В воздух поднимается клуб пыли, когда Уильям наконец-то сдёргивает ткань с доски. Чихает, по меньшей мере, половина первого ряда. Он вытягивает один из своих похожих на колбаски пальцев и указывает на точки, нарисованные зелёным мелом.

– Начало для рождественских песен Вона, Сочельник, расширение запрещённой для парковки зоны, тема танцевального представления Сьюзан…

– Я не собираюсь менять свою тему, Уилл! – кричит женщина с пергаментной кожей и пушистыми белокурыми кудряшками. На её плечах шёлковый палантин, и женщина так сильно его натягивает, что я боюсь, как бы не задохнулась. – Это дело решённое, я подала заявление, и ты не имеешь права вмешиваться!

Уильям покраснел. Мне интересно, почему он не снимет свою шапку-ёлочку. В ней, наверное, жарко.

– Устав чётко и ясно гласит, что ты подаёшь заявку, а я должен её одобрить!

– Начинается, – бормочет Ария и, порывшись в сумке, достает жёлтую коробку для завтрака. Когда открывает её, внутри оказывается попкорн. С сосредоточенным выражением лица Ария запихивает его в рот, переводя взгляд с задыхающейся Сьюзан на Уильяма.

– Этот устав неофициальный, Уильям, НЕОФИЦИАЛЬНЫЙ! – Сьюзан вскакивает. – Своим отказом ты покушаешься на свободу творчества, ты это понимаешь?

И тут пошло-поехало. Чёрт возьми, полный кайф, я даже забываю о своих туфлях.

Уильям топает по своей бочке ногой, обутой в странные эскимосские сапоги.

– «Кэрри» Стивена Кинга – это не рождественская сказка, Сью!

– Кто сказал? – возражает она.

Непроизвольно смотрю на Джорджию и Тимоти, которые обмениваются взглядами и кивают, как будто по серьёзному вопросу соглашаются со Сью.

– Существует много ярких красок, Уилл!

– Потому что эта девочка подожгла школу с помощью электричества! – ревёт Уильям.

– Всё ясно, – бормочет Уайетт, покосившись на свои эпл вотч. – Минута двадцать секунд. Я победил, Пейс.

Пейсли корчит рожицу, в то время как Уилл и Сью продолжают спорить.

– Ну и что ты хочешь?

– Пять бутербродов с авокадо и одну уборку в комнате Камилы.

– Только не комната твоей сестры, пожалуйста.

– Я беспощаден.

– Но там так грязно!

– Вот именно.

Она расстроенно вздыхает.

– Прекрасно.

На самом деле, мне не хочется пропускать драматичный спор между Сью и Уильямом, но, чёрт, мне действительно нужно отлить.

– Здесь есть туалет? – интересуюсь у Харпер.

Она качает головой.

– Тебе придётся выйти.

– Серьёзно? – Я приподнимаю брови. – Я же отморожу себе…

Она ухмыляется.

– Задницу?

– В том числе. Но я имею в виду кое-что более ценное.

– Ну тебя.

Рассмеявшись, я поднимаюсь на ноги.

– Сейчас вернусь.

Покинув сарай, выхожу на жуткий мороз.

Даже отсюда сквозь щели в стене слышен громкий рёв Уильяма. Создаётся впечатление, будто я стою прямо за его спиной, а потому, чтобы отлить, надо хорошенько сосредоточиться.

Застегнув ширинку, собираюсь вернуться, но тут улавливаю вибрацию в кармане джинсов. Я достаю свой новенький айфон. Гладкий материал едва не выскальзывает из негнущихся от холода пальцев, прежде чем я успеваю прочитать имя абонента.

Брайони. Она звонит по фейстайм.

На мгновение я прикрываю глаза и делаю глубокий вдох. Во всяком случае, пытаюсь. Убеждаю себя, что процесс довольно прост: достаточно втянуть воздух и выпустить. Но как это сделать, если его не хватает?

Безумно хочется сбросить вызов. Я больше не желаю быть Оскаром Джонсом, но Брайони будто бы обвивает меня этим именем и душит, словно удав.

«Проблема легко решается, – говорит внутренний голос. Он явно исходит из рациональной части, а не из эмоциональной. – Всего три действия, Оскар. Быстро и просто. Так, как тебе всегда нравилось. Берёшь палец, нажимаешь на красную трубку, блокируешь её, и дело с концом».

Внезапно на языке появляется металлический привкус. Только сейчас до меня доходит, что прикусил губу. Я вытираю её пальцем. Кончик в крови. Красной, как моя совесть. Красной, словно вина. Это мой грязный палец, который свёл с ума немало девушек. В том числе Брайони. Очень, очень часто Брайони.

Я сглатываю. А после принимаю звонок.

– Привет, Брай.

На экране появляется осунувшееся лицо. Брайони так близко, что, кажется, просто протяни руку и вытащишь её к себе. Между её губ зажат сигаретный фильтр. Брайони ставит телефон перед собой, держа в руке машинку для набивки самокруток. Невольно обращаю внимание на её желтые и грязные ногти. Когда мы познакомились, у неё были волосы как у Рапунцель – длинные, шелковистые и белокурые. Брайони ухаживала за ними дорогими средствами из парикмахерской. Теперь тусклыми и жирными прядями они свисают по обе стороны от лица. Интересно, почему такое чёткое изображение? Похоже, у неё новый телефон, и это меня беспокоит. Обычно данный факт не имеет особого значения, но если у того, кто живёт на улице, вдруг появляется хороший телефон, это всегда означает что-то плохое. Иначе откуда деньги?

Вопрос на засыпку, Оскар.

– Привет, придурок.

Сигарета загорается ярче, когда она затягивается. Затем Брайони выпускает дым через губы. Мгновение я ничего не вижу, пока она не начинает махать рукой. При этом мобильный телефон переворачивается. Я вижу матрас без простыней и шерстяное одеяло на полу какого-то полуразрушенного здания. Где-то на заднем плане лает собака. На матрасе пятна от мочи.

Она снова устанавливает телефон.

– Как дела?

– Никак. Зачем звонишь?

– Я всегда звоню.

Это правда. Брайони похожа на колонию блох. Если уж заведутся, не отделаешься.

– Откуда у тебя телефон?

Едва прислоняюсь плечом к сараю, передергиваюсь от холодного и резкого голоса Уильяма, который доносится сквозь щели в деревянной стене. Ситуация – полный сюр. Сталкиваются моя старая жизнь и новая. Обе как будто дёргают меня за руки, пока я мечусь между двумя вселенными.

Брайони искривляет губы в притворной улыбке, которая обычно появляется, когда ты радуешься тому, что другой человек видит больше. Смотрит глубже. Между тем она не торопится с ответом. Делает ещё одну глубокую затяжку, прежде чем затушить сигарету об стол. Интересно, кому принадлежит этот стол? Где, чёрт возьми, она торчит?

– Ты бы это знал, если бы был здесь, Джонс.

После каждого выдоха перед моим лицом возникают облачка пара.

– Ты снова встречалась с Тайроном?

– Возможно, – пожимает она плечами.

Я на мгновение прикрываю глаза, чтобы не слететь с катушек, и, только досчитав до десяти, снова их открываю.

– Что это значит, Брай? Этот парень – мудак.

– Такой же, как ты? – Брайони перегибается через стол, и на несколько секунд бутылка дешёвого холодного чая загораживает камеру, пока она пьёт. Закончив, она добавляет: – Тебя же не беспокоило, что я тусовалась с тобой. Конечно, с чего бы? Ты мог меня трахать, когда хотел. Где хотел. Так жёстко, как хотел. Но если я свяжусь с другим мудаком, кроме тебя – нет, ни хрена, так не пойдёт. Это может плохо кончиться для меня, не так ли? Для моего сердца, которое так важно для тебя? – Она издаёт горький смешок. – Оскар, морда моя, не выставляй себя дураком.

– Это немного другое. По-твоему, я мудак из-за того, что бросил тебя. Но Тайрон, несмотря на то, что всё ещё с тобой, такой благодаря своим поступкам, Брай.

– Благодаря своим поступкам, Брай, – раздражённо передразнивает она писклявым голосом. – Подумай ещё раз, Джонс. Мы живём в Бронксе. Здесь каждый день происходит какое-то дерьмо. Избежать его не удаётся никому.

– Брай, он…

Я прерываюсь, услышав, как под шагами скрипит снег. Оторвав взгляд от телефона, обнаруживаю девушку в свободном розовом пальто без рукавов и с белокурым лонг бобом^[5].

– Фиби, – удивлённо произношу я, всё ещё держа телефон в руке.

Пальцем быстро провожу по дисплею, в то время как она приближается. Фиби ничего не говорит. Но это ей и не нужно. Я знаю эту развратную улыбку на её лице.

Через несколько секунд она подходит вплотную. В тот момент, когда она протягивает ладонь и кладёт мне на грудь, я наконец нахожу красную трубку на дисплее. Фиби толкает меня, пока я не упираюсь спиной в стену сарая. Мой айфон летит в снег. Порываюсь что-то сказать, но Фиби накрывает мои губы указательным пальцем:

– Тс-с-с.

Она так близко, что я чувствую её теплое дыхание на своей ледяной коже. Недоумённо моргаю. Что происходит?

Одну за другой Фиби расстёгивает пуговицы на моём пальто, а после спускается ниже и нащупывает застёжку джинсов.

– Фиби, это… нам нужно…

И в этот момент она рывком стягивает с меня брюки и трусы. Я задыхаюсь, когда холод касается самых чувствительных мест моего тела. Это не очень хорошая идея. Идёт снег, фоном Уильям орёт какую-то хрень о том, когда можно начинать петь рождественские песни, у меня в голове крутится Брайони, а я…

Ладно, всё это не имеет значения. Любая разумная мысль испаряется, когда Фиби губами обхватывает мой член. Глубоко заглатывая, она быстро согревает переохлаждённую кожу.

– Фиби, чёрт, да… – шепчу я, вцепившись пальцами в стену сарая.

Она ускоряется, впиваясь ногтями в мои бёдра. Это приятное жжение, которое сопровождается пульсацией внизу живота. Внезапно мне становится всё равно, увидят ли нас или услышат. Я не чувствую ничего, кроме стремления таким образом справиться с накопившимися заботами. Поэтому запускаю пальцы в волосы Фиби и надавливаю, жёстко проталкиваясь в её рот. Глубже, чем она способна принять. Судя по удивлённому выражению лица, мне не следовало бы быть таким резким. Но, чёрт возьми, я не в силах. Пусть и чувствую себя неимоверным засранцем, но пока Фиби демонстрирует, что всё равно хочет, что всё, что мы здесь делаем, в порядке вещей, мне это нужно. Другие колотят грушу, чтобы избавиться от мрачных мыслей, а я трахаюсь. Жёстко. Чем быстрее, чем более неконтролируемо, тем больше удовлетворения. Каждый толчок приносит облегчение.

Я обхватываю затылок Фиби и активно двигаю тазом. Резче, сильнее, бездумно, беззаботно. Пусть всего на несколько мгновений – без разницы, мне это нужно. Очень нужно. Постепенно я ощущаю нарастающее давление внутри и вскоре спускаю весь сгусток накопившихся эмоций ей в рот. Обмякнув, я сползаю по стене сарая, судорожно вдыхая и выдыхая.

Фиби вытирает рот и выпрямляется. Я знаю взгляд, которым она одаривает меня. У всех всегда одно и то же выражение: удивление. И желание. Желание снова почувствовать грязную похоть – такую запретную, немного садистскую, но определённо непохожую ни на что из того, что они испытывали до сих пор. Интересно, что они в этом находят? Почему ни одна из них даже не думает прерваться, когда становится понятно, что мне нужно пожёстче? Клянусь, я бы сразу прекратил, как только для партнёрши стало бы слишком. Но до сих пор они всякий раз сами желали этого. А потом снова и снова. Не знаю, изменилось бы что-нибудь, знай они, что при этом я не ощущаю по отношению к ним ни единой эмоции, просто пользуюсь возможностью, которую мне дают.

Фиби ухмыляется, пока я натягиваю штаны.

– Мы не закончили на этом, Оскар, – сообщает она, а потом поворачивается и исчезает за сараем.

После её ухода остаётся гнетущая тишина, которая заглушает биение моего сердца. Хотя, может, и нет. Не исключено, что у меня его больше нет. Я всегда считал, что сердца бьются только у хороших людей.

Мне не следовало сейчас допускать это с Фиби.

Я достаю сигарету из кармана пальто. Колёсико зажигалки дважды коротко щёлкает, перед тем как разгорается пламя. Оно яркое и с виду мирное, но если сунуть туда палец, обожжёшься.

Прикуриваю сигарету и делаю глубокую затяжку. Тёмный дым вьётся между падающими снежинками, оскверняя их сказочную чистоту.

Дым – это я.