударов ножом, и подталкивает нас вперед по тропинке. Потуже заматываю шарф на шее, невольно воображая удавку, и всматриваюсь в здание перед нами – гротескное месиво из углов.

Мы спешим к дому. Сандерсону приходится перекрикивать ветер:

– Пойдем сразу в столовую, чтобы не стоять на холоде.

Останавливаюсь у ступенек дома. Возможно, здесь живет человек, который мне угрожал. Стекла дрожат в рамах, но движения за окнами не видно. Я словно стою перед картиной. Невозможно представить, что здесь кто-то находит исцеление, духовный рост и любовь.

«Все внутри умерли».

– Мисс Коллинз, – говорит Гордон у меня за спиной.

Я отгоняю эту дикую мысль и вижу, что остальные уже идут к торцу дома. У самой изгороди они сворачивают налево, исчезая из виду. Делаю глубокий вдох, захлебываясь хвойным запахом, и спешу догнать их.

Проход между домом и изгородью такой узкий, что можно расставить руки и одновременно прикоснуться к стене и ветвям. Оборачиваюсь к Гордону.

– Я, пожалуй, пропущу инструктаж, – говорю я. – Скажите, где комната Кит, и я больше не буду вам мешать…

Мы все застываем на тропинке. Я не успеваю договорить – раздается леденящий кровь крик, такой долгий и громкий, что у меня едва не подкашиваются ноги.

Он доносится с другой стороны изгороди.

Глава шестая

Я СНЯЛА С ПОЛКИ книжку в мягком кремовом переплете и села на свою односпальную кровать. Обложку с обеих сторон украшали изображения цепей. Название «ГУДИНИ» было напечатано черными жирными буквами. Прямо под именем находился портрет героя книги в старинной смирительной рубашке с ремнями по всему телу. Корешок книги потрескался. Я осторожно пролистала ее до главы об освобождении из наручников. Некоторые страницы едва не выпадали из переплета.

– Сколько еще раз ты будешь читать эту дурацкую книжку? – спросила Джек с соседней кровати. Она что-то рисовала в записной книжке – наверное, обводила в сердечки имена мальчиков, о которых ни за что мне не расскажет.

– Столько, сколько потребуется, чтобы освоить все его фокусы, – ответила я, не поднимая взгляда. – И никакая она не дурацкая.

– Не понимаю, что такого особенного в этом фокуснике.

На этот раз я все же подняла голову:

– Он выступал перед тысячами людей с такими трюками, каких еще никто никогда не выполнял. – Я закрыла книгу. – И он не боялся их делать. Представь, каково это – ничего на свете не бояться.

Мою сестру это, похоже, не впечатлило.

– Он мог сделать вот так, – я щелкнула пальцами, – и целый слон весом в пять тонн просто исчезал.

Мне все же удалось завладеть ее вниманием.

– Как?

Я помахала книгой у нее перед носом.

– Нет уж, спасибо. – Она наморщила нос. – Ты уже год ее читаешь изо дня в день.

– Год и два месяца.

– Наверное, уже наизусть все выучила.

– Запомнить инструкции и стать великим фокусником – это не одно и то же. – Я схватила с полки колоду карт. – Гарри Гудини заставлял людей верить в волшебство.

Когда Алан одолжил мне свою книжку после занятия по плаванию, я проглотила ее за три дня. А потом прочитала во второй и третий раз, после чего Алан сказал, что отец просит вернуть книгу. Я уговорила маму купить мне свою собственную книжку – сказала, что она нужна мне для школы.

Я перетасовала колоду:

– Хочешь посмотреть мой новый фокус?

– Не особенно. – Джек вернулась к своим каракулям.

Апатичный – равнодушный, лишенный заинтересованности, даже в те моменты, когда ему пытаются показать что-то очень крутое.

– Проверка баллов, – донесся голос Сэра с первого этажа.

Я застыла и покосилась на сестру.

– Я уже сдала, – ответила она.

– Иду! – крикнула я отцу.

Подхватив с пола черную записную книжечку, сунула в задний карман колоду карт и спустилась по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Подошла к креслу Сэра в гостиной и остановилась в ожидании. Чем скорее разделаюсь с этим, тем быстрее смогу потренироваться с веревкой, если только смогу ее найти.

Сэр никак не отреагировал на меня. Я стояла возле него с идеально прямой спиной, а он продолжал читать какой-то старый вестерн, держа в одной руке книгу, а в другой упаковку замороженного горошка. Он снова попал молотком по пальцу, когда работал над домом одного из заказчиков. Я не смела откашляться, чтобы привлечь его внимание.

Мама на кухне гремела ящиками и протирала разделочный стол. Сегодня мы опять ели жаркое в горшочке. Мясо вышло сухим и жестким, как резина. Мама изо дня в день готовила одни и те же безвкусные блюда. Сэр не позволял ей тратиться на специи и приправы. Говорил, что только слабаки живут, чтобы есть; мы должны есть, чтобы жить, – так укрепляется характер.

Дочитав главу, Сэр закрыл роман:

– Как думаешь, пятнадцать набрала?

Я сверилась с записной книжкой, хотя уже четыре раза все пересчитала. За неправильный подсчет вычиталось два балла.

– Да, Сэр, – ответила я и принялась перечислять: – Два балла за заправленную постель; два – за поход в школу; три – за то, что получила «отлично» за доклад по книге «Паутина Шарлотты». – Показала ему странички, не тронутые исправлениями. – Один – за то, что накрыла на стол перед ужином; один – за то, что убрала тарелку после ужина; два – за то, что освоила фокус с предсказанием трех карт; три – за то, что перешла на пятый уровень по плаванию; и один – за то, что сложила белье.

Я протянула ему записную книжку, чтобы он проверил подсчеты. Он некоторое время смотрел на страничку, так долго, что я начала нервничать, не обсчиталась ли я. Мама вошла в гостиную шаркающей походкой, села во второе кресло и с усталым вздохом взяла в руки вышивку.

Сэр поднял взгляд:

– Ну, тогда давай посмотрим фокус с тремя картами.

Я встала на колени возле журнального столика перед его креслом и отодвинула стопку старых газет. Под ними обнаружилась потерянная веревка. Я положила ее поверх газет. Сэр сложил подставку для ног и наклонился вперед, с орлиной зоркостью наблюдая за колодой, которую я достала из кармана. Я разложила перед ним карты, снова собрала в стопку, разделила колоду и перетасовала ее с ловкостью, достойной крупье из Вегаса. Раскрыла колоду веером, выбрала карту и положила ее лицом вниз. Потом предложила Сэру взять карту. Он вытянул семерку червей и положил ее лицом вверх рядом с первой картой. Я выбрала вторую и снова предложила ему взять из колоды. Мы повторили эту процедуру три раза. На столе оказалось шесть карт – три пары. Те, что выбрал Сэр, лежали лицом вверх, а мои – лицом вниз.