– Не слышу тебя, Хенгель, подойди ближе!

Отложив стакан, он подошел ко мне с недовольным лицом, вытирая руки о полотенце.

– Глухня. На дне, говорю же, – пробормотал он, на что я взяла его за рукав, подтащила к себе и прошептала:

– Твой внук попал под зачистку, но остался жив.

Хенгель вздрогнул.

– Не шевелись и просто слушай. Он бежал на Перикулум-ден, свяжется с тобой в ближайшие месяцы. Сегодня к тебе придут посыльные Тога и будут угрожать из-за долгов, ссылаясь на смерть внука. Ты должен отыграть так, будто поверил этому, и, хватаясь за сердце, падать в ноги, клясться, что скоро все отдашь. Попроси оттянуть следующую плату на неделю, я попробую немного собрать. Потом отдашь.

Отстранившись, я демонстративно улыбнулась и, посмотрев на Хенгеля, громко сделала заказ. Тот подыграл и пошел наливать пинту.

Взяв кружку пива, я неспешно делала глотки пенного и пристально смотрела в одну точку, вспоминая заказанного человека. Прокручивала все детали, пытаясь убедиться, что ничего не упустила. Картина действительно казалась правдоподобной для проверки. Хватило ли пепла в ванной? Достаточно ли крови было слито? Не слишком ли я перегнула с разбитым интерьером? Он все-таки обычный человек.

Дверь бара с грохотом распахнулась, и на пороге появились давно знакомые мне эфилеаны – посыльные Тога.

Два амбала должны были подойти к Хенгелю, но вместо этого молча велели мне идти за ними.

Сердце сжалось. Это могло быть еще одно задание, но также могло значить, что меня раскрыли.

Покинув бар, я молча проследовала в подполье Тога. И, клянусь портовыми шлюхам, ноги у меня в этот момент тряслись, как перед лицом смерти.

* * *

Тог сидел за столом, курил папиросу. Вроде все как всегда, за исключением одной детали: лысый эфилеан, стоявший сбоку от него, похрустывал костяшками на своих разбитых кулаках.

Представ перед наркобароном, я старалась вести себя непринужденно, проглотив волнение, будто просто ожидала еще один заказ.

– Элен… Моя любимая портовая крыса. Как все прошло? Ты получила оплату?

– Дело было простое. Оплату получила, как и всегда.

– Вот оно что! – с некой издевкой удивился Тог и рассудительно продолжил: – Это и правда было простое задание. Убить самого обычного человека. Мои люди даже сначала поверили в ту постанову в его квартире, если бы не один косяк… – Он выдохнул дым. – Этот остолоп забыл переобуться и, когда выходил из квартиры, прямо около входа оставил кровавые следы от ботинок сорок четвертого размера. Твоя ножка, наверное, поменьше будет?

На мгновение мне показалась, что я взорвусь от гнева прямо в кабинете Тога.

«Паршивый кусок человеческого дерьма! Клянусь святым порта, после наказания первым же кораблем отправлюсь на Перикулум-ден и заживо сожгу этого тупоголового ублюдка!»

Тог указал на стража сбоку от себя.

– Ты, наверное, уже видела этого эфилеана? Мы зовем его Лысоед, – он рассмеялся. – Я сам это придумал.

– Мне уже можно начинать? – вмешался в разговор Лысоед, закончив хрустеть пальцами.

– Девчонка в три раза меньше тебя, это тебе не портовых мужиков мутузить, будь понежнее, – ухмыльнулся пузатый Тог. – Если раскроишь ей череп, я потеряю одну из своих любимых крыс.

– Если тронется головой, ее всегда можно сдать в бордель, – подметил громила, почесав лысину.

– Я тоже так думал, – продолжал наркобарон. – Но ты посмотри на нее: грязная, пьет пиво, плюется, ходит в платке, как монашка. Я никогда не видел ее волосы, возможно, она, как и ты, лысая. Все тело по-любому в шрамах. – Он слегка наклонился вперед, опираясь локтями о стол и подпирая руками жирную морду. – Даже раздевать не стану, чтобы проверить. И так понятно, что уродлива. А матерится похуже портовых мужиков. Не-е-ет, такую даже в бордель не возьмут! Поэтому, наверное, и работает наемницей вместе с портовым мусором.

– Почему раздеть нельзя? – удивленно спросил Лысоед. – Ради забавы можно и поглумиться над изрезанным женским телом.

– Ну да, рискни, – рявкнула я, не выдержав бесконечного словесного поноса. – И я сделаю с тобой то, что обещала на входе в бар: изрежу, как мясо на прилавке, и выкину на съедение падальщикам, лысая тварь.

Лысоед еще сильнее раззадорился.

– Тог! Ну что тянуть, а? Можно уже позабавлюсь?

Наркобарон довольно кивнул.

– У тебя есть одна минута, девочка, – с неподдельным азартом в глазах сказал амбал. – Беги так далеко, как только сможешь. Если поймаю – размажу личико и хорошенько попинаю. Убивать, конечно, не стану… Начальство запретило. Побегаем часок-другой? Ну? Что стоишь? Беги!

Убить или зарезать такого здоровяка напрямую никак не получилось бы. Только подкравшись из-за спины либо пользуясь ловушками. А этот эфилеан будет нападать в открытую. У меня не было шансов. Огонь показывать нельзя.

Убей – или будешь убит. Спасайся, если видишь противника сильнее.

Я выбежала из кабинета наркобарона и понеслась со всех ног, нашептывая проклятия на лысого урода, и вместе с этим отсчитывала секунды, оставшиеся на то, чтобы скрыться.

«Ну почему я не грохнула этого человечишку?! Черт дернул его спасать, еще и деньги на билет дала… Ну точно больная!»

Расталкивая прохожих, я бежала по темным улицам со сбитым дыханием. На ноге снова лопнула мозоль, уже который раз пачкая кровью сапоги.

Я всегда бежала.

От наемников, от ведьм, от хищников.

От портовой грязи.

Бежала к мечте.

Убедившись, что удалось оторваться от преследования, я чуть не рухнула на асфальт. Спрятавшись за огромным мусорным контейнером, прислонилась спиной к холодной кирпичной стене рыбного магазина, задаваясь одним и тем же вопросом: «Когда я раскрою себя?»

Пока на голове платок – никто не знал.

Безликая. Чужая.

«Взгляды».

Некоторые ведьмы и волки с окраин порта знали, что я за эфилеан. И каждый раз, когда я оказывалась в тех краях, неизменно видела один и тот же взгляд – отвращение.

«Шепоты».

Ведьмы шептались у меня за спиной, желая мне поскорее кануть в небытие, как и всему эфилеанскому огню геноцида, а эфилеанские волки не стеснялись демонстрировать оскал.

– НАШЕЛ!

Я оцепенела. Бежать смысла нет. О нападении в лобовую и речи быть не могло: огонь в ночное время использовать никак нельзя… Наказания не избежать.

Поднявшись с асфальта, я выпрямилась и предстала перед тем, кто с наидовольнейшей рожей наслаждался моментом предстоящей бойни.

– Я не прогадал, когда решил пойти в центр. Крыса спряталась рядом с мусоркой, где ей и место.

– Может, перейдем сразу к делу, Лысоед?

Неспешно приближаясь, он недовольно скривился, отчего бандитская рожа стала еще страшнее.

– Мне не нравится, когда меня так называют. Здесь, на родине, я всегда был Лысоедом, но на Солис-ден, на службе у правительства, меня звали Максимилиан.

– Что делает служитель высшей знати Солис-ден в этой вонючей дыре? Соскучился по родине?

– Есть кое-какие дела. Но сейчас не об этом. Почему бы тебе не снять платок, крыса? – Он остановился метрах в семи от меня, сложив руки на груди.

– Зачем тебе мой платок?

– Мне не нужен сам платок, мерзость. Я хочу увидеть, что под ним.

– Я не лысая, если ты об этом.

– Я и не сомневался! Покажи мне цвет волос.

Меня прошибло холодным потом.

– Ты уже должен был избить меня. Что за тупые разговоры, ископаемое?

– Я могу и сам содрать с тебя этот платок. Не сможешь ведь одолеть меня в открытую, сама это понимаешь, по роже твоей бандитской вижу. Но у меня есть кое-какие подозрения. Потому хочу, чтобы ты сама показала мне «это».

Пот стекал жирными каплями по спине, а осознание неизбежности уронило сердце в пятки.

«Он знает, кто я».

Лысый эфилеан оказался не таким безмозглым. И он был прав – мне не победить в открытую, потому рука пораженчески спустила с головы желтую ткань, обнажая красные волосы. Лысоед в тот же момент заулыбался во весь свой кривой зубной ряд.

– Я был прав… Солис-Солис, эфилеан огня собственной персоной! – он показательно вскинул ручищи. – Ах… Помню эти времена после Огненного геноцида. Давно это случилось, ты еще, наверное, в пеленках была. Знаешь, что произошло? Высший совет пустил белые маски на зачистку ваших остатков по всей земле. На Солис-ден я помогал им. Лично отлавливал красноволосых детишек! Правда, самих белых масок я не видел, их вообще никто вовек не видел. Но представляю, что они с ними делали… – Он жадно облизнул губы. – Я конченый подонок, как ты видишь, просто обожаю издеваться над слабаками!

– Замолчи…

– Малявки пищали, словно котята, когда я их связывал! Как и те ушлепки на границе пищали про Кампус.

– Замолчи!

Лысоед округлил глаза, на его лице сияло безумие.

– Как представлю твою тонкую шейку в руках… Аж кровь кипит и член стоит! Грохну красную и, как гвардеец, сделаю благое дело – убью падаль. – Он сложил руки на груди. – Но я обещал Тогу, что ты останешься жива. Так что, малявка, ты должна пищать и вопить, да так, чтоб мне понравилось!

– ЗАМОЛЧИ!

Схватившись за нож, будто в пелене слепой черной ярости, я тут же набросилась на эфилеана, но тот ловко увернулся. Я подсекла его, но умелый гвардеец будто предвидел все мои удары и отражал их один за другим. Молниеносный разворот, и мой локоть нанес ему удар со спины, но здоровяк успел его заблокировать и откинуть меня на асфальт.

Легкость в движениях массивного тела – мастерство стражей солнечной земли людей и барьеров. Он явно не соврал про свою должность. Вероятно, про зачистку тоже…

Лысоед сжал кулаки, и они покрылись каменной коркой.

– Один такой удар – и тебе конец. Ну же, вопи!

Он подлетел ко мне и сделал пару мощных замахов, от которых чудом удалось увернуться. Подобрав момент, резким движением я снова порезала ему лицо. Лезвие скользнуло по плоти изящно и точно. Эфилеан остановился и коснулся щеки: в этот раз кинжал оставил не просто царапину, а глубокий кровоточащий порез.

– Ножечком махать вздумала, сопля… Без огня ты ничто! Вопи, я сказал, вопи!

Резко сорвавшись, он снова сделала замах, от которого мне удалось увернуться, но затем последовал тяжелый удар ногой, который тут же опрокинул меня на землю. Навалившись сверху, Лысоед, одной рукой сжимая мою шею, другой наносил удары в лицо. Один за другим.

– ВОПИ! ВОПИ, ЕСЛИ ЖИЗНЬ ДОРОГА!

У меня потемнело в глазах, а тяжелое тело, сидящее сверху, почти полностью выдавило из легких кислород.

Но на самом деле удары были не такими уж и сильными. Я знала, как по-настоящему бьет стихия земли: Лысоед явно сдерживался, наслаждаясь процессом.

– Женские тела такие хрупкие, я уже хорошо тебя разукрасил. Ты должна кричать, неужто не больно?

Больно? Да, мать твою, больно. И страшно… От того, что если не найду Кампус, то всю свою жизнь проведу вот так, на улице, пока на мне сидит какой-то эфилеанский мужик и бьет по лицу. Что буду много лет работать наемницей, а когда здоровье сойдет на нет – стану точно так же лежать на спине, но уже на кровати в борделе. Бритая под ноль, чтобы никто не узнал. Работать за гроши, пока на мне будет сидеть или лежать какой-то мужлан и точно так же, потешаясь во время плотских утех, будет требовать вопить, кричать или стонать.

Темнота подступала ближе и ближе. Мне казалось, что, лежа на грязном асфальте, я умирала.

– Вырубилась, что ли? – раздосадованно вскрикнул Лысоед. – Я не услышал криков!

Он отвесил мне пару смачных пощечин, но я не желала видеть, даже расплывчато, его уродливую рожу, поэтому смотрела куда-то в пустоту, а внутри отдавался мой собственный голос:

«Во-о-о-от же сраная жизнь выдалась. А ведь я не так много просила: стать принятой Кампусом, познать тепло близких, и все. А потом и брата увидеть. Ну не много же? Чертова гнильная земля… Отпустила бы уже в небытие, да побыстрее».