За предшествующие шесть десятилетий семья Кэти Саклер оставила на Нью-Йорке свой неизгладимый след – примерно так же, как некогда сделали Вандербильты или Карнеги. Но теперь Саклеры были богаче обоих этих семейств, чье состояние было сколочено во времена «позолоченного века». А география их даров вышла далеко за пределы Нью-Йорка – это были Саклеровский музей в Гарварде и Саклеровская школа высших биомедицинских наук в Тафтсе, Саклеровская библиотека в Оксфорде и Саклеровское крыло в Лувре, Саклеровская школа медицины в Тель-Авиве и Саклеровский музей изобразительного искусства и археологии в Пекине. «Пока я росла, – говорила Кэти Саклер, – у моих родителей были фонды». Они, по ее словам, вносили вклад в «прогрессивные общественные дела».

Саклеры раздали сотни миллионов долларов, и в общественном сознании эта фамилия десятилетиями связывалась с филантропией. Один директор музея уподоблял это семейство династии Медичи^[8], благородному флорентийскому клану XV века, чье покровительство искусствам способствовало началу эпохи Возрождения. Но если Медичи сделали себе состояние в банковской сфере, то точные истоки саклеровского богатства долгое время казались куда более таинственными. Члены семьи с почти маниакальной одержимостью присваивали свою фамилию учреждениям, связанным с науками и искусствами. Она была выбита в мраморе, выгравирована на бронзовых табличках и выложена витражным стеклом. Существовали Саклеровские стипендии для профессоров, Саклеровские стипендии для ученых, Саклеровские циклы лекций и Саклеровские премии. Однако стороннему наблюдателю было бы трудно связать фамилию этой семьи^[9] с каким-либо конкретным бизнесом, который генерировал все это богатство. Светские знакомые встречали ее членов на званых ужинах и благотворительных вечерах в Хэмптонсе, на какой-нибудь яхте в Карибском море или на горнолыжных курортах в Швейцарских Альпах… и перешептывались, строя предположения, как эти люди заработали свои деньги. И это было странно, поскольку основную часть состояния Саклеры скопили не в эпоху баронов-разбойников, а в недавние десятилетия.

– Вы окончили подготовительный курс Нью-Йоркского университета в 1980 году, – сказал Хэнли. – Верно?

– Верно.

– А в 1984 году – медицинскую школу Нью-Йоркского университета?

– Да.

– А правда ли, – спросил тогда Хэнли, – что после двухгодичной ординатуры в хирургии она пришла работать в компанию Purdue Frederick?

Purdue Frederick Co (Purdue Frederick) была производителем лекарственных препаратов, а впоследствии стала известна как Purdue Pharma (Purdue Pharma). Располагавшаяся в Коннектикуте, эта компания была источником львиной доли состояния Саклеров. В то время как Саклеры с помощью хитромудрых контрактов о «правах на наименование» обычно настаивали, чтобы любая художественная галерея или исследовательский центр, становившиеся получателями их щедрот, вставляли их фамилию в свои названия, семейный бизнес с именем Саклеров никак не связывался. Более того, вы могли бы изучить веб-сайт Purdue Pharm вдоль и поперек и не обнаружить вообще никакого упоминания о Саклерах. Но Purdue была частной компанией, целиком и полностью принадлежавшей Кэти Саклер и другим членам ее семейства. В 1996 году Purdue представила новаторский лекарственный препарат, мощное обезболивающее на основе опиоидов под названием «ОксиКонтин»^[10] (OxyContin), которое было объявлено революционным способом лечения хронической боли. Это средство стало одним из самых громких блокбастеров в истории фармацевтики^[11], принеся своим создателям около 35 миллиардов долларов дохода.

Но оно же привело к стремительному росту зависимости и злоупотребления. К тому времени, как Кэти Саклер приступила к даче показаний под присягой, Соединенные Штаты были охвачены опиоидной эпидемией: американцы во всех уголках страны оказались зависимыми от этого мощного средства. Многие люди, начавшие со злоупотребления ОксиКонтином, в результате переходили на так называемые «уличные наркотики», такие как героин или фентанил. Цифры были ошеломляющими^[12]. По данным Центров контроля и профилактики заболеваний, за четверть века после поступления ОксиКонтина в продажу около 450 000 американцев умерли от передозировки средств, связанных с опиоидами. Такие передозировки теперь стали основной причиной скоропостижных смертей в Америке, унося больше жизней, чем автомобильные аварии, больше даже, чем «самая американская» причина гибели людей – огнестрельные ранения. Более того, передозировки опиоидов унесли жизни большего числа американцев, чем все вместе взятые войны, в которых участвовали США, начиная со Второй мировой.

* * *

Мэри Джо Уайт говорила^[13], что в юриспруденции ей нравится то, как она заставляет «сводить вещи к их сути». Опиоидная эпидемия представляла собой невероятно сложный кризис общественного здоровья. Но когда Пол Хэнли задавал вопросы Кэти Саклер, он старался вычленить из этой эпической человеческой трагедии ее коренные причины. До начала производства ОксиКонтина опиоидного кризиса в Америке не было. После его начала – возник. Теперь Саклеры и их семейная компания были ответчиками по более чем 2500 судебным искам, выдвигавшимся городами, штатами, округами, племенами коренных американцев, больницами, школьными округами и множеством других истцов. Их захлестнул поток судебных процессов, с помощью которых государственные и частные юристы стремились заставить фармацевтические компании отвечать за их роль в поставках на рынки этих сильнодействующих средств и введение общества в заблуждение относительно их свойств. Нечто подобное уже случалось раньше, когда табачные компании призвали к ответу за решение сознательно преуменьшать риск для здоровья, связанный с курением. Директоров компаний заставили отчитываться перед Конгрессом США^[14], и в результате табачная индустрия в 1998 году согласилась на досудебное урегулирование с выплатой небывалой суммы – 206 миллиардов долларов.

Задачей Уайт было предотвратить аналогичный «судный день» для Саклеров и Purdue. Генеральный прокурор Нью-Йорка, который подал иск против Purdue и назвал Кэти и семерых других членов семейства Саклер ответчиками по делу, утверждал в своем заявлении, что ОксиКонтин был «главным корнем опиоидной эпидемии»^[15]. Он стал первым в своем роде болеутоляющим средством, изменившим подход американских врачей к назначению анальгезирующих препаратов, – с катастрофическими последствиями. Генеральный прокурор штата Массачусетс, тоже подавший иск против Саклеров, утверждал, что «одна-единственная семья принимала решения^[16], которые стали основной причиной опиоидной эпидемии».

Уайт придерживалась иного мнения^[17]. Те, кто подает иски против Саклеров, искажают факты, чтобы сделать ее клиентов козлами отпущения, возражала она. В чем состоит их преступление? Все, что они делали, это продавали на совершенно законных основаниях лекарственный препарат – товар, одобренный Управлением по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств США. Все это запутанное дело представляет собой «судебную попытку найти виновных», утверждала Уайт, настаивая, что опиоидная эпидемия «не является кризисом, созданным моими клиентами или Purdue».

Но в тот день на допросе она не говорила ничего. Представившись присутствующим, она просто сидела и слушала, предоставив другим коллегам вклиниваться и перебивать Хэнли возражениями. Ее функцией было не поднимать шум, а служить пистолетом в кобуре на боку Кэти – безмолвным, но видимым. А Уайт и ее команда хорошо вышколили свою клиентку. Как бы ни расхваливала Мэри Джо способность юриспруденции сводить вещи к их «сути», в тот момент, когда клиентку поджаривают на горячей сковороде адвокатского допроса, главная задача сводится к тому, чтобы этой самой сути избежать.

– Доктор Саклер, несет ли Purdue какую-либо ответственность за опиоидный кризис? – спросил Хэнли.

– Возражаю! – вскинулся один из поверенных Саклер.

– Возражаю! – вторил ему другой.

– Я не считаю, что на Purdue лежит юридическая ответственность, – ответила Кэти.

– Я не об этом спрашивал, – указал ей Хэнли, – а желал знать, был ли способ действий компании Purdue причиной опиоидной эпидемии.

– Возражаю! – вновь подал голос один из поверенных.

– Я думаю, дело в очень сложном комплексе факторов и стечении разных обстоятельств: это и общественные проблемы и вопросы, и медицинские вопросы, и разрывы в регулировании между разными штатами страны, – ответила Кэти. – Я имею в виду, все это очень, очень сложно.

Но затем Кэти Саклер сделала неожиданный шаг. Учитывая мрачную репутацию ОксиКонтина, можно было предположить, что она попытается от него дистанцироваться. Однако, когда Хэнли стал допрашивать ее, она воспротивилась самой предпосылке его вопросов. Саклерам нечего стыдиться и не за что извиняться, утверждала Кэти, потому что в ОксиКонтине нет ничего плохого.

– Это очень хорошее лекарство, очень эффективное и безопасное средство, – сказала она.

От корпоративного должностного лица, вынужденного давать показания под присягой в ходе судебного разбирательства, грозящего корпорации многомиллиардными расходами, можно было ожидать той или иной защитной реакции. Но это была не оборона, а нечто иное. Это была гордость. На самом деле, сказала Кэти, ее вообще следует похвалить за то, что она предложила «идею» ОксиКонтина. Ее обвинители указывали, что ОксиКонтин – главный корень одного из самых убийственных кризисов общественного здоровья в современной истории, а Кэти Саклер с гордостью назвала себя главным корнем ОксиКонтина!

– Вы сознаете, что сотни тысяч американцев приобрели зависимость от ОксиКонтина? – спросил Хэнли.

– Возражаю! – выпалили сразу двое адвокатов. Кэти замешкалась с ответом.

– Простой вопрос, – добавил Хэнли. – Да или нет?

– Я не знаю ответа, – наконец сказала она.

* * *

В какой-то момент допроса Хэнли спросил о здании на Восточной Шестьдесят Второй улице, от которого заседавших в конференц-комнате отделяла всего пара кварталов. На самом деле это два здания, поправила его Кэти. Снаружи эти небольшие дома выглядят как два отдельных адреса, но внутри «соединены», объяснила она, и «функционируют как одно целое». Речь шла о красивых малоэтажных сложенных из известняка домах в тянущемся вдоль Центрального парка районе с разреженной застройкой, из числа тех «вечных» нью-йоркских зданий, которые вызывают зависть к их хозяевам и навевают грезы о былых временах.

– Это офис, который принадлежит… – начала Кэти и тут же поправилась: – Раньше принадлежал моим отцу и дяде.

Изначально братьев Саклер было трое, пояснила она. Артур, Мортимер и Рэймонд. Мортимер был отцом Кэти. Все трое избрали профессию врача. Но братья Саклер были «очень предприимчивыми людьми». Сага об их жизни и династии, которую они основали, отражает историю целого столетия американского капитализма. Три брата купили Purdue Frederick еще в 1950-х годах.

– Изначально эта компания была совсем небольшой. Это был маленький семейный бизнес.