– Так, – глубокомысленно сказал я, думая, а зачем мне эта деревня.

– Там можно попросить телегу и лошадь, – подсказал Моня, поняв, что я зависаю, – и перевезти трупы в город. Как доказательство. Иначе Гудков тебя сожрёт.

– Понятно, – но я таки решил сперва вернуться и забрать чашу и камни, раз Енох говорит. Авось потом пригодится всё это.

Не буду описывать, с какой попытки удалось подцепить эту чёртову чашу, да так, чтобы не расплескать её содержимое.

– И что теперь с этим дальше делать? – пробормотал я, склонившись над чашей, до полвины, заполненной подсыхающей, словно испорченное желе, кровью, из которой торчала дохлая, воняющая тухляком, рыба. Глаза у этой рыбы, между прочим, были разного цвета – один вишнёво-коричневый, второй – желтовато-зелёный. Интересно, в природе разве такое бывает?

– Как что? Забирай чашу и начинай собирать камни, – склочным голосом старой еврейской бабушки подсказал Енох.

– Это я понимаю, – сказал я, – с рыбой что делать?

– На ужин… – опять развеселился Енох, но под моим тяжелым взглядом сник.

– Выбрось её обратно, на то же место… – посоветовал Моня.

– Вот кто тебя, такого дурака, спрашивает? – возмутился Енох, – эту рыбу никак нельзя обратно. На ней же всё завязано. Ты не понимаешь разве, что она стоит на пересечении прямой линии, ведущей от самой нижней Сефиры Малкут к наивысшей Сефире Кетер! И если её там опять закрепить, то Седьмой Ключ…

– Ничего себе! – сказал Моня, а Енох раздражённо сплюнул и замолчал. Добиться от него больше ничего не вышло.

Пока мы так спорили, Мими подошла ближе. В одной руке она держала свою тряпичную куклу, в другой, прихваченное откуда-то со двора – кайло (кирку).

Ни на кого не обращая внимания, Мими деловито вошла в круг и окунула кайло в чашу с кровью.

– Ты гля, что делает? – охнул Моня.

– Интересно, а зачем? – сказал я, ни к кому не обращаясь.

– Она явно что-то задумала, – изрёк великую мудрость Енох.

Но этого Мими показалось мало, она ловко, двумя пальцами вытащила дохлую рыбу из чаши, и принялась внимательно её рассматривать, хищно раздувая ноздри.

– Сейчас съест? – предположил Енох.

– Бугэээ, – ответил Моня.

Мими есть дохлую рыбу не стала. Ухватила её за хвост и ушла из круга.

– Куда она её потащила? – слабым голосом спросил Моняю

– Может, хоронить? – предположил Енох.

– Зачем её хоронить эту рыбу? – хмыкнул я.

– Ну не знаю… – задумчиво сказал Енох, – может, это какая-то знакомая её рыба?

На это я не нашелся, что сказать.

– Быстрее собирай камни, – велел мне Енох, и дальше размышлять о дальнейшей судьбе дохлой рыбы я не стал.

* * *

Пятихатка находилась на расстоянии примерно два километра от Хохотуя и жила себе тихой-мирной жизнью, как обычное село. Когда я ступил на грунтовку короткой улочки, честно говоря, сперва аж растерялся – настолько вся эта сонная тишина контрастировала с тем, что произошло рядом.

– Хозяюшка, – обратился я к дородной женщине с такими большими… эммм… ну в общем, на её перси можно было легко поставить несколько бокалов пива.

– Чегой? – улыбнулась она мне сонной улыбкой.

– А мужики у вас тут есть?

– А чего ж не быть? – пожала плечами женщина и спросила, – а ты, мил человек, чьих будешь?

– Мне нужна телега с лошадью, – проигнорировал её вопрос я, – нужно перевезти кое-что. Я заплачу.

– Ну это тебе к нашему деду надо, – она махнула рукой на крайнюю избу, покрытую новой дранкой, – Дед Христофор. Он у нас самый главный тут.

– Ага, спасибо, – кивнул я.

– Так, а что ты хотел? – прицепилась она, но я уже, получив нужную информацию, не стал с ней точить лясы, а направился прямо к указанному двору.

Во дворе было тихо. Если не считать нескольких куриц, которые деловито копошились в куче свежей стружки возле поленницы дров.

– Эй! Хозяева! – крикнул я.

Пару минут было тихо, но потом скрипнула дверь и на крыльцо выглянул взъерошенный и заросший щетиной, дед.

– Чегой шумишь? – неприветливо спросил он, почёсываясь.

– Мне сказали, у вас нанять телегу можно с лошадью, – начал я.

– Зачем?

– Нужно перевезти кое-что из Хохотуя в Хлябов. Плачу живыми деньгами, – торопливо сказал я, боясь, как бы дед не передумал.

– Матерь божья! – тоненько охнул дед Христофор, когда мы подъехали к кругу.

– И не говорите, – вздохнул я, – У вас есть какие-то предположения, кто это мог сделать?

Но судя по ошарашенному стеклянному взгляду деда, предположений у него не было. И мыслей тоже. Я уже начал было опасаться, как бы его кондрашка не хватила, когда он отмер и, мелко крестясь, принялся перетаскивать трупы и сгружать их на подводу.

– Там всё село исчезло, – махнул я рукой на дома Хохотуя, – все люди и вся скотина испарились. Не знаете, что это может быть?

– Не знаю, – сокрушенно покачал головой дед Христофор, а потом удручённо спросил, – а остальное добро, говоришь, пооставалось?

– Угу, – кивнул я. – Даже еда горячая в печах стоит.

– Надо своим сказать, пусть наведаются, – задумчиво пробормотал дед, – нечего добру пропадать.

С этими словами он заторопился:

– Садись давай, до Хлябова дорога не быстрая.

– Как не быстрая? Я сюда за час дошел, – не поверил я.

– Так ты напрямик шел! А мы по дороге поедем, – загорячился дед. Ему было явно некогда, после поездки предстояла благородная процедура мародёрства и тратить лишние минуты ему было жаль, – нужно было успеть до односельчан, иначе ничего не останется.

Мими подошла к лошади и погладила её по гриве. Лошадь захрипела и шарахнулась.

– Трпррру, зараза! – дёрнул за вожжи дед Христофор, – сдурела, что ли?! Я те задам! А ну не балуй!

Мими он не видел.

Я примостился рядом с дедом на облучке, Мими влезла в телегу и села на один из трупов, старательно баюкая куклу. Кирку она положила рядом возле себя.

– А у вас ведьмы есть? – начал я разговор, пытаясь прояснить картину.

– Да какие там ведьмы! – фыркнул дед, – ведьмы – это бабские сказки. Ты бы ещё о Кощее Бессмертном спросил. А ещё комсомолец!

– А куда тогда люди из села делись?

– Да кто ж их знает, – пожал плечами дед Христофор, – раз нету нигде, ушли значит.

– И что, скотину всю забрали, детей малых, и даже кошек! – сердито выпалил я, – зато ни еду, ни вещи не взяли. Я в одной избе деньги за иконой видел. Их тоже не взяли.

– В какой избе говоришь? – заинтересовался дед.

Я не ответил. Дальше ехали молча.

Я размышлял о непонятных вещах, которые творятся в глубинке. То секты какие-то, то спиритизм, то колдуны, то монастыри, притворяющиеся коммунами, а теперь ещё и ритуальные жертвоприношения в кучу. Вот и где оно всё взялось? И, главное, куда потом всё делось?

Вопрос был риторический. Конечно же вслух я его задавать никому не стал.

* * *

На большой сцене-помосте, поставленной в центре Хлябова шла генеральная репетиция: здесь выстроились почти все агитбригадовцы, за исключением разве что Клары Колодной: Нюра Рыжова, Люся Пересветова, Виктор Зубатов, Гриша Караулов, Жорж Бобрович, Семён Бывалов и Макар Гудков. Немного сбоку стоял Зёзик Голикман и старательно выбивал на барабане бравурную музыку. Все они были одеты в одинаковые спортивные трико в голубую полоску и с алыми лампасами по бокам. А у Нюры и Люси в волосах были алые маки из гофрированной бумаги.

Они сейчас выполняли очень сложную фигуру под названием «малые ворота из семи человек». Жорж, Макар и Семён выстроились в колонну. К ним подошли Виктор и Гришка. Виктор положил левую кисть на правое плечо Жоржа, придерживаясь правой рукой за его предплечье; Гришка же сделал всё то же самое с левым плечом Макара, придерживаясь левой рукой; Виктор поднял левую ногу, Гришка – правую. Парни подошли к Нюре и Люсе сзади, схватили их за поднятые ноги и по сигналу Семёна подняли их вверх на прямые руки до горизонтального положения. Поднимаясь вверх, двое висящих, Виктор и Гришка, повернулись боком, выпрямили руки и сделали упор – первый на левой руке, второй – на правой, упираясь головой в ноги Жоржа, стоящего на плечах у Семёна, а Нюра и Люся, стоя на самом верху, высоко подняли сигнальные флаги.

– Але-оп! – громко и синхронно крикнули все агитбригадовцы, зрители ахнули, затаив дыхание, а Зёзик исполнил тревожный барабанный паттерн.

– Браво! Браво! – раздались радостные крики. Вокруг тренировки собралась большая толпа зевак. Здесь были как уличные мальчишки, так и вполне степенные горожане. Все они смотрели на репетицию представления, открыв рот, мальчишки подбадривали особо сложные кульбиты приветственными возгласами.

И тут, когда Нюра взмахнула алым стягом с плюмажом, а затем перебросила его Люсе, – на площадь, громыхая, въехала телега, забитая трупами, на облучке которой сидели мы с дедом Христофором.

Глава 3

– Генка! – сварливо начала Клара. – Я хочу, чтобы ты приворожил ко мне Виктора! Срочно!

– Но ты же сама передумала, – возмутился я. – Из-за монашки этой.

– Анна уже в прошлом, – она брезгливо поморщилась, – сейчас Виктор уйдёт на повышение, я слышала, как Гудков рассказывал, и ему отдельную квартиру дадут. Со всеми удобствами, между прочим. Нет, я своё терять не хочу!

– Клара, он тебе не нужен, – попытался увещевать девушку я, – ты же сама видишь, у него мораль как у хомяка. С таким никогда ни в чём нельзя быть уверенным. Он, если надо, и через родную мать переступит.

– Я ему не мать, – отмахнулась Клара и горько добавила, – понимаешь, я думала, что после всего этого, с монашками, меня от него навсегда отвернуло. Но время идёт, а я только о нём и думаю. Ещё больше даже думать стала…

Она всхлипнула, но сразу взяла себя в руки.

– И сейчас вокруг него эта Ирина увивается, – на её тонком, обтянутом кожей личике заходили желваки, – а я не позволю всяким дешёвым провинциалкам разевать роток на мои куски. Что мне причитается – всё моё!

– Но Клара…

– Всё, Генка! – отрезала категорическим тоном Клара, – вопрос закрыт. Даю тебе сроку – три дня. Пока мы уедем, наконец-то, из этого захолустья, он уже мне должен предложение руки и сердца сделать. А к Ирине этой пусть начнёт ненависть испытывать. Можно её туда же отправить, где Анна. Я не расстроюсь!

– Клара, послушай…

– Ты тоже хочешь туда же, где сейчас Анна? – зло выпучила глаза и поджала тонкие губы Клара, чем стала похожа на замшелую сову. – Так я тебе быстро устрою, поверь! Или стукну, куда надо, и тебя на опыты заберут. Лоботомия и остальное…

С этими словами она подскочила и вышла из моей комнаты, громко хлопнув дверью.

Мими, которая чинно сидела на краю моей кровати, болтала ногами и очень внимательно слушала весь этот разговор, моментально соскочила на пол (с грацией мешка цемента, я уже упоминал это) и пошла, переваливаясь, за ней.

– Мими, – строго сказал я. – Даже и не думай!

– Ну вот что ты сразу начинаешь! – вступился за свою протеже Енох (как бы он не доказывал, что ничего подобного, но все это заметили, даже Моня), – она же ещё ребёнок.

Мими склонила голову на плечо и посмотрела на него, как мне показалось слегка даже насмешливо.

– Мими, – я пропустил возражения Еноха мимо ушей, тоже мне педагог нашелся, Сухомлинский, мля, недоделанный, – если узнаю, что ты ей причинила вред – ты сама знаешь, что будет.

Мими изобразила мне насмешливый реверанс и, схватив куклу, вернулась обратно и взгромоздилась на сундук, периодически зыркая на меня периодически полыхающими глазами.