– Господин Менхеперресенеб ещё просил передать твоему величеству, – передо мной стоял с поклоном молодой воин, гордый порученной ему задачей, это было заметно как по его сияющим глазам, так и по взволнованному голосу, – что твоё величество Менхеперра был прав, это просто ополченцы, – продолжил он, – никакого строя, никакой защиты, просто копья, щиты и небольшое количество лучников с пращниками. Похоже, они и правда ради нас собрали со своих городов почти всё мужское население, которое может держать в руках оружие.

– Отлично, воин, – я снял с себя серебряный браслет, которых у меня после посещения Митанни было просто вагон и маленькая тележка, и протянул его парню, – царь тобой доволен.

– Моё сердце и душа принадлежат моему царю! – Он сначала бухнул себя по груди кулаком, так что едва не закашлялся, потом поклонился и попытался взять браслет. Уронил его, покраснел и страшно смутился.

– Не переживай ты так. – Опцион, меня охранявший, сам нагнулся, поднял браслет и надел его на руку испуганному пареньку. – Если его величество доволен, то бояться тебе нечего. Иди отдыхай.

– Благодарю, господин. – Парень, перепутав, низко поклонился не мне, а опциону, смутился и, чтобы ещё чего не натворить, повернувшись, побежал к своей колеснице.

Мы, не став ругать его за подобные просчёты, с улыбкой проводили бегство совсем юного парня.

– Танини, – сказал я, и моя тень из-за спины тут же выдвинулась.

– Мой царь?

– Узнай, из какой семьи парень, пошли письмо главе его рода, – приказал я, – пусть Небсений приложит к нему какой-нибудь красивый золотой браслет, а в письме поблагодарит от моего имени главу рода за то, что вырастил хорошего сына и воина, который преданно служит своему царю.

– Слушаюсь, мой царь, – тут же ответил Танини, снова уходя за спину.

Один из центурионов, который слышал мой приказ, сделал пару шагов ко мне ближе, охрана его, конечно, пропустила.

– Мой царь, – он смущённо посмотрел на меня и попросил, – а можно такое письмо отправят и в мою деревню? Можно даже без браслета. Я вырос в таком бедном и маленьком поселении скотоводов, что просто приход письма от самого царя Египта будут там обсуждать многие годы, передавая его следующим поколениям.

Я удивлённо на него посмотрел, не думая, что он говорит это серьёзно. Но нет, весь вид его свидетельствовал о том, что да, для него это важно. Я почесал подбородок, который пора было побрить.

– Хорошо, – кивнул я, – будет тебе письмо. А чтобы ко мне не повадились и остальные за тем же самым, можешь сказать, что отныне эта награда будет выдаваться только тем, в чьей преданности я не смогу усомниться.

– Благодарю, мой царь. – К моему огромному удивлению, на его глазах показались капельки слёз. – Моё сердце и душа принадлежат твоему величеству Менхеперре.

Он низко поклонился и, повернувшись, пошёл к своей когорте.

– Напиши письмо Рехмиру, – тихо сказал я Танини, – попроси, чтобы узнал, откуда происходят все мои центурионы, и установят в их деревнях или городах небольшие гранитные стелы с их именами, годом вступления в легион и годом, когда он стал центурионом, а также тем, что данный центурион вышел из этой деревни. Пора, наверно, возвеличивать тех, кто достиг подобных званий в моём войске.

– Слушаюсь, мой царь. – Парень быстро на своей переносной доске записал очередное моё задание, и таких становилось всё больше и больше. Переписка с Египтом не останавливалась ни на день, если письмо было не сильно важным, то отправлялось с караваном торговцев, которые доставляли нам провизию, если важным, то выделялся гонец, который и приносил потом обратно ответ.

Глава 5

Когда войско иудеев наконец добралось до долины, я сам увидел, с каким трудом их военачальникам удаётся удерживать их вместе, поскольку огромная колышущаяся во все стороны толпа слабо напоминала войско. Нет, в ней явно были те, кто умел сражаться, это было видно и по хорошо одетым людям с составными луками, которые направляли пешее войско и по сверкающим панцирям, которые редко, но сверкали в этой толпе. Но всё же, как и сказала разведка, явно собрали всех, кого только смогли наскрести.

Им сильно не повезло, что они пришли сюда после нас, поскольку зверья тут давно уже не осталось, как и малейших кустарников, не говоря про деревья, которые наше войско не пустило бы на поддержание костров в этом пусть и не сильно, но высокогорном городе. Это они поняли сразу, костров зажглось уж слишком мало для такого количества людей.

Через три часа, когда всё прибывшее войско устроилось хоть на какой-то постой, к нашему укреплённому лагерю выдвинулись переговорщики с белым флагом. Военачальники, стоявшие со мной на городской стене, посмотрели на меня.

– Ответьте им, что царь не хочет разговаривать с иудеями, – спокойно ответил я.

Если кто удивился, вспомнив, как только вчера я говорил с иудейскими купцами в своём шатре, то вида не подал, так что был отправлен простой опцион, чтобы он передал им мои слова.

Военачальники противника, увидев подобное наплевательство, не стали ждать больше и ушли обратно, свернув белый флаг.

– Ночью, думаю, нам стоит навестить их лагерь, – задумчиво сказал я, – нужно проверить их боеготовность.

– Я подготовлю людей, мой царь, – поклонился мне опцион сотни охраны, которая дежурила сегодня, охраняя меня.

– Хопи передай, что, если только увижу его рожу, он отправится чистить рыбу, – добавил я, зная, что мой центурион мучается от безделья и страдает без возможности быть в активном строю. Но его рана на ноге беспокоила меня, так что я давал в его отношении весьма жёсткие приказы, чтобы ограничить его передвижения.

– Слушаюсь, мой царь. – Опцион улыбнулся и ещё раз поклонился.

***

В предрассветный час мы пересекли насыпь и ров, окружавшие лагерь, и безмолвными тенями нырнули в нарождающийся утренний туман. Кругом и так ничего не было видно из-за слабого света луны, а начавшая формироваться плотная дымка тумана так и вообще не позволяла видеть ничего дальше десяти метров.

Даже зная направление, мы всё равно едва не заблудились, и только редкие перекрикивания постов иудеев, которые страдали от тумана ровно так же, как и мы, направили нас на нужное место. Сотня теней вынырнула из тумана, когда мы услышали рядом очередной возглас и под сдавленные звуки, которые не улетали далеко, вырезали пять патрульных и ещё пять спящих, лежащих рядом с ними на подстилках.

– Туда, – одними губами прошептал я и показал на освещённое неподалёку место, где стоял хотя бы приличного вида шатёр. Кругом не было видно больше ни одного костра, зато спящих тел под простыми навесами из ткани оказалось полно.

Благодаря свету охрана, имеющаяся у шатра, была отлично мне видна, так что вылетевшие из ночной тишины стрелы всего за полминуты выбили большую её часть, а остальных убили мои легионеры, подкравшиеся к ним близко, пока я стрелял.

– Идём посмотрим, кто такой важный там живёт, – тихо сказал я опциону, и он, достав меч, взрезал ткань шатра сзади, поскольку вход в него был с освещённой части лагеря, где мы не хотели показываться.

Возле костра, который находился посередине шатра, сидела служанка, которая, увидев нас, только открыла рот, чтобы закричать, но брошенный кинжал заставил её откинуться назад и, захлёбываясь кровью, упасть на пол, царапая руками циновки, которыми он был покрыт.

– Не похоже на жилище воина, – тихо сказал удивлённый опцион, и я был с ним согласен. Всё было кругом красивое и дорогое, а также полностью отсутствовало оружие.

Убив двух спящих слуг, чтобы они, если проснутся, не подняли крик, мы подошли к низкой кровати, на которой кто-то спал. Опцион, вытащив меч, резким движением откинул стопку циновок, и мы с ним с обалдением увидели небольшое женское тело, лежащее перед нами.

– Баба, – сказал он то, что я и сам видел.

– Молодая, – уточнил я, поскольку она, когда стало холодно, повернулась к нам лицом, рукой сонно ища, чем укрыться.

Не нащупав ничего, она открыла глаза, а я приказал опциону заткнуть ей рот, пока она не подняла шум. Что он весьма бесцеремонно и сделал, затем мы вместе завязали девчонку в её же циновки, и я сделал знак, что пора уходить. Вытащив её наружу, мы передали упакованную пленницу самому сильному легионеру, который, словно пушинку, закинул свёрток себе на плечо.

– Уходим, – тихо приказал я, и мы, так и не потревожив лагерь, направились в обратный путь.

Мне, конечно, хотелось пошуметь, но я посчитал, что большим психологическим эффектом для врага будет сам факт, когда утром они обнаружат перебитые посты и пропавшую девушку. Кто она такая, если её одну поселили в большом, дорогом шатре и выставили охрану, ещё предстояло узнать.

***

Так же тихо, как пришли, мы вернулись обратно, сначала спустившись в глубокий ров, а затем легионеры на постах помогли нам взобраться с помощью лестниц на насыпь.

– Куда её, мой царь? – спросил меня легионер, нёсший на плече свёрток, когда мы подошли к моему шатру.

– Давай пока внутрь заноси, – немного подумав, решил я, – и разбудите Танини. Хватит дрыхнуть, когда царь не спит.

Легионеры, которые вернулись со мной, хмыкнув, заверили, что это они сделают с радостью.

– И да, постарайтесь поспать, – приказал я напоследок, заходя в свой шатёр, – возможно, следующей ночью снова пошумим.

Они все, склоняя головы, простились, уходя к своим палаткам, а не успел я устало упасть на стул и перевести дыхание, как примчался заспанный и протирающий глаза Танини.

– Твоё величество вернулся, – забормотал он извиняющимся тоном, – я только присел и уже заснул.

– Танини, – отмахнулся я, – прекрати извиняться, ты у меня для других функций, не военных.

Парень смутился и сменил тему.

– Могу подогреть рыбу и лепёшки, оставшиеся с вечера, мой царь, – предложил он.

– Да, но сначала размотай вон тот свёрток, только аккуратно, – ткнул я пальцем на свою кровать.

– А что в нём, мой царь? – полюбопытствовал парень, подходя к ней.

– Это мы сейчас и узнаем, – хмыкнул я.

Он аккуратно стал разматывать кучу узлов, которые навязал опцион, окукливая девушку, и слой за слоем Танини их размотал, сразу увидев девичье лицо, поскольку ей оставили пространство, чтобы она не задохнулась.

– Ай! Она кусается! – отпрыгнул внезапно он, тряся рукой.

Из угла шатра вышел легионер охраны, который достал меч и поднёс его к носу девушки. Она тут же замерла, поняв, что ей грозит. Охранник кивнул, убрал меч и вернулся на свой пост.

– Проклятая иудейка. – Танини вернулся, но злобно на неё посмотрел, он уже понял, откуда этот трофей появился в моём шатре.

Спустя пять минут он её полностью освободил, и на моей кровати замерла в одном широком балахоне, скрывающем её фигуру, девушка. Она села, обхватила себя за колени и испуганно озиралась по сторонам.

– Найди переводчика, – приказал я Танини.

– Не нужно, я говорю на языке наших угнетателей, – с ужасающим акцентом ответила она на египетском.

В шатёр вошёл опцион вместе с новой утренней сменой и, услышав её ответ, грозно проворчал:

– Следи за языком, мерзкая тварь, если не хочешь его лишиться. Ты разговариваешь в присутствии царя Египта, его величества Менхеперры.

Я увидел, как девушку мигом сдуло с кровати, она безошибочно определила, что единственный, кто сидит в шатре, вольготно раскинувшись на кресле, и есть царь, а потому упала на колени и, вытянув руки, осталась стоять на коленях, лицом в пол напротив меня.

– Вы слишком сильно, Мин, заботитесь о моём достоинстве, – с улыбкой поприветствовал я новую смену и опциона, когда они поменяли тех, кто дежурил в шатре ночью, – мне даже порой неловко становится.

– Мой царь, – он низко поклонился мне, – ну ладно, я ещё понимаю, египтяне или нубийцы, ваши истинные и преданные подданные, много веков верой и правдой служившие царям Египта. Они могут рассчитывать на какую-то вашу благосклонность и милость, но эти…

Он едва не плюнул в сторону девушки, но с трудом сдержался. Я улыбнулся и сделал жест, что он может занять своё место, дальше я сам разберусь. Опцион поклонился и замер на месте главы охраны.