Генерала в «Трех вязах» знали хорошо. Он был честным человеком, которым Анри восхищался. Месье Моро и мадам Лафарг приезжали всего два раза, но мадам Лафарг всегда в сопровождении мужа. Дворецкому не импонировали их легкомыслие и легкость, они слишком явно чувствовали себя как дома. Что касается доктора Вотрена, Анри видел его впервые и не составил о нем особого мнения.

– Граф испытывал финансовые трудности, но оказал нам роскошный прием. Вам не показалось, что в этот вечер он особенно постарался?

– Показалось, месье. Он убедительно попросил меня не экономить, чему я очень удивился.

– Граф пытался произвести на нас впечатление?

– Очень может быть, месье. Если только он не задумал что-то другое. Когда его светлость отдавал столь точные приказы, это означало, что он обдумывал их долго и тщательно.

Просматривая записи в блокноте, лейтенант вспомнил об анонимных посланиях, оставленных в почтовом ящике. Слуга был ошеломлен. Он ничего не знал об этих письмах и не мог назвать ни одного врага графа. Когда Гийомен попросил его подтвердить свое алиби, дворецкий слово в слово повторил то, что рассказал прежде, в гостиной. Выслушав ответы Анри еще на несколько вопросов, его отпустили.

– Языки начинают развязываться, – сказал полицейский. – Из идеального работодателя Монталабер превратился в недостойного отца и скупого, погрязшего в долгах хозяина. Вы подозревали, что у него проблемы с деньгами?

– Более или менее… Когда я приехал, меня удивило ветхое состояние комнаты. И мне показалось странным, что в таком большом доме так мало слуг.

– Как вы думаете, это может быть как-то связано с убийством?

– Возможно, даже если трудно представить, как именно.

Лейтенант встал и закурил сигарету.

– Я удивился, что вы не попросили дворецкого с самого начала подтвердить свое алиби.

– Не счел необходимым. Я не верю, что он виновен.

– Но… хозяин явно мало ему платил!

– И что? Что ему дало бы это убийство? С учетом долгов, которые наделал граф, имущество будет продано с молотка, и дворецкий, вероятно, потеряет работу.

– Монталабер мог завещать ему приличную сумму.

– Честно говоря, очень сомневаюсь. И даже если так, Анри не из тех, кто пойдет на чрезмерный риск. Он предпочел бы закончить свои дни здесь, в мире, пусть и скудном, а не оставлять все на волю случая.

– Забавно, но мне показалось, что вы хотели заманить его в ловушку, спросив, где можно спрятать пистолет…

– Никаких ловушек, я и в самом деле хотел узнать его мнение по этому вопросу.

– И что?

– Его ответ не сильно обнадеживает. Отыскать оружие будет трудно. Не понимаю, как убийца от него избавился! Остается надеяться, что в спешке он не успел стереть отпечатки пальцев.

– Вполне возможно, на нем были перчатки.

– Все произошло так быстро, что вряд ли у него было время на перчатки. Пришлось бы их снимать, а потом прятать… Еще и пистолет… нет, вряд ли.

В дверь постучали. Пришел полицейский, который сообщил, что тело унесли. Лейтенант попросил его подождать в коридоре.

– Я вернусь завтра утром, чтобы проследить за ходом расследования, – сказал он Форестье. – А вы что будете делать?

– Спать точно не лягу… Голова гудит. Проведу ночь в кабинете. Туда лучше никого не впускать. Заодно просмотрю кое-какие бумаги графа… Надеюсь, вы не будете возражать, если я взгляну на документы?

– Совсем наоборот. Если вы сможете расчистить к ним дорогу…

Форестье поднялся с дивана.

– И потом, понимаете, нигде не думается об убийстве так свободно, как на месте преступления.

Глава 13
Бурная ночь

Сидя за дубовым письменным столом, Луи Форестье пытался проникнуть в мысли жертвы. Он надел перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев в ожидании экспертизы, которую проведут его коллеги из криминальной полиции.

Случайно ли раздался вечером тот телефонный звонок, или сообщник убийцы позвонил ровно в десять вечера, чтобы заманить Монталабера в кабинет как в мышеловку? Второй вариант казался вполне убедительным, поскольку иначе комиссар не понимал, откуда убийца узнал бы, что пришло время действовать.

Считая, что за ним наблюдают или подслушивают, граф включил граммофон, чтобы заглушить музыкой разговор. Один из гостей – или Анри – мог воспользоваться перерывом после игры в вист, чтобы пройти по коридору, через салон или холл, и застать Монталабера врасплох. Граф, несомненно, удивился такому вторжению, но не встал и не закричал, поскольку не мог предположить, что кто-то из гостей или слуг явится его убить. Убийца подошел к столу, достал пистолет и выстрелил в графа в упор. Затем спрятал пистолет, достал браунинг из ящика письменного стола и бросил его на пол. Все это можно было сделать менее чем за минуту. Сценарий вполне логичный, вот только Форестье все ломал голову над тем, каким образом убийца покинул комнату. Как ему это удалось?

Комиссар встал, чтобы еще раз осмотреть дверной замок. Модель самая обычная, но даже самые лучшие взломщики не смогли бы быстро и легко закрыть его снаружи. Взяв со стола лупу, комиссар внимательно осмотрел ключ. На нем не было ни единой царапины, которые могли бы оставить щипцы взломщика.

Форестье подошел к окнам и раздвинул шторы. На полу сверкнули осколки стекла. Болты в шпингалетах были прочными, и закрыть чугунные задвижки снаружи казалось совершенно невозможно. Даже кусок бечевки или проволоки ни за что не просунуть между створками и перемычками: рамы закрывались плотно.

Более того, предположить, что убийца сбежал через окно, было очень сложно. По словам гостей, с момента выстрела до появления первых свидетелей у двери в кабинет прошло не более пятнадцати секунд: сначала подбежали доктор Вотрен, мадам Лафарг и Анри, затем Моро и он сам. Только генерал немного задержался, но он был уже немолод – чтобы вылезти из окна, обойти дом и добраться до кабинета, Гранже потребовалось бы много времени. Не говоря уже о том, что окно пришлось бы закрыть снаружи!

Оставив на время загадку закрытой комнаты, комиссар остановился у шкафа с граммофоном. Аппарат его заинтриговал. Предположение, которое высказал лейтенант Гийомен, было, безусловно, прекрасно и логично, но не отвечало на все вопросы. Форестье не верилось, что граф потрудится встать и поставить пластинку. К чему? Ведь он знал, что все остались в гостиной, поэтому подсматривать и подслушивать было некому.

Форестье сменил иглу – выбрал самую тонкую, чтобы не разбудить гостей, – а затем включил аппарат. Раздались первые ноты фортепиано. Слушая концерт, комиссар воображал, как убийца входит в комнату, представляя в его роли каждого из гостей по очереди, и ни один не заставил его насторожиться.

Когда произведение отзвучало до конца, Форестье перевел взгляд на библиотеку графа. Он заметил, что Библию сняли с привычного места и положили на небольшой столик. Закладкой была отмечена страница Послания к римлянам. Одна фраза была подчеркнута карандашом: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» ^[7]. Комиссар тут же вспомнил одно из трех писем с угрозами, которые получил Монталабер: «Месть и возмездие – не только Божье дело». Связь была ясна. Граф, должно быть, узнал выражение и отыскал его в Новом Завете.

Форестье подошел к встроенному в стену стальному сейфу; совсем новая модель, вскрыть такой сейф почти невозможно – полиции придется повозиться. Комиссар дорого дал бы за шифр и возможность изучить содержимое стального короба – внутри наверняка дожидались своего часа документы чрезвычайной важности. Вздохнув с сожалением, Форестье принялся перебирать вещи графа, осматривая один за другим ящики письменного стола. На это ушло больше часа. Он вынужден был признать, что содержание бумаг, которые он просматривал, осталось для него туманным. Однако не нужно было быть гением в управлении делами, чтобы понять, что в последние годы граф понес значительные убытки от инвестиций и оказался в критическом положении. Самые тяжелые потери пришлись на долю в компании «Пегас», главным акционером которой он являлся. Эта компания конкурировала с предприятием мужа мадам Лафарг, как стало известно в ходе допроса.

Есть ли здесь связь с убийством? И какая?

Сквозь раздумья Форестье услышал, как скрипнула дверная ручка. Никто не постучал. Он откинулся на спинку кресла, сожалея, что не сжимает в руке пистолет. Дверь медленно открылась. Сердце комиссара забилось быстрее. Что, если убийца забрал свой пистолет и пришел с единственной целью – заставить его замолчать, чтобы преступление так и осталось нераскрытым? Когда он потянулся к ножу для писем на столе, чтобы защититься, в дверном проеме показалось лицо, все еще окутанное тьмой.

– Комиссар?

– Мадам Лафарг! – воскликнул он, узнав голос гостьи. – Что вы здесь делаете?

Она широко распахнула дверь. Форестье сразу же бросил взгляд на ее руки; судя по тому, что он смог разглядеть, оружия у нее не было. Молодая женщина была в просторном шелковом кимоно и выглядела даже изысканнее, чем в вечернем платье.

– О, мне что-то не спится. Я спустилась в гостиную, чтобы… налить себе выпить. Знаю, я слишком много пью. Но вы же понимаете, после того, что случилось… Потом я увидела полоску света под дверью, и мне стало интересно, кто может быть здесь в такой час.

– Как неосторожно! Я велел всем запереться в комнатах. Убийца еще на свободе, мадам.

– Так почему бы вам его не арестовать?

Этот вопрос, заданный резко и иронично, озадачил комиссара. Он положил нож для бумаг обратно на стол, хотя и не был полностью уверен в намерениях этой женщины.

– Видите ли, в нашей стране никого нельзя арестовывать без доказательств. Иначе нам пришлось бы посадить вас всех в тюрьму, пока мы не узнаем правду.

Мадам Лафарг подошла к нему. В свете лампы ее лицо стало видно яснее.

– Мне всегда было интересно, как там, в тюрьме, – по-детски сказала она. – Так ли страшен ад, как его представляют?

– Гораздо страшнее, чем вы можете себе вообразить. Надеюсь, вам никогда не придется оказаться там даже на несколько часов.

– Как вы думаете, еще кого-нибудь из гостей… укокошат? То есть будет ли еще одно смертоубийство, как пишут в триллерах? Этой ночью, возможно…

Сейчас женщина произвела на Форестье еще более загадочное впечатление, чем прошедшим вечером. Было что-то странное в ее манере поведения, а неподходящие слова, которые она порой выбирала, просто поражали. Форестье пристально посмотрел в ее глаза – взгляд молодой женщины блуждал, как будто она зависла в пространстве. Затем он обратил внимание на ее руки, которые слегка подрагивали. И вдруг Форестье понял. Как же он не догадался раньше?

– Мадам, у меня к вам весьма деликатный вопрос.

– Я слушаю, – ответила она, опустив глаза.

– Вы кокаинистка?

– Прошу прощения?

– Когда я встретил вас сегодня вечером, мне показалось, что мы уже встречались. На самом деле я узнал не вас, а ваши расширенные зрачки – я часто видел такие у наркоманов.

– Я… я…

– Нет смысла лгать мне, мадам. Я больше не полицейский и сомневаюсь, что ваша зависимость как-то связана с убийством.

Мадам Лафарг опустила голову и несколько долгих секунд стояла неподвижно, прежде чем осмелилась снова посмотреть в глаза собеседнику.

– Вы правы, комиссар. Я не могу это отрицать. Но никто не должен об этом знать, вы понимаете? Это разобьет вдребезги мою репутацию и репутацию моего мужа. Если кто-то из гостей узнает, можете быть уверены, что уже завтра об этом будет говорить весь Париж…

– Я никому не скажу. Но если я угадал, что с вами творится, просто по глазам, то же самое смогут сделать и другие, уверяю вас.

Мадам Лафарг лишилась дара речи.

– Лучше бы вам пойти спать. Единственный совет, который я могу вам дать, мадам, – постарайтесь как можно скорее пройти курс лечения. Существуют известные клиники, которые помогают попавшим в такую ситуацию. Это не забава, как многие считают, а настоящая болезнь.

Сгоравшая от стыда мадам Лафарг не стала задерживаться в комнате.