Свет из комнаты не ложится на сугробы под окном. Настольная лампа светит еле-еле. Наверное, если смотреть издалека, можно подумать, что в доме никого нет или уже все спят. И уж точно никого не ждут.

Вдруг с той стороны в окно бросается что-то белое, неприятно шкрябает по стеклу. Это всего лишь метель, горсть снега. Так бывает. С поля всегда задувает ветер. Но Елена испуганно отшатывается, хватается за сердце, которое колотится сильно-сильно, почти у горла. Тихо говорит:

– Не приходи!

А что толку?.. Лучше бы молчала. Лучше бы не вспоминала.

Стук в дверь сначала кажется тоже воспоминанием, эхом мыслей. Но даже на это эхо Елена резко оборачивается, а потом бросается проверить дочь. Та спит. Ворох одеял неподвижен. Наконец-то спит.

За одной из чашек с давно остывшим недопитым чаем спрятано свидетельство о разводе. Может быть, на нем остался неряшливый круглый след – это Елена случайно поставила грязную чашку прямо на документ, когда он еще лежал на столе вместе с другими бумагами. Ничего, это не то, что стоит беречь. И отношения эти не стоило беречь так долго. Оборвать сразу, как только он начал распускать руки.

Сначала была пощечина «за дело». Тогда она провинилась, совершила ошибку, потому и оправдала его. Как говорится, мысленно сама себя пнула. А он не мысленно… Потом поводы стали ничтожными, а побои – несоизмеримо жестокими. Почему она все еще считает, что побои могут быть соизмеримыми? Почему они вообще появились в их жизни?

Елена медлит, делает пару вдохов и сама поражается, насколько они громкие. Пугающе громкие. Кажется, их слышно даже за стенами дома. А стены толстые, бревенчатые. Хотя дом старый, видавший не одно поколение ее семьи, ему еще стоять и стоять. Он и Елену переживет.

Но эта мысль совсем ее не успокаивает. Заставляя себя не красться, Елена подходит к двери, прислушивается. Дверь заперта на все замки, сверху – засов. И к ним не зайти, и самим не выйти… Так, опять неправильная мысль.

Елена ждет. Конечно, ее не слышно снаружи, но, наверное, этого и не нужно.

– Это я, открой.

Голос мягкий, почти ласковый, как на самой заре их отношений. В последний год перед разводом он таким тоном с ней совершенно не разговаривал.

– Я тебя не жду! – Она тут же поправляется: – Мы тебя не ждем.

Елена не повышает голос, боясь разбудить малышку, но ему все равно слышно каждое слово, и в его тоне постепенно становится все меньше ласки. Елена давно научилась улавливать нюансы.

– Я за дочерью. Давно не видел.

Елена быстро оглядывается. Горка одеял на детской кроватке не шевелится, не слышно даже сопения. Нет, все же спит, не лежит, затаившись, испуганно прислушиваясь. Сладко спит, конечно.

Елена неожиданно для себя громко сглатывает, прежде чем снова заговорить:

– И она тебя тоже не ждет. Уходи.

Там, за дверью, в сумраке гоняет поземку по пустынному полю ветер, закручивает в снежные вихри. Прабабушка говорила: черти пляшут.

– Это мой дом и моя дочь. Открывай, сука!

Елена отшатывается от двери, как от удара. Настоящего удара. Теперь он не притворяется.

Это ее дом. Да, он все время оплачивал счета, а раз так, говорил он, то и имущество принадлежит ему. Еленины родители подарили дом в деревеньке Зелёново его дочери, она – несовершеннолетняя, значит, дом по закону принадлежит и им тоже, ему и Елене. Но Елена за дом не платит, Тоня – тем более, он в любом суде это легко может доказать. Значит, его дом.

Елена ведь соглашалась с ним. Это было до того, как все окончательно испортилось. Иногда ей казалось, что если бы она чуть-чуть потерпела, то все можно было бы исправить. Они сходили бы к семейному психологу. Она могла бы просто не провоцировать. Неужели так сложно потерпеть и не провоцировать? Они же были так счастливы…

Он словно услышал ее, как всегда угадывал, даже если она ничего не говорила. Голос его был ласков и почти нежен:

– Открой, любимая.

Он ведь сначала так оберегал ее. Оберегал их с Тоней…

Елена проверяет запоры. Они новые, недавно поставлены. Раньше не было нужды запираться.

Елена прислоняется спиной к двери, лицом к комнате, но не видит ничего. Все расплылось, и толстый кусок дерева за спиной – самое надежное и спасительное, в чем она может быть точно уверена.

От громкого стука дверь будто бы содрогается. Но это не так. Вся ярость, какую он вкладывает в удар, не обладает достаточной силой, чтобы поколебать дверь. Однако один из замков все же громко звякает от удара. И Елене кажется, что этот удар пришелся прямо ей по спине. Как раньше…

Отшатнувшись, она быстро оборачивается и накрывает ладонью предательский замок.

– Уходи, откуда пришел!

– Мне холодно. Ты меня сама позвала.

Холодно… Это правда. Холодно и снаружи, и внутри.

Елена отворачивается от двери, опять обхватывает себя руками, как бы обнимая, раскачивается.

– Днем звала. Днем.

Плакала и звала. Но когда это было?

Ей психолог сказал: начинайте новую жизнь, начинайте с белого листа… Если ничего изменить не можете, меняйте себя, меняйте свое отношение.

И Елена терпела, даже не вспоминала, не вспоминала несколько месяцев. Не вспоминала, но и не забывала никогда. Не вспоминала, будто и не было ничего.

Там, за свидетельством о разводе, спрятано исковое заявление об определении порядка общения с ребенком. Неужели нужно было довести до этого? Неужели нельзя было как-то измениться самой, не пытаясь изменить его?..

– Сука!

Вот теперь он по-настоящему зол. И дверь по-настоящему трясется под его ударами, хотя не должна. Хотя не может такого быть…

Не может такого быть!

Прабабушка говорила, что нечистую силу надо остерегаться, но не бояться. Ее всегда отгонит молитва. Надо только верить. А кто он, если не нечисть?

Елена беззвучно шевелит губами, крестится. Слова молитвы путаются, она сбивается, начинает сначала…

Но удары в дверь постепенно стихают, значит, все же помогло.

– Мама, это кто? Белая собачка?

Голос малышки почти не слышен из-под одеял. Непонятно, испугана она или ей просто любопытно.

Елена мгновенно преодолевает расстояние от двери до детской кроватки, быстро садится на краешек, ласково гладит бочок:

– Белая собачка.

Пытается унять дрожь в голосе.

– А папа меня больше не заберет?

Елена отворачивается от кроватки и наконец начинает плакать – беззвучно, хотя хочется выть. Слезы катятся по щекам, капают с подбородка. В груди очень-очень больно. Очень больно.

Надо взять себя в руки. Как и во все эти дни. Бесконечные, уродливые, злые дни.

Елена тихо, прерывистым голосом обещает:

– Не заберет. Спи.

Как там прабабушка пела? Слезы в голосе не скрыть, но лучше так, чем молчать.

Ты, волчок, не приходи,
Нашу Тоню не буди.
Тоню мы не отдадим,
Тоня нам нужна самим.

Тоня спит. Она давно спит, ей не страшно и спокойно.

Тоня не умеет читать, но даже если бы и умела, то не читала бы все эти заголовки, которыми Елена с самоубийственной жадностью травила себя: «Бродячий пес стал причиной автомобильной аварии. Погибли мужчина и его маленькая дочь». Белый бродячий пес.

Там, в шкафу, за стеклом, в красивой рамке – Елена очень придирчиво выбирала ее, – лучшая Тонина фотография. Яркая, пестрая, и Тоня хохочет радостно. Черная траурная ленточка в углу почти незаметна. Тоня спит.

Елена смотрит на дочь и снова беззвучно плачет. Все равно нельзя громко. Потом встает, медленно подходит к двери и слушает. Решительно отпирает все запоры, все новенькие замки. Пусть! Отступает на шаг от двери и ждет. Но ничего не происходит. Это она должна решать, что будет дальше, только она.

Елена вытирает слезы, делает глубокий вдох и, быстро нажав на дверную ручку, распахивает дверь.

Собственно, чего она ожидала?

Вот привычная лестничная клетка обычного подъезда многоэтажки. Двери лифта закрыты, лестница, ведущая и на нижний, и на верхний этаж, пуста. Лампа на лестничной площадке с тихим гудением мигает. Она давно неисправна, но всем наплевать.

Это правда, Елена сама звала. А потом перестала. Стало тошно, и душу саднило, будто сорвало ее внутренним криком. Замолчала, а они и пришли. Каждое восьмое февраля они приходят. Она не зовет, терпит. Так надежнее.

Однажды она откроет дверь до того, как стихнет стук. До того, как на диване окажется просто груда одеял, прикрытая пледом с постепенно исчезающим запахом Тони. До того, как она осознает, что надо спасаться.

Елена откроет дверь там, в Зелёново. Интересно, что стало с домом, завещанным Тоне? Правда ли он сгорел однажды зимой? Елена так ни разу и не съездила проверить, да и не для кого уже было…

И как скоро спохватятся, что с восьмого февраля – с того восьмого февраля, когда она откроет дверь, – Елена не выходит из своей квартиры и не отвечает на звонки?..

По поверью, 8 февраля покойники, очень скучающие по земной жизни и своим родным, могут покинуть загробный мир и навестить живых родственников.

Съемная квартира

Тот, кто пишет: «Что-то там нам померещилось, и мы в тот же день съехали со съемной квартиры», лжет. Куда съехали, если, скорее всего, своего жилья у вас нет? А как же стандартная оплата за квартиру вперед, чаще всего за три месяца, если вы арендуете на долгий срок? Так уж и плюнете на деньги, схватите в один момент все свои вещи, мебель и сбежите? Серьезно? Соберете весь свой скарб за один день? Это пишут обманщики, которые никогда в жизни не арендовали жилплощадь и не переезжали?

Или вот. Им посоветовали определенную молитву или заговор от нечистой силы, но они уже не помнят какие. То есть им дали оружие, показали, как пользоваться, они избавились с его помощью от кошмара, который их с ума сводил, и тут же оружие выкинули и напрочь не помнят, даже как оно выглядит. Хотя, по логике, после подобных переживаний вообще никогда с этим оружием расставаться не будешь, – если не полный идиот, конечно. Я им не верю – ни в пережитые ужасы, ни в чудесное спасение. Особенно в чудесное спасение.

Мне съезжать некуда. Я заплатил за аренду, срок ее кончается не скоро. И вернуть деньги, заплаченные хозяину квартиры, мне не удастся. Средств на временное проживание в гостинице тоже нет, да и глупо это. У меня вещи, техника, мебель, в конце концов. Какая-никакая, а моя собственная, и я не собираюсь ее никому дарить.

Да, признаюсь, что один раз, когда было тепло, я ночевал на скамейке в парке. Тогда совсем приперло, и я попросту сбежал из квартиры. Но для обычного человека, привыкшего к определенному комфорту, это невыносимо. А друзей и знакомых, у которых я мог бы перекантоваться, у меня здесь нет. Как-то не озаботился завести. Родня вообще в другом городе, это тоже не вариант. И вот я живу.

Раньше надо было соображать, но кто в своем уме станет перед подписанием договора аренды квартиры специально проверять не только юридические данные, но и не было ли там какой-то чертовщины? Посмотрел бы я на того, кто стал бы, готовясь снять квартиру, забивать в поисковик адрес дома с дополнением «паранормальные явления» и «нечистая сила».

Я-то потом стал именно так искать. Не нашел ничего, конечно. Глупости. И только совершенно случайно наткнулся на одном форуме, где просто про мистику и странности, на косвенное упоминание своей квартиры. И дата совсем недавняя у сообщения.

«Съемные квартиры – это, по существу, лотерея. В крайний раз нам попались особенно склочные соседи сверху. То музыка у нас громкая, то собака лает, то пылесос не вовремя шумит… Приходили оба, муж и жена, настойчиво звонили, говорили агрессивно, на повышенных тонах, угрожали полицией. Хорошо хоть ни разу с ними в подъезде не столкнулись, а то посмотрел бы я на них при свете дня…