Синий кий оставлял толстые занозы в пальцах, но Астит был настолько пьян, что даже кусок этого кия, воткнутого в его тощий живот, не заставил бы отвлечься от провальной игры. Джелида… Он снова выпил залпом целый стакан. Такими темпами бедолага скоро уснет рядом с любовничком своей сестры в его же блевотине. Хотя, учитывая, что седьмой раунд он, скорее всего, тоже проиграет – в своей. А она, на минуточку, тоже воняет!

Что тут можно сказать? Вот она, портовая романтика нейтральной территории Шосс, на которой по закону что эфилеаны, что люди – все равны.

Я, как обычно, сидела за круглым столиком в дальнем углу. По мнению местного бармена, семнадцатилетняя эфилеан в платке, будто церковная прислужница, привлекала слишком много нежелательного внимания портовой пьяни. Поэтому сидела я именно в углу.

Сегодня в баре народу собралось немного, так как на настенном календаре красным кружком был отмечен вторник. В будни мужчины работали, а вот в выходные в баре начинался самый смрад.

Старые двери заведения с грохотом распахнулись. Все местные знали, кто позволял себе подобные показушные выходки, – морские копы главного поста. Гладко выбритые лица, темно-зеленая форма – они всячески пытались выделиться аккуратностью на фоне общественного мусора. Их лица всегда выражали отвращение, когда копы проходили мимо одиночных круглых столиков, лицезря пьяниц вокруг. С особым презрением они смотрели на портовых крыс: тех, кто выполнял для наркобаронов грязную работу по зачистке, отлову, краже, пыткам и прочим прелестям.

Я – одна из таких закоренелых портовых крыс.

Иногда нас называли наемниками, но сами полицейские использовали исключительно понятие «портовые крысы». Работа подобного рода противозаконна, но нас никто не мог арестовать, пока не было доказательств! Не пойман – не вор.

Хотя полицейским уже давно поименно были известны знаменитые крысы, и каждый раз, проходя мимо угла, где я обычно сидела, их выражения лиц с отвращения менялись на гнев. Будто пронырливые коты проскользнули мимо мыши, которую так страстно жаждали поймать, но каждый раз – безуспешно.

– Уже успела полакомиться на помойке, крыса в платке? – съязвил один из полицейских, проходя мимо.

– Наелась до отвала.

Мы иногда перекидывались парой фраз, но сегодня, кажется, они были не в настроении, судя по тому, что поприветствовали подобным образом еще нескольких человеческих мужчин.

Однако и у меня последние дни настроение ни к черту: по работе приходило мало заказов. Чертовски мало! Мелкие поставщики химии, которые владели захолустными подпольными точками, уже как месяц легли на дно из-за прошедших рейдов. Мой основной заказчик, наркоторговец Тог, тоже притих.

Пузатый бандит в прошлом хорошо показал себя и уже почти шесть лет являлся одной из главных шишек порта. Однако даже он уже несколько дней не связывался ни со мной, ни с другими крысами.

Один из этих крыс, Ягар, сейчас развалился за барной стойкой и пил уже восьмую кружку эля. У него, по-видимому, по заказам тоже было пусто.

– …И потом мы еще долго ржали над простофилей, который целый час пытался нам доказать, что это драгоценность! – кричал Ягар. – Но в конечном итоге Зак набил ему морду и просто ушел, – разглагольствуя на весь бар, он вытирал рукавом пену со рта, пока бармен Хенгель начищал кружки и делал вид, что ему безумно интересно уже который час слушать жирного наемника.

– И чем все закончилось? – без особого интереса спросил Хенгель.

– Зак так и не вернулся, а тот сумасшедший, Кристен, не замолкал, повторяя, что нашел сгусток ярости. Как же его там называют?.. Ах, точно, Асентрит.

– Хм… – промычал бармен. – Мне кажется, я когда-то слышал о нем. И, возможно, видел.

– Видел сгусток ярости?! – с явным подозрением спросил Ягар.

– Да. Твоя жена, когда с похмелья притаскивается ко мне в бар, – вот настоящий сгусток ярости.

Раздался прокуренный смех с соседних столиков, однако после недовольного взгляда наемника, брошенного в ту сторону, гоготанье тут же прекратилось.

– Мы нашли этого придурка в южном районе Топи, недалеко от Огенских полей. Он во всю глотку орал, что почти нашел какой-то там белый город, Кампус, – продолжил Ягар.

Где-то недалеко от входа послышался звонкий удар пивной кружкой по столу, а дальше последовал рык вперемешку с отрыжкой:

– Грязные трусливые куски дерьма, – выругался на весь бар здоровяк.

Лысый и огромный эфилеан. Я не видела его здесь раньше. Возможно, заграничный гость, хотя говорил он на джелийском чисто и без акцента, будто местный.

Он продолжил:

– Меня тошнит от трусов, которые бегут из внешнего мира в белый загон, как испуганный скот, – бандит срыгнул. – Вы должны были размазать его так же, как говно местного пуделя по прогнившему полу.

– Он был слишком жалок, чтобы опускаться до подобного, – усмехнулся Ягар в ответ.

– Я на прошлых выходных придавил пару мелких букашек, они так же пищали про этот Кампус. Такие ничтожные, – парировал лысый эфилеан. – Я прямо-таки упивался их мольбами не убивать. Якобы они так долго искали свое спасительное убежище, что бежали аж с самой Арейна-ден! Кретины же, ну! – басисто рассмеялся он, и вместе с ним засмеялись и другие.

Не в силах слушать тошнотворную беседу, я ворвалась в разговор:

– Тебя так забавляют «мелкие букашки»? Себе по весу, наверное, ссышь найти соперника на мордобой?

– Это кто пропищал? – спросил он, делая вид, будто осматривает зал.

Новая волна смеха окатила прокуренное помещение. Гости бара, обратив на меня все свое «почтенное» внимание, замерли в предвкушении ответной реакции, которая не заставила себя ждать.

– Такое отребье, как ты, должно махать кулаками с теми, кто равен по силе, тупое ты ископаемое.

Бар замолк.

Возможно, я поступила опрометчиво, так ответив эфилеану в три раза больше меня, но если кто-то собрался словесно поносить мою мечту – молчать не стану. Просто не смогу. Слишком многое было пройдено в открытом мире в поисках этого Кампуса. Слишком много шрамов с малых лет оставлено на теле на пути к мечте.

Эфилеан поднялся из-за столика, вразвалочку подошел, почесывая лысину, и насмешливо спросил:

– Так-так, что у нас тут? – Он осмотрел меня. – Соплячка в платке, с грязным лицом, пьет пиво по вторникам и вы-глядит как потрепанный кирзовый башмак. Ты похожа на наемницу.

– Не трогай беженцев, кусок вонючего дерьма.

– Я их не трогаю, я их топчу!

– Они просто хотят мира, пока ты бьешь морды и наслаждаешься месивом в Бездне страха, – рявкнула я, на что лысый хищно улыбнулся, обнажив весь кривой зубной ряд, и, наклонившись к столику, прорычал:

– Я эфилеан. Я хищник. Если хищник видит добычу, он атакует. Сильный поглощает слабого. Убей – или будешь убит. Слизняки, которые щебечут про спасительное белое убежище, – мусор.

Я схватила стакан, и пиво тут же разбрызгалось по его лицу, окатив даже тело. Тишина в баре, до этого разбавляемая редкими короткими диалогами, стала действительно «гробовой».

Облизнув губы и протерев глаза рукавом, здоровяк хищно оскалился. Замах – и тяжелый кулак тут же прилетел мне в челюсть, я мгновенно оказалась на полу. Рука молниеносно коснулась клинка на ремешке, и, вскочив, я бросилась на здоровяка, успев слегка порезать его щеку. Эфилеан снова замахнулся, но тут на нас со спины накинулись гости, под недовольные возгласы скручивая руки обоим. Полицейские же так и не сдвинулись с места, наблюдая за обыденными разборками в старом баре.

Нас вышвырнули на улицу. Здоровяк бросил на меня озлобленный взгляд и, вероятно, рассмотрев опухшее от удара лицо, скривился.

– Соплячка. Еще раз откроешь рот – раздавлю.

– Беженцы – простые эфилеаны, сучий ты потрох. Узнаю, что приложил к ним свои ручищи, – зарежу.

Лицо горело. В одно мгновение мне показалось, что эфилеан снова собирался замахнуться; и тут же, не дожидаясь второго удара, я кинулась бежать по темным улицам прочь.

Как крыса. Настоящая крыса.

* * *

На следующий день я с опухшим лицом направилась к Тогу, так как он наконец соизволил вызвать меня по работе: письмо под дверью квартиры выглядело помятым, разносчик снова был не в духе.

Разбитые лица – обыденная картина для портового города. Женщин здесь тоже били: они так же, как и мужчины, воровали, убивали, их так же, как и мужчин, наказывали. Местные ведьмы неплохо наживались на этом: варили заживляющие бодяги и продавали дороже, чем одурманивающий порошок! Варить правда подобные кремы было куда затратнее, чем дурманы и галлюциногены, но если хотел перейти на легальный бизнес и сохранить шкуру – будь готов потратиться на ингредиенты.

Оказавшись внутри прокуренного помещения морского подполья, я увидела на пороге, как и прежде, эфилеанских портовых стражников – Отона и Лигена. Поначалу, первые пару лет, стоило мне пройти мимо этих ублюдков, как они начинали громко выкрикивать шутки про комендантский час для несовершеннолетних, про отказ в работе в борделе и еще много всего.

Смех. Шепот.

Юные особы редко посещали подобные места, поэтому избежать лишнего внимания было невозможно.

Пару лет назад…

Стражей было трое. Третьего звали Ненан. Языкастый напыщенный коротышка яростнее своих приятелей издевался надо мной.

Пару лет назад…

Его нашли в одной из центральных бухт. Он был привязан к мачте заброшенного корабля, а в теле торчало тридцать восемь ножей. Ровно столько раз он унизил меня в притоне наркобарона.

Ножи нынче стоили дорого, пришлось хорошенько потратиться.

Но оно того стоило.

Теперь, когда я приходила за заказом, на пороге вместо оскорблений и издевок меня встречало желанное безразличие. Отон и Лиген молчали. После того как на изрешеченном теле Ненана была найдена моя записка, адресованная этим двум эфилеанам, они старались принимать отрешенный вид, а я в очередной раз напоминала себе: «Оно определенно того стоило».

Я зашла в кабинет Тога. Наркобарон, как обычно, просиживал свои яйца за огромным позолоченным столом, дымя зловонной сигаретой. Перед ним неизменно стояла машинка-арифмометр – Тог без конца считал свои сбережения. По краям стола располагались испитые бокалы дорогого портвейна.

Увидев меня, наркобарон сощурил покрасневшие глаза, подозрительно посмотрел на мое разбитое лицо, но вопросов задавать не стал, сразу перешел к делу:

– На этот раз цель – человек. Он в долгах и уже полгода кормит нас завтраками. Мое терпение не резиновое. Зачистку сделать быстро, этой ночью. Мне говорили, что он собирается бежать. Выглядит непримечательно: короткие светло-русые волосы, одевается в нищенский ширпотреб, домой приходит только переночевать и то через раз. В общем, работа плевая, оплата после.

– Это всего лишь человек, я сделаю работу за пару часов, почему оплата в конце?

– Потому что я так сказал, – снова затянувшись, он указал на дверь. – Иди. Детали в записке под шестым столиком у Хенгеля.

Таков бизнес порта. Не нравится – не берись за заказ. Но отказавшихся особо не жаловали. Все хотели иметь дело с постоянными наемниками, а не менять их как перчатки – это вопрос репутации.

Крыса, которая берется за любую работу, – хорошая крыса, что имеет хлеб и кров.

Крыса, которая воротит носом, – умрет с голоду на помойке.

Все просто.

Оказавшись в старом баре, я с непринужденным видом подошла к тому самому облезлому столу и, приподняв его, обнаружила сложенную записку. Положив ее в карман старых брюк, краем глаза заметила, что Хенгель сегодня выглядел грустнее обычного. Последние несколько месяцев на человеческом старике не было лица. Мы частенько любили потравить друг другу анекдоты или поделиться морскими сплетнями, но последнее время бармен будто захворал.