Римляне, греки, арабы, персы, слоны и жирафы, причудливые наряды и красивые величественные здания – когда японцы впервые попадают в этот яркий и удивительный мир, у них загораются глаза. Они вдруг отчётливо понимают собственное ничтожество в сравнении с этой грандиозной цивилизацией и хотят всеми правдами и неправдами всё это забрать к себе, чтобы тоже стать такими же великими и мощными.

Этим и объясняется довольно бездумная на первых порах политика культурных заимствований из Китая. Она строилась по принципу «надо брать всё, поскольку ничего лучше у нас у самих нет и не факт, что мы когда-либо сможем это придумать». Япония регулярно направляет культурные миссии в Китай, невзирая на то, что мореплавание по тем временам не было их коньком, а далёкие путешествия по морю были крайне опасным предприятием. Нужно отдать должное любознательности и бесстрашию японцев, без этого подобные приключения вряд ли были бы возможны.

Один столь же анекдотический, сколь и печальный случай, описанный в хрониках, даёт примерное представление о том, как могла выглядеть судьба подобной культурной миссии. Четыре корабля, возвращавшиеся из Китая вместе с важными китайскими послами, отправились из устья Янцзы и вскоре попали в сильнейший шторм. Корабль, на котором плыла основная часть делегации, разломился на две части после удара молнии, и глава делегации и около двадцати пяти её членов были немедленно смыты за борт волной и утонули. Пара кораблей после долгих дней странствия в потрёпанном виде причалили к Кюсю, а моряки с ещё одного судна были захвачены в плен островитянами, которые хотели их съесть, но, по счастью, им удалось бежать.

Эта зарисовка может дать приблизительное представление о том, сколь рискованным предприятием были культурные обмены и заимствования в описываемое время. Тем ценнее становились те знания, которые получалось добыть и успешно доставить, не лишившись жизни и не потеряв полученное.

Культурное влияние Китая на Японию поистине масштабно и многогранно – до такой степени, что за этими заимствованиями тяжело порой разглядеть настоящую Японию, какой она была в древности. Достижения китайской цивилизации очень глубоко проникли в сознание и быт японского народа, и сложно назвать ту сферу жизни, в которой бы это влияние не было бы заметно.

В первую очередь оно, безусловно, проявилось в сфере интеллектуальной и философской. Учитывая то, что в Японии, как мы помним, в то время господствовала первобытная вера в духов природы, можно себе представить эффект от знакомства с религиозными концепциями, формировавшимися на протяжении многих столетий на материке. Во-первых, в середине VI века в страну попадает буддизм. Формально он был известен японцам и до этого, но теперь начинается государственное продвижение этой религии на официальном уровне. Не будет преувеличением сказать, что именно буддизм помог создать японскую культуру и изобразительное искусство, став и философской, и политической основой жизни страны.

Важно учитывать, что буддизм в Японии отличается от того классического буддизма, который зародился в индийской цивилизации. Как и многие другие чужеземные культурные явления, которые при проникновении в Японию неизбежно подстраивались под местную специфику, буддизм также меняется в соответствии с потребностями и ожиданиями жителей страны.

Тут он стал отвечать за загробную жизнь и всё, что с ней связано. Синто было религией жизни, буддизм благородно взял на себя вопросы смерти. Нельзя также недооценивать его роль в образовании и нравственном воспитании жителей страны. К моменту прихода этой религии в Японию местные жители поклонялись деревьям и скалам, суеверно боялись гнева умерших и верили в духов природы.

Буддизм объяснил им, что смерть – это ещё не конец, рассказал про карму и перерождения, дал надежду на лучшую жизнь после смерти, если совершать благие деяния и не грешить понапрасну в этой. Он дал им изображения богов, научил их тому, что можно молиться в красивых храмах, объяснил основные принципы эстетики и устройства этого мира.

Неудивительно, что буддизм, как мы увидим, в какой-то момент получил так много власти, что немногим было под силу с ним совладать. Но это будет много позже, а пока – японцы ещё даже не могут ухватить всю суть буддизма с его идеями сансары и нирваны (для этого их интеллектуальный уровень пока недостаточен, и это время придёт лишь спустя несколько столетий), но уже чувствуют его силу и мощь.

Также в это время в Японию приходит конфуцианство, которое во многом помогает молодому японскому государству нащупать свою идеологическую и духовную основу. Идея государства как семьи, почитания императора как отца, беспрекословное уважение к старшим – все эти элементы, являющиеся незаменимыми составляющими японской картины мира на протяжении последующих столетий, были во многом сформированы под влиянием конфуцианской доктрины.

Один из наиболее известных текстов, приписываемых Конфуцию, называется «Книга о сыновней почтительности». Этот труд был очень популярен в древней Японии, к VIII столетию входил в программу всех школ и тщательно разбирался на обязательном уровне. Основа общества – это семья, и «каждый должен почитать своих родителей так же, как каждый служит Небу», – писал Конфуций. Небо (тянь) – вообще ключевое понятие в конфуцианстве, неразрывно связанное с благородством правителя и его правом на управление страной. И хотя в Японии, в отличие от Китая, император правил вне зависимости от своих личных качеств, а лишь по праву принадлежности к определённой семье, идея почитания верховной власти и государства как семьи показалась правящему роду заслуживающей внедрения у себя в стране.

Заимствования были основополагающими, и не про все из них можно сказать, что они дались японцам легко. К таким сложностям относится, например, то, что было решено использовать китайскую письменность. Довольно странная идея – учитывая, что в японском языке около 50 слогов и запись их азбукой выглядела бы, безусловно, куда логичнее, чем внедрение для этой цели из-за рубежа порядка 50 тысяч пиктограмм и идеограмм.

Но прийти к идее азбуки японцам к тому времени не удалось, поэтому пришлось использовать достижения зарубежной цивилизации (впрочем, в защиту японцев надо признать, что никто из их соседей азбуку тоже не придумал, поэтому весь дальневосточный регион использовал китайскую письменность). Путаница на первых порах была невообразимой: в разных регионах для записи одних и тех же слогов использовались совершенно разные знаки, и подобное отсутствие единообразия привело к невозможности сегодня расшифровать ряд документов, относящихся к японской древности. Понадобится несколько столетий, и японцы на основе иероглифики придумают свои слоговые азбуки, но путь к ним был весьма непрост. По сути, тому, кто хотел писать по-японски, приходилось вначале выучить китайский.

В это же время в Японии появляется китайский календарь: так называемые «10 небесных стволов, 12 земных ветвей». В его основе лежала идея цикличности времени: каждый цикл состоял из шестидесяти лет. 10 стволов – это пять китайских первоэлементов (Огонь, Вода, Металл, Земля, Дерево), у каждого из которых были «старший» и «младший» братья^[13]. 12 ветвей – это двенадцать китайских зодиакальных животных. Количество возможных сочетаний, таким образом, составляет шестьдесят: цикл начинается с года Крысы, старшего брата Дерева, и заканчивается Свиньёй, младшим братом Воды. Новое совпадение первого «ствола» и первой «ветви» происходит ровно через шестьдесят лет^[14]. Известный сегодня всему миру цикл из двенадцати лет, в котором животные сменяют друг друга, – это на самом деле уменьшенный цикл полной шестидесятилетней версии.

Эти же самые животные применялись и для разделения суток на одинаковые временные отрезки (в русской традиции их называют «стражами»), равнявшиеся примерно двум астрономическим часам: например, стража Крысы была ночью (с 11 вечера до часа ночи), стража Змеи – утренней (с 9 до 11 утра), а Обезьяна заступала на стражу примерно в три часа дня.

Они же были использованы для ориентации не только во времени, но и в пространстве. Пока в языке не появились понятия сторон света, японцы ориентировались по направлению Дракона, Тигра или Змеи. Так в Японии формируются основные временные и пространственные координаты.

Китайские нововведения не обошли стороной и политическую жизнь. К 603 году относится введение системы чиновничьих рангов по китайскому образцу. Они были названы важными конфуцианскими понятиями и ранжированы по цвету головных уборов. Чиновник первого ранга, к примеру, назывался «Большая добродетель» и носил фиолетовую шапочку, а чиновник 12-го – самого низкого – ранга назывался «Малой мудростью», и шапочка у него была серого цвета. Вообще, судя по японской политике в древности, цвета головных уборов и мантий их интересовали гораздо больше, чем политические функции той или иной должности: таким образом, сама система была китайской, а содержание было уже японским.

Это, разумеется, лишь некоторые примеры того, как японская повседневная жизнь обогащалась новым содержанием – благодаря стараниям правящего рода обмены становятся регулярными, буддийские монахи, учёные, художники и инженеры отправляются на стажировки в Китай, проводят там несколько лет и возвращаются непревзойдёнными мастерами.

Благодаря постепенному культурному и политическому развитию японцы со временем начинают осознавать себя самостоятельными, независимыми, а в чём-то – даже превосходящими великий Китай. Подумать только: в 607 году Япония вместе с официальным посланником Оно-но Имоко направляет в Китай письмо, в котором от лица Императора страны, где солнце восходит, обращается к Императору страны, где солнце заходит.

С точки зрения современного знания географии в таком обращении был свой резон, но писать в официальном послании императору великого Китая такие слова (учитывая, что ещё несколько столетий назад у него выпрашивали право на власть над страной) – было настолько вызывающе, что китайский император был оскорблён и письмо поначалу не принял.

Но конфликт вскоре был улажен: китайцы сделали скидку на то, что от их диких островных соседей странно ожидать дипломатического такта, а в следующем японском официальном письме через пару лет тон стал уже гораздо более уважительным.

Все эти дипломатические миссии и масштабные изменения японского государства были бы невозможны без одного человека, которого можно считать первым японским просветителем.

Его звали Сётоку Тайси (принц «Святые Добродетели»), и он приходился племянником императрице Суйко – первой женщине на японском престоле, правившей с 593 по 628 годы. Принц Сётоку, обладая не только мудростью и благими намерениями, но и мощным государственным ресурсом, хорошо понимал, что для развития своей страны нужно брать пример с более развитых стран, а потому всячески стимулировал внедрение зарубежного опыта.

Скорее всего, он поддерживал и стимулировал распространение буддизма не потому, что ему было близко содержание этой религии (она для японцев на тот момент была несколько сложна для понимания), а потому, что чувствовал её великую роль в жизни на материке. Если научить этому и местных жителей, рассуждал он, возможно, это введёт страну в цивилизованное пространство и позволит тем самым сравняться с более продвинутыми соседями.

В целом инициируемое властями насаждение буддизма в Японии в VII столетии следует рассматривать не столько как религиозную инициативу, сколько как средство постижения другой цивилизации, где понятие «буддизм» равняется понятию «культура» в целом. Не в последнюю очередь благодаря такому восторженному отношению буддизм, как мы увидим, приобрёл почти неконтролируемое влияние на разные сферы жизни страны.