Тайра вернулись в столицу так быстро, как смогли, учитывая скорость распространения в XII веке новостей из столицы до экипажа в пути: через полмесяца. Но вернулись готовыми к бою. Вначале Тайра незаметно выкрали императора, переодев его в женское платье, а затем дали ещё один бой Минамото, в ходе которого одержали победу. Ёситомо вынужден был спасаться бегством в горы, а через несколько дней был предан и убит собственным вассалом.

Теперь торжество Тайра было оправдано и безгранично. Киёмори должен был действовать сообразно обстоятельствам и не собирался щадить почти никого: в живых остались лишь старики и дети, сосланные в самые удалённые концы Японии. К старикам за свою долгую верную службу императору был причислен пятидесятичетырехлетний Минамото Ёримаса, а в числе детей, которых благородно недооценил Киёмори^[20], оказался четырнадцатилетний Минамото Ёритомо. Именно этот хмурый и обозлённый подросток спустя много лет совершит военный переворот, отбросивший Тайра на обочину японской истории.

Впрочем, до этих событий оставалось ещё около двадцати лет. Немалый срок – и за эти два десятилетия Тайра успели успокоиться, отвыкнув от бесконечных притязаний на власть со стороны противников. Киёмори стал ленивым и богатым стариком со скверным нравом, а Минамото как раз перевели дух и были готовы к очередной попытке захватить власть. Поводом для того, чтобы жернова войны вновь завертелись, стал вполне серьёзный политический документ.

Принц Мочихито, обделённый властью сын императора Го-Сиракавы, издал прокламацию, в которой призывал храбрецов Минамото объединить усилия и свергнуть ненавистный диктаторский режим Тайра. Этот документ положил начало войне Гэмпэй (1180–1185) – самой известной самурайской войне в японской истории.

Слово Гэмпэй состоит из первых двух иероглифов названий воинствующих родов: Гэндзи (альтернативное название Минамото) и Хэйкэ (альтернативное название Тайра). Иногда эту войну сравнивают с войной Алой и Белой Розы из истории Англии, поскольку цвет знамен Тайра был красным, а Минамото – белым. Словно кровь падает на снег. Война Гэмпэй – одна из самых кровавых страниц японской истории, хотя при этом и одна из самых героических.

Призыв принца Мочихито поддержал семидесятичетырехлетний Минамото Ёримаса, которого, казалось бы, никто не мог и заподозрить в заговоре против власти, поскольку он так давно смиренно ей служил. Однако, узнав о прокламации, он сжигает свой дом, собирает верных людей и возглавляет заговорщиков. Первым масштабным сражением, которым началась война Гэмпэй, стала битва при Удзи.

Сегодня город Удзи славится своими чайными плантациями, там выращивают одни из лучших сортов чая во всей Японии. Ещё там течёт красивая река, а на её берегу стоит Бёдоин – вилла семейства Фудзивара с роскошным павильоном Феникса. Даже само это здание выполнено в форме летящего феникса – настоящий шедевр японской храмовой архитектуры. В 1180 году на берегу этой реки остановился Ёримаса со своими людьми, здесь они ждали союзников в лице монахов-воинов из Нары.

Слово «монах» не должно вводить в заблуждение: монахи-воины (сохэи) представляли собой серьёзную военную силу, будучи куда ближе к воинам, нежели к монахам. Поскольку буддийские храмы не облагались налогом, под их протекторат переходили многие люди в поисках экономической выгоды и облегчения своего существования. Этот важный ресурс, разумеется, был использован вовсю: монахи превратились в самостоятельную военную силу и неоднократно являлись ко двору с ультимативными требованиями. Ещё император Сиракава в XI столетии с грустью замечал: «Хоть я и правитель Японии, есть три вещи, над которыми я не властен: водопады на реке Камо, падение игральных костей и монахи горы Хиэй».

Храм Бёдоин. Удзи, преф. Киото, Япония

Теперь вся надежда Ёримасы была только на них – он внимательно вглядывался в туманную рассветную дымку на противоположном берегу, пытаясь увидеть, кто будет первым: сохэи, которые помогут ему одержать победу в этой битве, или самураи Тайра.

Затем из тумана раздался боевой клич, лишавший надежды. Первыми были Тайра.

Ночью самураи Минамото предусмотрительно разобрали настил на мосту, чтобы врагам было не так легко перебраться через бурную реку, и бой на разобранном мосту продолжался до тех пор, пока его не покрыли тела убитых. После этого Тайра стали форсировать реку под огнём стрел противника, и большинство успешно справилось с этой задачей. Первым выскочил на берег восемнадцатилетний Асикага Тадацуна, про которого известно, что он превосходил остальных в трёх вещах: «силой, которая была равна силе сотни людей, голосом, который разносился на расстояние в десять ри, и зубами, которые были длиной с палец». За ним подоспели и остальные самураи.

Воины Минамото были в явном меньшинстве, и чем ближе их оттесняли к воротам Бёдоин, тем отчетливее Ёримаса, раненый в правую руку, понимал, что сражение проиграно.

Он воспользовался небольшой передышкой, пока его сыновья держали ворота под вражеским натиском. У него было всего несколько минут, и медлить было нельзя. На оборотной стороне боевого веера он написал короткое стихотворение:

Как дерево сухое,
С которого не снять плодов,
Печальна жизнь моя была,
Которой суждено пройти бесплодно.

После этого он взял короткий меч вакидзаси и разрезал себе живот: вначале сделал вертикальный надрез, затем – крест-накрест – горизонтальный, тем самым совершив классический пример знаменитого способа самоубийства, столь любимого среди самураев, – сэппуку, которое мы обычно называем «харакири».

Эти два слова записываются одними и теми же иероглифами – 腹 («живот») и 切 («резать»), однако меняются их порядок и чтение. Слово харакири (腹切) читается по японским чтениям иероглифов, сэппуку (切腹) – по китайским. Китайские более благородные, поэтому слово, читающееся по китайским канонам, звучит торжественнее, чем его японский аналог^[21].

Этот вид самоубийства удивителен и поражает своей суровой эстетикой (не случайно он стал одной из визитных карточек Японии в массовом сознании). Его истоки не совсем понятны, и можно считать его одним из тех немногих японских феноменов, который не был взят из Китая, а сформировался внутри страны. По одной из версий, истоки лежат в древнем айнском мифе про богиню, которая распорола себе веткой живот, но и это – всего лишь версия.

Важно помнить про восприятие японцами живота как части всего организма. Если для нас это бесчувственный анатомический орган, который в основном переваривает пищу, то в дальневосточной культуре живот – это важнейшая часть тела, в которой заключена жизненная энергия и которая отвечает за все наши чувства и эмоциональные состояния. (Похожим образом мы сейчас романтизируем сердце – хотя оно на самом деле просто перекачивает кровь, а вовсе не ответственно за влечение к другому человеку.) Неслучайно в Китае существует понятие «киноварного поля» – энергетического центра человека, который находится примерно на три сантиметра ниже пупка, – это и есть всё средоточие энергии человека. Центр пересечения вертикального и горизонтального рассечений приходится примерно на эту точку.

Фактическое раскрытие живота можно в данном случае уподобить обнажению души. Теперь, после своей смерти, человек наконец может, предъявив окружающим свои внутренности, как бы сказать: «вот, смотрите, я такой, какой есть». Трудно себе представить более благородную смерть – ни один другой способ расстаться с жизнью не может так красноречиво выразить желание человека уйти в гармонии с этим миром и окружающими.

Кроме того, это в немалой степени свидетельствует о мужестве человека, поскольку это один из самых болезненных способов расстаться с жизнью. Необходимо сделать два довольно глубоких надреза – сперва вертикальный, затем горизонтальный, и рука должна оставаться твёрдой до самого конца, иначе получится некрасиво. Кроме того, от этих ран человек не умирает сразу; его смерть может идти к нему несколько часов, она долга и мучительна. Поэтому со временем в этих ритуалах появляется кайсяку — секундант, стоящий за спиной самоубийцы с мечом наготове: после того как сэппуку закончено, он быстрым движением отрубает тому голову, чтобы избавить от мучений. Задача кайсяку при этом тоже непроста: если он отрубит голову так сильно, что она покатится по полу и обрызгает кого-нибудь кровью, будет и непочтительно, и не слишком красиво. В идеале он должен сделать это так, чтобы голова повисла на тоненькой полоске кожи шеи. Сложно даже представить себе, сколько часов тренировок нужно, чтобы поставить удар такой точности.

Самоубийством Ёримасы война Гэмпэй не закончилась – скорее только началась. В это же время на Идзу прокламацию от мятежного принца получает Минамото Ёритомо, который к тому времени успел превратиться из озлобленного подростка в зрелого мужчину. Ему было 34 года, и на протяжении долгих лет своей ссылки он вынашивал лишь одну идею, которая не требовала суеты и легкомыслия: он мечтал отомстить.

Когда Ёритомо узнаёт о бушующих событиях, он понимает, что медлить больше нельзя. Он устраивает побег и попутно рассылает всем своим родственникам, затаившимся по разным уголкам страны, извещение, что пришло время сместить давних врагов. И хотя, казалось бы, все представляющие возможную опасность Минамото должны были быть к тому времени полностью уничтожены, всё же находятся союзники, откликающиеся на его призыв.

Одним из них был его младший брат – величайший воин самурайского эпоса, идеальный самурай и подлинный трагический герой японской истории^[22] – знаменитый Минамото Ёсицунэ. Это он добыл для своего старшего брата победу в войне Гэмпэй, а в итоге был им предан и совершил сэппуку на опушке леса, загнанный его верными воинами.

В детстве Ёсицунэ был отдан на воспитание в монастырь, где постигал основы воинского искусства. Согласно легендам, его учителями были горные мифические существа тэнгу^[23], обучившие его всем тем умениям, благодаря которым он снискал будущую воинскую славу. Также, в отличие от многих других самураев, он известен своими отношениями с противоположным полом: его возлюбленной была прекрасная танцовщица Сидзука. В общем, идеальная биография для настоящего героя.

Вместе с ним вошёл в историю и его верный друг – монах-великан Бэнкэй, по мощи превосходивший многих других воинов своего времени. Он был послушником монастыря Энрякудзи, однако за озорной и грубый нрав его в итоге попросили покинуть монастырь. Тогда Бэнкэй нашел себе дело по вкусу: он ходил по дорогам, отнимая мечи у встречных воинов. Когда у него было их уже 999, на мосту Годзё он повстречался с Ёсицунэ. Бэнкэй вступил в схватку за юбилейный трофей, но неожиданно для себя потерпел поражение. Тогда он решил, что станет слугой такого умелого воина, и с тех пор их имена на страницах японской истории неразделимы.

Ёсицунэ поступил на службу к своему брату в 1180 году, и первым его заданием стало, как ни странно, нападение не на врагов из рода Тайра, а на войска их двоюродного брата – Минамото Ёсинака. Для того чтобы стать единоличным правителем Японии, Ёритомо с невиданной лёгкостью сталкивает своих родных в кровопролитных битвах, при этом сам в них никогда не участвуя. Он был в первую очередь политик, а не самурай: военная сторона дела его интересовала лишь как средство для достижения успеха.

Минамото Ёсинака (чаще известный как Кисо Ёсинака) представлял на тот момент значительную силу, контролируя горный район Синано к северо-востоку от столицы. По замыслу Тайра, его должны были убить ещё младенцем, но самурай, которому было поручено убийство, проявил тогда жалость и великодушие и отнёс малыша в горы, где тот вырос, обосновался и подчинил себе в итоге немалую территорию, которую умело оборонял. В это время в Японии существовали три основные военные силы: Тайра в Киото, Ёритомо на равнине Канто и Ёсинака в горах Синано.