– Генерал. Он пришел позже всех, потому что, по его словам, находился в парке. Он не мог бы незаметно выйти на улицу после убийства.

– Вы забываете, что в задней части дома есть второй, гораздо более незаметный вход.

– Да, конечно. Но в вашей гипотезе все же есть слабое место.

– Какое? Я не понимаю.

– Ваша история о плоскогубцах уж очень надуманная. За годы в полиции я встречался со многими грабителями и уверяю вас, что никто из них не смог бы запереть дверь снаружи всего за несколько секунд.

– Возможно, вы правы. Я не очень хорошо разбираюсь в слесарном деле…

Что касается карточной игры, то Моро не заметил ничего необычного ни в своей партнерше, ни в соперниках. Вист, казалось, забавлял миссис Лафарг, которая неплохо справлялась со своей ролью новичка. Генерал казался немного замкнутым; несомненно, ему не нравилось общество других игроков, особенно самого журналиста.

– Я заметил, что в разговоре между вами и генералом проскакивали неприязненные нотки…

– Я вообще многих раздражаю. Так само собой получается, я не прикладываю к этому особых усилий.

– А доктор?

– Проигрыш привел его в ярость, это было очень заметно. На первый взгляд он тихий и спокойный человек, но в тихом омуте черти водятся.

– Забавно, что во время игры генерал произнес те же слова в адрес мадам Лафарг.

– В самом деле? Я не заметил.

– Как вы думаете, доктор мог убить графа?

Моро заерзал в кресле.

– Я не говорил ничего подобного. Просто, учитывая неразрешимые загадки, с которыми мы сталкиваемся, я считаю важным помнить, что внешность обманчива. Вот и всё…

«Я тоже», – подумал комиссар.

* * *

– То, что произошло, – настоящая трагедия. Я огорчен смертью друга, но думаю и о своей репутации, господа. Стать подозреваемым в убийстве… для меня это немыслимо! И это после долгих лет службы на благо моей страны?!

Форестье знал, что генерал будет трудным свидетелем и никому не позволит запятнать свою честь. Поэтому он заговорил, тщательно выбирая слова, чтобы ничем не обидеть собеседника:

– Генерал, никто не пытается поставить под сомнение вашу репутацию. Но вы понимаете, что лейтенант обязан опросить всех присутствующих.

– Я тоже служу с оружием в руках, – добавил Гийомен. – Уверен, вы меня понимаете.

При этих словах Гранже немного смягчился. Форестье не стал останавливаться на алиби генерала, которое было столь же недоказуемым, сколь и неопровержимым. Комиссар начал разговор с другого вопроса – поинтересовался, как ему показался граф после приезда, физически и психологически. Генерал ответил, что живой и гибкий ум Монталабера остался прежним, но вид у графа был очень усталый и встревоженный. Рассеянный за ужином… поспешил лично ответить на звонок… Генерал был уверен, что граф ожидал звонка и потому не позволил дворецкому взять трубку.

Поскольку об отношениях генерала с жертвой комиссар уже знал, то расспросил его о других гостях. О месье Моро, например…

– Обычный молокосос, который не уважает ничего и никого. Он высокомерен до невозможности и наверняка ведет развратную жизнь.

– А мадам Лафарг?

– О, думаю, она знает, что ей нужно. Должно быть, вскружила голову многим мужчинам. Несмотря на богатство и внешность, она мне совсем не нравится. Что касается доктора Вотрена, то, естественно, с ним мне спокойно и легко, хотя в вист он играет ужасно. Ум у него зачерствел, но доктор хотя бы не противоречит все время, как этот чертов журналист. Однако не сказал бы, что мечтаю проводить вечера в его компании.

Когда генерал ушел, лейтенант пролистал пестревший пометками блокнот.

– Не уверен, что после этих допросов я стал яснее понимать случившееся…

– Может, мы и не узнали ничего существенного, но эти беседы позволили нам лучше узнать гостей и выяснить их мнение друг о друге.

– Я предпочел бы что-то более конкретное, осязаемое…

– Если вы надеетесь, что доказательства волшебным образом упадут к нам в руки, вас ждет разочарование. Каждое преступление имеет очевидную психологическую составляющую: выбор оружия, используемый метод и способ действия – все это отражает личность преступника. Вот на что нам нужно обратить внимание, чтобы найти убийцу.

– Как скажете…

Взгляд Форестье затуманился.

– Сегодня вечером я долго беседовал с графом у камина. Когда я сказал ему, что мадам Лафарг очень уж жеманна и, кажется, играет роль, он процитировал из Шекспира: «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры» ^[6].

– И что?

– Полагаю, он имел в виду не только мадам Лафарг, и его слова – куда больше, чем просто метафора. Давайте взглянем на случившееся как на пьесу – и оценим актерский состав.

– Комиссар, я потерял нить ваших рассуждений.

– Постарайтесь не рассматривать каждого подозреваемого по отдельности, а свяжите их друг с другом, как в любой хорошей драматической истории. Какие связи вы видите между ними?

Лейтенант с сомнением поморщился.

– Ну, вполне очевидно, что у нас есть две группы, которые сформировались естественным образом в ходе карточной игры. С одной стороны – месье Моро и мадам Лафарг: независимые молодые люди, которые за словом в карман не лезут.

– Хорошо, лейтенант. Пожалуйста, продолжайте.

– С другой стороны – генерал и доктор: довольно сдержанные мужчины средних лет, к смерти графа отнеслись гораздо серьезнее и к тому же обеспокоены, что оказались вовлечены в уголовное дело. И при этом совсем не похожи друг на друга…

– Четыре гостя, которых можно разделить на пары, как в карточной игре, но которые тем не менее друг на друга не похожи. Я уверен, что граф не случайно свел их вместе этим вечером. Он ставил пьесу, и все приглашенные были в ней актерами. К несчастью для графа, комедия обернулась трагедией, и результат оказался совсем не таким, как он себе представлял.

– Вы полагаете, эти четверо как-то связаны между собой?

– Я в этом уверен.

– Письма с угрозами?

– Поначалу я так и думал, но эта гипотеза кажется все более слабой. Нет, должно быть, есть что-то еще. И как только мы узнаем, что именно, то сделаем огромный шаг вперед в расследовании.

Глава 12
Память дома

Лейтенант, комиссар и дворецкий прогуливались по коридорам «Дома трех вязов». Форестье попросил Анри показать им особняк, сам не зная, что ищет.

– Простите, что задержали вас допоздна, Анри.

Дворецкий в замешательстве покачал головой, как будто это ему оказывали услугу.

– После того, что случилось с бедным месье графом, мне все равно не уснуть.

Когда они обошли весь дом, Анри отметил, что еще есть огромный чердак, дверь на который всегда заперта.

– Желаете посетить?

– Оставлю на завтра, – ответил комиссар. – Думаю, сегодня мы увидели достаточно… Скажите, Анри, если б вам пришлось прятать оружие, какое место вы бы выбрали?

Дворецкий ошеломленно взглянул на него.

– Не знаю, месье… Дом настолько огромен, что на его обыск сверху донизу уйдет несколько дней. Но раз уж вы спрашиваете, я бы выбрал чердак: там много старых вещей…

Чтобы продолжить разговор, Форестье пригласил обоих мужчин к себе в спальню, поскольку библиотека, которая сначала казалась ему уютной и очаровательной, теперь вызывала у него неприятные ощущения. В комнате было так прохладно и сыро, что Анри захотелось разжечь огонь в камине.

– Не беспокойтесь, не нужно, – сказал комиссар. – Вам и так на сегодня выпало достаточно забот.

Лейтенант и комиссар сели на кушетку, обитую голубым шелком, а Анри занял глубокое кресло.

– Вы сказали, что служите у месье де Монталабера уже почти тридцать лет?

– Именно так, месье. Если быть точным, я поступил на работу в девятьсот десятом году.

– Так что вы, в сущности, летописец этого дома.

– Рискуя показаться самодовольным, все же отвечу – да, так и есть.

Форестье задал несколько прямых вопросов, стараясь узнать о графе как можно больше. Анри сообщил, что его работодателя любили и друзья, и соседи. Он был требователен к прислуге, не терпел халтуры, но во всем остальном относился к окружающим справедливо и внимательно.

– Месье граф был щедр? Как вы считаете, достаточно ли он вам платил?

Дворецкий заколебался.

– Полагаю, его светлость знал, что делает. Правда, иногда я просил о небольших прибавках, но он так и не соизволил их предоставить. Я много работаю, вы же знаете: управлять большим домом – это непросто…

– Не сомневаюсь, Анри. Скажите, а граф не был излишне подозрителен, как параноик?

– Прошу прощения?

– Он всегда запирал кабинет и, насколько я понимаю, не доверял горничной… и, возможно, кому-то еще из персонала.

– У его светлости было много обязанностей, и он не любил, когда кто-то вмешивался в его дела.

– В его дела, конечно… а что вы о них знаете?

Анри поначалу отвечал сдержанно, но, после того как вопросы повторили более настойчиво, все-таки признался, что у графа возникли проблемы с деньгами. В последние пару лет он стал жить значительно проще. Раньше в доме было более дюжины слуг, и все они жили в «Трех вязах». Но постепенно дела ухудшились до такой степени, что уже никого нельзя было обмануть.

Так что Монталабер лгал лишь отчасти, когда говорил, что ненавидит дома, полные слуг. Он просто не мог их себе позволить.

– В последнее время в особняке побывали несколько посетителей, которые, вероятно, не были ни знакомыми, ни друзьями. Граф долго беседовал с ними в кабинете. После их ухода вид у него был расстроенный и подавленный.

– Кредиторы?

– Вполне возможно.

Деньги, один из старейших двигателей преступности… К сожалению, в данном случае их не хватало не подозреваемому, а жертве. Иными словами, пользы это преступление никому не принесло.

– Есть ли у графа родственники, кроме его дочери Луизы?

– Несколько кузенов, но он с ними почти не общался.

– Почему Луиза не живет в «Трех вязах»? Места здесь предостаточно.

– О, это долгая история… После смерти жены десять лет назад его светлость не смог найти в себе мужество продолжать воспитывать дочь. Конечно, у девочки была гувернантка, но, поскольку месье граф много путешествовал, он решил, что дочь будет счастливее в другом месте…

– Неужели это единственная причина? Когда мы говорили о ней, у графа не нашлось для дочери добрых слов. У меня не сложилось впечатления, что он любил ее так, как отцу подобает любить дочь.

– Честно говоря, я никогда не понимал его отношения к мадемуазель Луизе. Возможно, она слишком напоминала ему жену или же он был разочарован тем, что у него нет сына… Она была чудесным ребенком, талантливым. Именно она написала акварели, которые вы здесь видите.

Даже если висевшие на стенах картины были ему не по вкусу, Форестье признал, что девочка неплохо владеет кистью.

– Месье де Монталабер-старший обожал внучку, – продолжал Анри. – Он очень переживал, когда она уехала из дома, и даже спорил с сыном по этому поводу, но хозяин был непреклонен.

– Куда она переехала?

– К одной из тетушек по материнской линии, в Париж. Она до сих пор там живет. Его светлость платил ей ренту – весьма скромную по сравнению с тем, что ей могло бы достаться. Бог знает, что с ней будет дальше…

– Сколько ей сейчас лет?

– Скоро исполнится двадцать.

Форестье уловил в голосе дворецкого такую глубокую печаль, что счел за благо сменить тему. Он попросил Анри как можно более откровенно рассказать о гостях.