В те дни психиатрия не считалась ведущей отраслью медицины. Ее скорее можно было назвать «профессией-беспризорницей»^[120]. Психиатры зарабатывали меньше^[121], чем хирурги и врачи общей практики, и с точки зрения как широкой публики, так и научного сообщества, их статус был существенно ниже. Завершив ординатуру, Артур хотел продолжить исследования в области психиатрии, но у него не было ни малейшего желания открывать частную практику и принимать пациентов, к тому же необходимость зарабатывать, чтобы поддерживать семью, никуда не делась; в конце концов, ему еще надо было оплачивать образование братьев. Поэтому он нашел работу^[122] в фармацевтической индустрии – в Schering, компании-производителе рецептурных средств, где еще в студенческие годы подвизался в качестве копирайтера-фрилансера. За зарплату в 8000 долларов в год^[123] Артур стал членом коллектива медицинских исследований Schering и продолжил работать в рекламном отделе фирмы. Когда Соединенные Штаты вступили во Вторую мировую войну, плохое зрение защитило Артура от участия в боевых действиях. Но вместо военной службы он начал новую ординатуру^[124] – уже в Кридмуре.

В то время как первая половина XX века была отмечена невероятным прогрессом в других областях медицины, к моменту прибытия Артура в Кридмур американские врачи все еще не до конца разгадали загадку нормального функционирования человеческого разума. Они умели распознавать такие заболевания, как шизофрения, но даже о причинах их возникновения могли лишь догадываться, не то что лечить. Как однажды заметила романистка Вирджиния Вулф^[125] (которая сама страдала психическим заболеванием), когда речь заходит об определенных недугах, наблюдается явная «бедность языка». «Когда самая обычная школьница влюбляется, к ее услугам Шекспир, Донн, Китс, готовые высказать ее мысли и чувства за нее; но попросите пациента описать головную боль своему врачу – и поток его красноречия мгновенно иссякнет».

К тому времени как Артур встретил свое «совершеннолетие» в медицинской профессии, существовали две противоположные теории о происхождении психических заболеваний. Многие врачи считали, что шизофрения – как и другие заболевания, например эпилепсия или интеллектуальная инвалидность, – является наследственным недугом. Пациенты с такими заболеваниями рождаются, а следовательно, эти недуги являются врожденными, неизменяемыми и неизлечимыми. Лучшее, что могут сделать медики, – это отделить «скорбных главою»^[126] от остального общества. А часто считали нужным и стерилизовать таких пациентов, чтобы помешать им передать свои несчастья будущим поколениям.

Другую сторону спектра представляли фрейдисты, которые полагали, что психические заболевания не являются внутренне присущими и врожденными, а развиваются в результате жизненного опыта пациента в начале жизни. Такие фрейдисты, как Ван-О, верили, что многие патологии поддаются лечению и психотерапией, и психоанализом. Но разговорная терапия была дорогостоящим и индивидуальным решением^[127], непрактичным для такого крупного учреждения, каким был Кридмур.

Исторически диагностика психических болезней часто выдавала отчетливый гендерный дисбаланс: в Кридмуре пациентки-женщины превосходили числом пациентов-мужчин^[128] почти вдвое. Когда Артур прибыл на новое место работы, ему дали назначение в «корпус Р»^[129] – специальное отделение для «женщин, склонных к насилию». Это было место не для слабых духом. Порой Артуру приходилось применять силу, чтобы утихомирить пациенток. В других случаях они сами на него нападали. Одна женщина набросилась на него с металлической ложкой^[130], заточенной до кинжальной остроты. Несмотря на это, Артур испытывал к своим пациенткам глубокое сострадание. Он задавался вопросом: если этих ранимых страдающих людей американское общество изолирует в обнесенных стенами учреждениях, заточая их, как он считал, в «чистилище для живых мертвецов»^[131], то что это говорит о самом обществе? Было глупостью полагать, что достаточно просто запереть этих людей в неволе – словно институционализация таких пациентов каким-то образом отменяет обязанность общества в целом (и врачей в частности) облегчать их страдания. «Кажется, будто общество обезболило или обмануло себя уверенностью в том, что столь сильные индивидуальные страдания и столь массовое уничтожение человеческих талантов и способностей более не существуют – поскольку мы спрятали их за больничными стенами», – рассуждал Артур в то время^[132]. Ван-О разделял^[133] его отвращение к государственным «сумасшедшим домам». Соединенные Штаты страдают от эпидемии психических заболеваний, полагал Ван-О. Справляться с ней путем лишения пациентов свободы – «хоронить» их в психиатрической больнице – значило в некотором роде предавать их смерти^[134].

Артур обладал неутомимым аналитическим умом и, оценивая положение вещей, пришел к выводу: практическая проблема в том, что число психических расстройств, похоже, растет быстрее^[135], чем власти успевают строить психиатрические лечебницы. Чтобы понять это, достаточно было пройтись по переполненным палатам Кридмура. Что хотел сделать Артур? Найти решение. Причем работоспособное. Главную трудность, когда речь шла о психических заболеваниях, представляла эффективность: проведите хирургическую операцию – и, как правило, вскоре сможете оценить, была ли эта процедура успешной. Но эффективность манипуляций с мозгом измерить намного труднее. А затруднительность измерений результатов приводила порой к отдельным экспериментам, поражавшим своей дикостью. Всего за пару десятков лет до описываемых событий главный врач государственной больницы в Нью-Джерси убедил себя в том, что самый верный способ излечить безумие – удалить пациенту зубы^[136]. Если некоторые его пациенты никак не отреагировали на такой курс «лечения», экспериментатор продолжал в том же духе, удаляя гланды, прямую кишку, мочевой пузырь, аппендикс, фаллопиевы трубы, матку, яичники, шейку матки… В итоге этими опытами он не излечил ни одного пациента, зато убил больше сотни^[137].

В тот период предпочитаемым способом лечения в Кридмуре была процедура не настолько инвазивная, но тем не менее вызвавшая у Артура негодование: электрошоковая терапия. Этот метод был изобретен^[138] несколькими годами раньше итальянским психиатром, а идея пришла к нему после посещения скотобойни. Наблюдая, как обездвиживали разрядом электрического тока свиней перед забоем, он разработал процедуру, в ходе которой на виски пациента-человека прикреплялись электроды, чтобы можно было применить электрический ток к височной доле и другим областям мозга, ответственным за обработку воспоминаний. Разряд заставлял пациента биться в конвульсиях, а потом впадать в бессознательное состояние. Придя в себя, пациенты оказывались дезориентированы и ощущали тошноту. Одни теряли память. Другие после процедуры были глубоко потрясены^[139] и не понимали, кто они такие. Но, несмотря на всю ее грубую силу, электрошоковая терапия, похоже, действительно облегчала состояние многих пациентов^[140]. Казалось, она смягчала глубокие депрессивные состояния и успокаивала людей, переживавших психотические эпизоды; возможно, она не была лекарством от шизофрении, но часто уменьшала симптомы^[141].

Никто не мог точно сказать, почему помогает этот вид лечения. Просто было известно, что он помогает. А в таком учреждении, как Кридмур, этого было достаточно. Разумеется, не обходилось без побочных эффектов. Конвульсии, в которых бились пациенты, когда электрический разряд пропускали через их головы, были болезненными и устрашающими. Поэтесса Сильвия Плат, к которой в этот период применялось электрошоковое лечение в одной из больниц Массачусетса, писала, что оно ощущалось так, словно «сильнейший толчок сотрясал меня^[142], пока мне не начинало казаться, что мои кости переломятся, а жизненные соки вылетят из моего тела, как из расщепленного дерева». Певец Лу Рид^[143], который получал электрошоковое лечение в Кридмуре в 1959 году, на время стал инвалидом в результате этого бедствия, которое, по словам его сестры, ввело его в «состояние, подобное ступору» и лишило способности ходить.

У электрошока были свои сторонники, и даже сегодня он остается широко применяемым методом^[144] лечения глубокой депрессии. Но Артур Саклер его ненавидел. В скором времени в Кридмуре все корпуса, в которых содержались пациенты^[145], были оборудованы электрошоковыми аппаратами. Артур был вынужден снова и снова применять эту процедуру. Иногда пациентам становилось лучше, иногда – нет. Но само лечение казалось методом очень жестоким – пациентов надо было привязывать, чтобы они не навредили никому, пока будут биться в конвульсиях; врач должен был регулировать силу электрического тока, как какой-нибудь безумный ученый в голливудском фильме, – и часто это наносило пациентам глубокие травмы.

Артур всегда убеждал младших братьев идти по его стопам – в «Эразмусе», в разнообразных подработках, которыми он их обеспечивал, а в конечном итоге и в медицине. Теперь же он пригласил Мортимера и Рэймонда присоединиться к нему в Кридмуре, и вскоре они тоже стали применять шоковую терапию. Трое братьев провели эту процедуру в общей сложности несколько тысяч раз – и она ввергала их в уныние. Они питали отвращение^[146] и к ограниченности собственных медицинских знаний, и к мысли о том, что не существует более гуманной терапии.

Словно электрошоковой терапии было мало, в моду также начал входить куда более жестокий метод: лоботомия. Эта процедура, включавшая рассечение некоторых мозговых нервов пациента, похоже, облегчала состояние при психологической неуравновешенности. Но, по сути, она делала это, гася в мозгу свет. Для переполненных государственных больниц вроде Кридмура эта процедура обладала определенной привлекательностью, поскольку была быстрой и эффективной. «Делать нечего^[147], – объяснял один врач, наглядно демонстрируя ее в 1952 году. – Я беру своего рода медицинский нож для колки льда, держу его вот так, ввожу его сквозь кости прямо над глазным яблоком, вталкиваю в мозг, покачиваю им туда-сюда, разрезаю вот таким образом мозговые ткани – и все. Пациент вообще ничего не чувствует». Процедура действительно была очень быстрой. Часто уже через пару часов пациенты отправлялись домой. Их можно было отличить от других в тот момент, когда они покидали больницу, по синякам под глазами^[148]. Ко многим пациентам – значительная часть из них были женщинами – применяли лоботомию как лекарство не от шизофрении или психоза, а от депрессии^[149]. Процедура была необратимой и делала пациентов послушными, превращая их в зомби.

Столкнувшись с таким ассортиментом крайне неприятных методов, Артур Саклер и его братья пришли к убеждению, что должно существовать более гуманное решение проблемы психических заболеваний. Артур не верил, что безумие неизлечимо, как предполагали евгеники. Но ему также казалось, хоть он и прошел вполне фрейдистскую по духу подготовку, что жизненный опыт человека не может быть единственным ответственным за психическое заболевание^[150], что оно наверняка содержит некий биохимический компонент и что должен существовать более надежный вид лечения, чем психоанализ. Артур деятельно взялся искать ответ^[151], ключ, которым можно отпереть тайну психических заболеваний и освободить тех, кто от них страдает.