Трехшереножная фронтовая линия в обоих батальонах раздалась в стороны, соединяясь с боковыми, удлиняя таким образом фронт в полтора раза. Барабаны заиграли быстрее: солдаты тут же ускорили шаг и в одно мгновение соединили шеренги, вобрав все четыре полковые пушки, орудийные расчеты налегли на станины, растаскивая пушки по углам новой формации. Казалось бы, все нормально, но стоило полковнику Жирлицу скомандовать движение вперед – и строй «посыпался». Резерв, движущийся в середке, смешался с передними шеренгами, внеся суматоху и разлад.

– Стоять! Вы что, сучье племя, творите?! – багровая рожа полковника опасно затряслась, изо рта полетели комья слюны, а глаза будто вот-вот вылезут из орбит.

Полковнику было из-за чего переживать, после обнародования приказа царя о проверке всех иностранных офицеров в армии многие оказались смещены с должностей и уволены. Столь поспешное решение было вызвано вполне прозаичными вещами: годностью командиров и их преданностью России.

Проверки по планам Генерального штаба должны были начаться после войны с Османской Портой, однако после недавнего инцидента с участием наемного полковника Хухрянского процесс переаттестации пошел семимильными шагами в гору. Может быть, дело полковника могло бы как-нибудь сгладиться и не стать катализатором в сей проверке, но из-за предательства Хухрянского Россия лишилась важной позиции в недавно завоеванных землях, без боя отдав туркам базу для снабжения многочисленных отрядов татар, рыщущих, чем поживиться в тылу наших войск.

Получив от мурзы золотые, полковник вознамерился скрыться в стане врага, но заподозрившие неладное казаки Понятовского, приставленные в качестве дозорных в полк, смертельно ранили Хухрянского. Однако коварство поляка уже свершилось: полк оставил занимаемые позиции, а его место заняли янычары, тут же открывшие огонь по растерявшимся фузилерам.

Подкупив одного штаб-офицера, турки смогли овладеть важным тактическим пунктом, сведя недельные действия правого крыла армии на «нет».

– Господин полковник, вас извиняет только то, что вы недавно назначены на должность, – хмуро глядя на смешавшиеся шеренги, бросил генерал-поручик Вейде, инспектирующий Тульский полк. – Странно, но как получается, что здесь, в медвежьем уголке, люди больше ценят мужское слово и честь, чем в просвещенной Европе? Вы знаете ответ на этот вопрос, полковник?

– Нет, ваше превосходительство. Но Россия и впрямь – медвежий угол. Многое не понятно для меня, но службу я несу исправно, – казалось, что слова инспектора Генштаба задели гордость полковника.

– Ну-ну, Герард, не петушись, я не хотел тебя обидеть, – тон генерала немного смягчился, но твердости не потерял.

На реплику инспектора командир полка никак не отреагировал, продолжая болезненно взирать на смешанные шеренги. Любой маневр должен быть довершен до закономерного конца, иначе смысл оных теряется, пусть они неверны по причине халатности или банального незнания, но как поучительная экзерция подходит как нельзя лучше.

Барабанный бой резко изменился: с ускоренного темпа перешел на обычный. Солдаты сразу заняли места в шеренге. На углах кареи образовались небольшие пустоты, в которые тут же выставились дула орудий. Резервы внутри каре разбились на четыре равные группы, не теряя времени, каждая из них встала как можно ближе к артиллерии: не мешать орудийным расчетам и в случае нужды прийти на помощь ближайшим собратьям.

В сотне саженей от тульчан проводили аналогичные учения тверские фузилеры. У них, в отличие от жителей Тулы и ближайших к ней городков и весей, с перестроением из двух батальонных каре в одно полковое сложностей не возникло. Да чего говорить, стоит взглянуть на батальонные знамена, и все становится на свои места: на трехцветном знамени в правом верхнем углу аккуратно гнездится небольшая серебряная звезда – символ победы в трех сражениях.

Ротные знамена у пехоты и кавалерии отменены Генштабом как ненужные. Каждому полку необходим один символ воинского единства, но так как полк чаще всего ходит в бой батальонами, то приняли решение дать одинаковые знамена каждому из полковых батальонов. С одной стороны, может возникнуть путаница, но с другой – каждое действие полка будет как на ладони, тем самым увеличивая усердие всех солдат и офицеров.

С 17 января 1712 года полковые знамена перевели в разряд амуничного имущества, они больше не подлежали замене. До этого момента знамена по Артикулу требовалось менять раз в пять лет.

– Соседушки ваши лучше понимают, что такое правильный строй, – хмыкнул генерал. – Ладно, даю тебе месяц, а дальше видно будет, если турок границу перейдет, то и мы выступим, вот тогда и проверим, на что способны твои орлы…

Генерал-лейтенант развернулся и не спеша вместе с парой адъютантов пошел к коновязи. Он не видел, как Жирлиц недобро посмотрел ему вслед, тихо приговаривая что-то под нос. Новые порядки в русской армии мало кому нравились, теперь иностранные офицеры получали столько же, сколько и русские. Да и спрос с них вырос: воровство и грабеж населения, как в прошлые годы, наказывается сурово вне зависимости от звания. За последний год на этой ниве казнили одного генерала и трех штаб-офицеров.

– Пора мне искать место вольготнее… – тихо пробормотал Герард и, тут же сбросив оцепенение, прокричал в рупор: – Барабаны, короткий бой!

Смешанное, «побитое» неумением каре остановилось, под командами офицеров солдатское море всколыхнулось и ручейками разлилось в противоположные стороны, вытягиваясь в колонну по шесть человек в ряд. Сержанты вставали спереди взвода, разбивая монолитную походную формацию на отдельные фузилерские группы.

Октябрь 1712 года от Р. Х.

Рязань

Мелкий противный дождь моросил вторую неделю. Людям хочется насладиться последними теплыми, солнечными деньками, но на матушку-природу не сыщешь ни узды, ни плетей – как она восхочет, так все и будет. Простым смертным остается только смириться: не важно кто он – боярин или царь, крестьянин или князь.

Дождь, не прекращающийся столь долгое время, превратил половину улиц города в грязевые протоки, успешно доведенные повозками и конскими копытами до состояния грязевой кашицы, попав в которую, единожды выбраться самостоятельно невозможно. Но так было не везде, центральную улицу города вымостили еще два года назад, успешно реализовывая проект царя о создании магистрали между ближайшими крупными городами с целью дальнейшего улучшения инфраструктуры страны. Особенно это касается прямых воинских магистралей и искусственных каналов. Что бы там ни говорили теоретики, но для России в первую очередь важны именно речные дороги, а сухопутные пока только приятное дополнение, да и, честно сказать, после Ивана Грозного никто дорожным строительством толком не занимался – слишком хлопотное дело.

Однако выпрямление и сводка речных русел дело не столько громоздкое, сколько интеллектуальное. Проблема в том, что главное не просто прорыть канал, но и рассчитать так, чтобы его через три-пять лет не занесло песком. Как и в любом деле, каналы и русла рек требуется прочищать, следить за ними, строить плотины там, где происходит летний спад вод…

Первый канал, начатый весной 1703 года, между реками Цной и Тверцой, закончили спустя шесть лет. Он соединил не только две реки, но и два моря: Каспийское и Балтийское, положив начало Петербуржской водной артерии. Пятеро голландцев, во главе с Андрианом Гаутером, вместо того, чтобы внимательно изучить все особенности местности, запороли проект, на корню сделав судоходство в широком пятнадцатиметровом канале в летнюю пору невозможным. Исправлять же ошибки голландских проходимцев взялся новгородский мастер Михаил Сердюков. Для этого он предложил использовать реку Шлину, не представляющую интереса для судоходства, направив ее воды через озера Ключинское и Городолюблинское в Цну, чуть выше канала.

Государь поверил Сердюкову, позволив начать проектирование новой системы. Три года понадобилось Михаилу Ивановичу на то, чтобы сделать канал судоходным не только весной и осенью, но и летом. За свои заслуги и умения новгородца возвели в дворянское звание, наделив земельным наделом на протяжении всего канала. Тем самым канал и часть недоделанного проекта отдавались под протекторат смышленого мастера.

В тот момент проблемы халатности иноземцев удалось решить, но в силу слишком большого объема работ пришлось вновь нанимать специалистов со стороны. Увы, но своих мастеров в России по данной специфике оказалось мало, а те, кто есть, или заняты, как Сердюков, или мало грамотны в вопросах возведения больших каналов. Радует другое – даже не имея должных навыков, молодые инженеры расписывались по трое к каждому иноземному мастеру. Голландцы и итальянцы пытались возражать, что, мол, работа тонкая и мешать им нельзя, вот только замолчали после того, как озвучили царский указ: «Всякий иноземец, желающий взяться за подряд, обязан предоставить как минимум трех русских учеников, которые по истечении пяти лет должны приступить к самостоятельной работе. В случае нерадения и неумения новых мастеров все издержки возлагаются на учителя, который обязуется оставаться в России на протяжении пяти лет после найма».

Услышав указ, треть мастеров не захотела браться за работу, остальные вынужденно поохали и взяли тех учеников, которых им прислали из московской математической школы…

– Сколько ты просишь? – тихий вибрирующий рык отразился от мутноватого стекла в большой оконной раме и унесся в глубину зала.

– Отец, ты прекрасно слышал: три тысячи рублей… для начала, – ответил молодой голос.

– Никола, ты, конечно, у меня единственный сын, но поимей совесть, где я тебе столько найду?

– Ты входишь в Совет банка, – спокойно заметил Николай.

– И что с того? Думаешь, можно просто так прийти в банк и сказать, что, мол, советнику Волкову нужна некая сумма червонцев и все тут же побегут ее доставать из закромов? – весело хмыкнул отец Николая.

– Примерно так все и будет, все-таки именно в банке лежат наши деньги, так что проблем с их выдачей не будет, ты же не государеву казну выкрасть хочешь.

– Ее-то выкрадешь, как же, – немного печально вздохнул старший Волков. – Ты знаешь, что эти гаврики – царские наблюдатели – суют носы во все дела, даже в малых вопросах без них никуда, хорошо, что палки в колеса не ставят, но и обмануть не получается. Приходится заботиться о чистой резе.

– Я об этом знаю, как-никак сам половину заметок для наблюдателей делал, – улыбнулся Николай.

– Вот шельмец! Кто тебя просил? – взъярился отец сподвижника государя.

– Я не понимаю тебя, батюшка, чего ты так кричишь? Не ты ли учил быть хватким и не упускать своей выгоды?

– Но не в ущерб семье, Никола.

– А где ты видишь ущерб интересам семьи? Вот давай посмотрим и решим, прав ли я или нет. Ротозейство у чинуш меньше стало, за ними пригляд строже стал – это, несомненно, лучше, ибо быстрее дела делаются. Благодаря наблюдателям остальные советники, коих кроме тебя еще четверо, не могут делишки проворачивать, а значит, рычаг воздействия на них все-таки имеется. Ну и последнее – царь доверяет мне, пусть не до конца, но все же…

– Мальчишеские глупости, – бухнул кулаком по столу старший Волков. – Думаешь, что дружбу с государем водить и в темную за спиной сыграть? Не получится, сынок, об этом даже не думай, в случае чего он тебя первым на плаху выставит. Не тот он человек, чтобы предательство прощать, ему идейные, верные люди нужны, а не вороватые нахлебники. Ты это понять сразу должен был.

– Не путай меня и ворье твое мелкосошное, отец!! – перебил советника покрасневший Николай, вскакивая с места.

Рукав его кафтана задел чернильницу, темное пятно расползлось по столу, заливая листы бумаги, а вместе с ними и пару кошелей с червонцами. Купеческий сын с негодованием смотрел на спокойное, несколько ироничное лицо отца и не мог понять, что же его вывело из себя. Не в первой батюшка затевает подобный разговор. Так в чем дело?

– Я не предавал царя и не собираюсь! Как ты вообще мог об этом подумать? Или, быть может, ты сам этого хочешь, а батюшка? – спросил отца Николай.