Хватаю копье и метаю его в старшего воина, сразу же сдергиваю с крючка топор и, пока остальные в недоумении смотрят на корчащегося командира, который нелепыми движениями с выпученными болезненными глазами, еще больше насаживает свою плоть на копье, рублю ближайшего воина. Топор прорубает череп врага и я успеваю его выдернуть, сразу же метаю в пса, который первым оценил обстановку и отреагировал на опасность.

Это не метательный топор, сложно таким, с большим древком, метнуть правильно, оружие в полете чуть заваливается в сторону, но, даже если камень с силой кинуть в бегущего человека, эффект будет. И здесь он также был. Воина отбросило назад, и он впечатался в стену, ударяясь о бревна головой и оплывая. А все почему? Шлемы носить нужно! Мама не говорила им, что выходить из дома без шапки опасно? Маму слушать нужно, она плохого не посоветует!

– Стой, окаем! – кричал один из воинов, отчего-то не стремясь меня остановить.

А я уже стоял с мечом в правой руке. Оружие мне «любезно одолжил» валяющийся с продырявленной головой пес. Четыре моих охранника стояли в шагах пяти от меня также с обнаженными мечами. Вступать с ними в бой на мечах опрометчиво. Так что же делать?

– Брось меч и ложись на пол! И тогда боярин твою участь решит, – скомандовал один из противников, принявший, видимо, командование после смерти старшего.

– Нет мне пути обратно, – сказал я, прикидывая, что же такое сделать, чтобы увеличить свои шансы на победу, или вовсе их заиметь.

А псы – дурни. Им бы послать одного воина к боярину, ну, или еще к кому, сообщить о происшествии, но нет, они тут все собрались. Хотя я, видимо, выгляжу опасным. Мало того, что чуть в рукопашную не навалял им же, так уже троих прибил. Или нет… тот, в кого кинул топором, шевелится, но явно плох.

– Бросай, ты сам подраненый, не выдюжишь! – продолжал меня упрашивать все тот же воин.

Не получилось скрыть свой дискомфорт от болезненных ощущений в боку, я даже немного согнулся, чтобы унять кольнувшую боль. Все-таки резкие движения не прошли бесследно.

– А ты пробуй взять меня! – сказал я, прикидывая возможность осуществления одной задумки.

Делаю шаг назад, противники стоят на своих местах. Медленно еще раз ступаю спиной вперед. Упираюсь в стол. Да, он массивный, но не такой большой, как в трапезной. Тут столик, скорее для четырех человек, ну пусть потеснившись, шесть персон усядутся, толкая друг друга локтями. И даже такой дубовый предмет мебели поднять сложно, не многим дано. Но я сильнее многих, потому…

Резко захожу за стол, опрокидываю его и поднимаю, но не на вытянутые руки, а, напрягая свои бицепсы, чуть выставляю тяжелый предмет мебели вперед.

– А-а-а! – вырывается из меня крик, так как в боку начинает не просто болеть, а, словно, об меня пытаются затушить факел, настолько часть тела начинает гореть.

Принимаю стол на грудь – так чуть легче – и бегу на своих противников. Они пытались что-то противопоставить такому виду оружия, как стол, но тщетно. Столом я зажимаю в углу горницы сразу четверых противников, один пес успевает отпрыгнуть в сторону.

Но эти мои действия только для ошеломления, для дезориентации противника, может, еще чуть пришибить кого. Конечно, я не рассчитываю на то, чтобы убить столом кого-то. А еще… я зажал часть противников столом в углу. Это препятствие, которое им нужно обойти, ну или откинуть, для чего понадобится слаженная работа, время, которое становится самым важным ресурсом. А пока враги будут приходить в себя и выходить из-за угла, оттаскивая стол, я разберусь с тем псом, который остался вне ловушки.

Делаю два шага в направлении врага и вновь меня начинает скрючивать, отчего я плохо реагирую на первый удар противника, как и вообще, позволяю ему первым бить. Вражеский меч рассекает кольчугу на мне и делает разрез на груди.

Вот же черт, шрам же останется, девки меньше любить будут! Но, видимо, моему противнику плевать на мою будущую сексуальную жизнь, так как он не стал сочувствовать мне, а, напротив, напирал на меня. От следующего удара мечом мне пришлось изворачиваться с еще большим напряжением сил. Вынимаю из сапога нож, беру очередной удар врага на меч и резко, невзирая ни на что, из положения сидя практически выпрыгиваю навстречу настырному псу и всаживаю ему нож через подбородок в голову. Лезвия ножа должно хватить, чтобы и до мозга добраться. Противник хрипит, но мне он уже не интересен.

А вот его меч очень даже нужен. Уже выбираются из ловушки иные участники моего безумного боя. Это я боевые топоры не научился метать, да и они не для того, а вот кинуть меч – вполне. И не убить у меня цель, это просто не получится, так как даже с моей силой так сильно метнуть меч, чтобы он проломил кольчугу – это сложно, если вовсе возможно. Но пошатнуть воина, уронить его, сделать больно – это запросто.

Я метнул меч в противника, который уже выходил из-за стола, до того его чуть, лишь угол, отодвинув. От удара пес падает назад, задевая своего подельника. Не взирая на боль, которую перекрывают массовые впрыски в кровь адреналина, я делаю четыре шага и колю одного пса, потерявшего равновесие, после ударяю ногой все по тому же столу, мебель ударяет оставшихся в живых противников. Колю еще одного, но тут не получается пробить кольчугу. Отбиваю попытку ударить меня, замечаю удобно расположенную рожу врага и с левой руки бью ему в висок. Сразу же колю…

– Стой! Все, хватит! Чего ты хочешь? – заорал последний, оставшийся почти невредимым, пес.

Я согнулся от боли, начал тяжело дышать.

– Добей тех, кто ранен! – потребовал я. – Тогда отпущу, лишь закрою тут, в горнице, на замок.

– Вправду? – схватился за шанс выжить жалкий трус. – Побожись!

Я перекрестился и увидел, как просияло лицо у оставшегося вонючего пса. Он без сантиментов, лишь изредка посматривая на меня, перерезал горло каждому из своих же со-ратников. Даже командиру, который явно был мертвым, так и лежал проткнутый копьем, трусливый крыс не забыл перерезать горло.

– Что дальше? – спросил шакал.

– А ничего! – сказал я и рубанул скота.

– Ты же побожи… – успел сказать трусливая гнида и упал замертво.

Религия для меня – все еще способ и ресурс, чуть меньше вера. Пока я еще могу крестоцелованием пренебречь. Но, что за собой замечаю, так то, что молюсь все более искренне.

А такой гниде, которую я только что убил, не следует поганить землю своим существованием. Его сослуживцы хоть дрались, и никто не просил пощады, а этот… Я быстро восстановил картину только что произошедшего боя и понял, что трусливый предатель постоянно избегал вступать со мной в боевой контакт. Может, этой восьмерке именно не хватило усилий восьмого пса, чтобы дожать меня.

Жаба давила на меня, но в этот раз, она не получила должного внимания. Ну, нельзя начать сейчас трофеить оружие и доспехи побежденных мной людей. Я просто не донесу ничего, да и задачи сейчас стоят иные.

Найдя ключ, как и замок, я, лишь сменив свою кольчугу на целую, снятую у одного из поверженных противников, пошел на выход. Хотя… лишь. Нисколько не «лишь». Было неимоверно больно, пришлось в очередной раз превозмогать себя, кряхтеть и чуть ли не орать, но я сменил доспехи, взял, на мой взгляд, лучший меч в руку, еще одним клинком опоясался, и пошел…

Глава 2

Оставив кровавую гридницу с убитыми мной противниками, я навесил массивный замок на входную дверь и устремился прочь. Почти уверен, что в кутерьме творящегося вряд ли кто-то будет ломиться в эту комнату, которая, тем более, располагалась в углу правого крыла боярского терема да еще и на втором этаже. Не до того сейчас всем кучковцам, чтобы проверять, что там находится. Это только тогда, когда грабить начнут боярина, свои ли или мои союзники, не важно, но к этому времени я должен уже многое сделать. Да и соотнести убитых со мной будет сложно. Кучка мог бы, но он должен умереть.

На втором этаже воины были только в стороне женской половины терема, так что я спустился на первый этаж без проблем.

– Стой! – окликнул меня один из воинов, явно бывший не ниже десятника, если судить по зрелому возрасту, да и по тому, как был тот облачен. – Ты со стражей должен быть.

Я прямо натолкнулся на этого кучковца, чуть не столкнулся с ним лбом.

– Мои стражники отправились во двор, все же кричат о прорыве, – как само собой разумеющееся сказал я.

Десятник, или кто он там, завис, видимо, размышляя.

– Почему ты с мечами? – спросил он. – Разве тебе боярин дозволил брать оружие?

– А ты кто, чтобы сомневаться? Я гость Степана Ивановича, нынче все воины кричат об угрозе. Должен я иметь возможность защититься? А еще, как меня лишить оружия, коли я третий человек в Братстве христианском? Ты заберешь мой меч и рассоришь Братство и боярина?

Я делано возмущался и своим тоном, жестким и требовательным, напирал на воина. Требую? Значит, право такое имею. Сомневаешься? Иди и спроси у боярина, что сейчас вряд ли возможно, так как, я уверен, что Кучка во дворе или в гуже сражения. Хозяин Кучковохотел стать князем, вел себя, как князь, а это значит, что не может отсиживаться за спинами своих воинов. Такие тут понятия, иначе за тобой не пойдут. Время сладких и страстных речей, но скупых действий, еще не настало, таких политиков мир ожидает, но в будущем.

– Корень! – выкрикнул воин и уже через десять секунд перед нами материализовался еще один боец. Этот был молодым, сказал бы, со взором горящим. – Возьми еще кого-нибудь и от этого… гостя боярина не отходи ни на шаг. Понял?

Корень кивнул головой, рванул в рядом находящуюся комнату и очень скоро предстал передо мной с еще одним бойцом.

«Жалко мне вас, ребята, будет… убивать…, но переживу такое расстройство», – подумал я, когда рассмотрел двух молодых парней.

Оба воина не так, чтобы и рослые, скорее, напротив. Однако физически развиты. Но не это зацепило мое внимание, а молодость парней, их энтузиазм, жажда проявить себя, показать на поле боя. Вот такие бойцы чаще всего первыми гибнут, у них в головах романтика, жажда побед, стремление показать свою лихость. А еще они, чаще всего, легко обучаемы, с незашаренными умами опытных бойцов, которые уже решили, как будут воевать, забили головы нарративами и установками, которые не пробить никаким обучением.

– Мне не любо с тобой, гость боярина, хаживать без толку… Ты просто должен это знать, – сказал тот, кого называли Корнем.

Я не ответил. Они мне не нужны еще больше, чем я им. Мой путь лежал на выход из терема боярина, и я это сделаю, кого бы ко мне не приставили.

Я шел на выход, но не собирался ни коем образом влезать в бой, что сейчас уже идет у ворот в детинец. Тем более, что эти «предатели», о которых все еще продолжали кричать по всему Кучково, – мои люди. Но посмотреть и оценить обстановку, должен был.

Уже с крыльца терема была видна диспозиция защитников Кучково, но до конца не ясно положение полусотника Угрюма и его людей. Скорее всего, сектанты-фанатики, в моем мировосприятии угрюмовцы точнотаким являлись, заняли главные ворота, обосновались в надвратных бойницах и на стене рядом. При этом они должны были максимально забаррикадировать подходы к себе, чтобы усложнить действия кучковцев.

Самым сложным было держать открытыми сами ворота, но тут подготовленный к приступу участок крепостицы играл против защитников Кучково. Смола уже «томилась на малом огне». При желании выливать ее можно было как на тех, кто напирает с внешней стороны стен, так и на тех, кто эти стены подпирает изнутри. Стрелять из луков и кидать камни так же можно в обе стороны. Пять десятков воинов должны были долго держать оборону, при хорошей выучке, мотивации и наличии боеприпасов, тех же стрел, да камней.

– Стройся! Готовься! Щиты! – раздавалась команда во дворе.

Не менее полторы сотни ратников-кучковцев выстраивались во дворе, напротив ворот, в пять линий, организуя вытянутый прямоугольник. И после команды эта фигура из воинов стала двигаться вперед, к воротам.