– Ваня! – вскрикнул батюшка. – Что ж это за царь будущий, у которого жена – лягушка?

– Вовсе это не царь, – зло, весело ответил Иван. – Вовсе это не царь никакой, не бывает таких царей!

И пошёл прочь с колотящимся сердцем. Показалось, будто матушка с укоризной шепнула: зачем так с батюшкой, Ваня? Иван бросился вверх, перешагивая по три ступени. Вбежал в светёлку. Затворил дверь, а там и ярче, и темней словно, чем всюду во дворце, и стыло, и жарко.

Лягушка нежилась у огня. Иван сел рядом, с ужасом поглядел на тёмное тело. С оторопью подумал: неужто и вправду на ней жениться? А лягушка приоткрыла глаз, слабо квакнула:

– Спасибо тебе, Иван, за помощь. Придёт время, и я тебе помогу, и я тебя в своих покоях попотчую по-царски. А пока ложись почивать. Утро по́зднее утра раннего когда плоше, а когда мудренее.

– Твоя правда, – прошептал Иван, привалился к брёвнам, да так и уснул сидя, приняв на себя последние отголоски Кощеевых сонных чар.

Василиса вспрыгнула на окно, сквозь мутную слюду вглядываясь в Крапиву-Град. Дымил за мостом пушечный двор, отливал каменный дроб^[73]. Развевались повсюду царские знамёна. Смотрела Василиса, как валит густой дым, ждала, пока царевич проснётся, гадала на день грядущий по птичьим чёрточкам… Так и начали жить во дворце Иван – царский сын и лягушка из Край-Болота.

* * *

А тем временем в дальней горнице гладила Гнева Милонега по седым волосам, шептала:

– Тише, тише, сокол мой. Всё ж таки больше года по болотам, по лесам плутал, кто знает, с кем водился. Может, чары кто навёл, помутил разум. Тише… Дай сыну в себя прийти.

Царь тяжело дышал, сплетал, расплетал пальцы.

– Гневушка… Надежда он моя. Память о Яромиле. Всё в нём есть, чтобы царём стать, чтобы Озёра-Чащобы укрепить, защитить, силу умножить. А он…

– А он пропал, схоронен был да ожил, лягушку привёз и в жёны её взять хочет. Точно ли, батюшка, такой царь нужен царству?

– Не знаю, – прохрипел Милонег. – Не знаю, что делать теперь.

– Я знаю, – тихо откликнулась Гнева. Взяла в руки его ладонь, коснулась губами. – Стрелу новую закажи непременно: лягушачий век короток. Глядишь, пока стрелу делают, околеет эта болотница. На Ивана не напирай, не неволь. Позволь делать что хочет, сыграй свадьбу – авось сам вперёд опомнится. А кроме того… – Гнева вздохнула, выпустила ладонь Милонега. Отвернулась. Глядя на полстину, на которой вытканы были царь с сыновьями, сказала: – Окромя того, вспомни, сокол мой, что есть у тебя ещё два сына. Взрослые, разумные, такие, что голову за царство сложить не побоятся и править, коли доведётся, станут крепкой рукой, добрым сердцем. Вспомни, сокол мой.

Царь тоскливо глянул на полстину. Выпрямился, опёршись на посох. Поднялся.

– Верно говоришь, Гнева. Так тому и быть. Только темно. Темно-то как на душе.

– А ты посмотри на двор, – попросила Гнева. Шагнула к окну, отдёрнула занавесь. – Посмотри… Снежень^[74] кончается. Скоро лёд пойдёт, поплывут корабли. А там – весна со снегами, с таяньем, с лебедями… Светлей будет.

Царь тяжело подошёл к окну, встал рядом с царицей.

– И правда. Поплывут корабли.

Кощей. Полдень

Солнце стояло посреди неба, рассыпа́ло лучи.

– Полна́ коробочка золотых воробышков? – смеялась издалека матушка.

– Угольки в печи, – отвечал Кощей.

– Си́то-ви́то решетом покрыто? – улыбалась матушка.

– Небо и земля, – отвечал Кощей.

– Зо́лот хозяин – на поле; сере́брян пастух – с поля? – говорила матушка.

– Солнце и луна, – отвечал Кощей.

– Летит птица тонка, перья красны да желты, по конец ея – человечья смерть? – шептала матушка.

– Стрела, – отвечал Кощей.

– Летит вран из чужих стран, клюв стальной, глаз ледяной, расколет дуб да останется тут? – роняла матушка.

– С… смерть, – отвечал Кощей.

Солнце стояло посреди неба, рассыпало лучи.

Былое. Братья

Иван поднял голову, повёл шеей. Пересел правей, ловя солнце. Оно прыгало с ветки на ветку, а за ним скакала белка. Распушила хвост, глянула чёрным глазом. Иван улыбнулся ей краешком губ, вернулся к книге.

– Ива-ан!

– Иди к нам!

Качнул головой. Солнце пекло макушку, но пока светило оно на луг меж дворцом и лесом, хотя б комарьё не донимало. Вспомнилось, как загадывала матушка загадку: нос долог – голос зво́нок. Вспомнилось – и словно туча набежала на мысли. И на небо набежала, скрыла солнце.

– Хватит уж с книгой сидеть. Иди к нам, – позвал Ратибор. В одной руке держал он деревянного ратника, в другой – соломенного. – Про что хоть читаешь-то?

– Про звёздного пастушка.

– Что ещё за зверь? – в один голос спросили братья.

– Мальчик это, – медленно ответил Иван, ведя пальцем по харатье, – который со звёздами говорить умел. Потерялась однажды звёздочка, укатилась с неба… Всю землю он обошёл, нашёл её и вернул домой.

Ратибор заметил рассеянно:

– Ишь как.

Драгомир усмехнулся, рубанул репей деревянной саблей:

– Всегда ты, Иван, с книгой. Но когда-нибудь, братец, придётся и отложить её, взяться за меч.

Вскинулся Иван. Ратибор младшего брата окоротил взглядом:

– Ты, прежде чем мудростью своей хвастать, сам бы азбуку до конца выучил.

Старшему сказал примирительно:

– Поживём – увидим. А пока, может, и нам, Иван, почитаешь?

Вздохнул Иван, глянул в окно горенки под самой крышей.

– Почитаю, коли влезать не станете.

– Не ста-анем, – протянули братья.

– Ну, слушайте. Жил-был пастушок, ходил на луг овечек пасти. Шерсть у них из кольца в кольцо вилась, играл им пастушок на свирели, овечки слушали да не разбредались. А однажды пришёл волк…

Ратибор сел рядом, Драгомир на траве у лавки устроился. Положил саблю на колени, дотянулся до рябиновой ветки, отломленной ветром.

– Разбежались овцы, да и пастушок испугался. Схоронился под крутым бережком и сидел там, пока волк не убежал. А после всю ночь бродил, овечек ловил. Одну никак поймать не мог: спряталась она в рощице, темно было, ни зги не видать.

Стал Драгомир прилаживать ратникам Ратиборовым крохотные мечи из рябины. Ратибор бересту вынул, принялся доплетать лукошко – к матушкиным именинам готовил. А Иван знай себе читал:

– Тогда попросил пастушок у звёзд: помогите мне, посветите ярче! Звёзды ответили: а ты нам сыграй. Пастушок заиграл, и заслушались и звёзды, и ветер. Глядь – вот и овечка вернулась…

Заслушались и братья сказкой. Бросил Драгомир ветки, позабыл Ратибор лукошко. Летели над дворцом тучи, играл на свирели звёздный пастушок, искал звёзды.

* * *

Смеркалось на дворе. Ратибор скинул рубаху – был он плечист, в кости широк, Иван с Драгомиром вдвоём за его спиною укрыться могли, – взял меч.

– Внимательно теперь следите…

Прыснул Драгомир.

– Да что ж ты опять, охальник^[75], хохочешь?

– На голове у тебя, Ратя, ворона, видать, гнездо свила… Ты глянь, Иван!

– Лучше б ты поглядел, как меч держать. До сих пор из лука только и можешь. – Сурово глянул Ратибор на младшего брата.

Старшему осторожно напомнил: – И тебе, Иван, поучиться не грех. Не потеха это. В бою и жизнь спасти может.

– Не собираюсь я в бой, – проворчал Иван.

– В бой не собираешься, так хоть батюшку опять не печаль, – хмыкнул Драгомир.

Иван вздохнул, взял меч нехотя, неуклюже махнул. Елисей давно уж от него отступился, когда средний царевич подрос. Но с братьями Иван нет-нет, а поддавался уговорам, брал топор али пику, глядя на ловкого Ратибора.

– Ну-у, Иван, ты будто крестьянин хмельной али медведь со спячки! Я ж тебе показываю: вот так… А затем вот эдак…

Иван скривился. Мотнул головой.

– Не по мне наука.

– И в кого ж ты такой уродился? – с интересом глянул на него Драгомир. – За харатьи свои душу продашь, а меч, как царю положено, не хочешь носить.

– Не хочу, – скупо ответил Иван. – И не буду.

Пошёл со двора прочь.

– Эй! Да куда ты? Обиделся, что ль, опять?

– В конюшню, – стараясь, чтоб голос звучал беспечно, бросил Иван. – Сметка проведаю.

– Тогда и Князю моему морковки дай! – крикнул Ратибор.

– И Молодке, – не отстал Драгомир.

– Дам, – согласился Иван. – И Князю дам, и Молодке.

* * *

Хмурился Драгомир, вчитываясь в устав^[76]. Запретил батюшка выносить книги из книжницы – а как привольнее на дворе б читалось! Но делать нечего было, приходилось в горнице пыль глотать. Оглянулся на Ивана – тот за соседним столом ворожил с пищалью. Спросил опасливо:

– А не стрельнет?

– Не стрельнет, – сосредоточенно отозвался Иван. – Куда ей пока…

– Так что ж ты её мучаешь, коли не выходит?

– А ты чего ж книгу мучаешь, коли не выходит? – усмехнулся Иван.

Драгомир потянулся, глянул в окно с тоской.

– Так батюшка велел назубок выучить.

– Так и мне надо пищаль собрать, чтоб батюшка с ратным делом отстал. Чтоб наставника дозволил взять из Кузнечной али из Часовой слободы…

– Даже если и соберёшь – не отстанет, – присудил Драгомир. – Да и никак не пойму тебя: что ж тут такого? Оно и весело бывает – рубиться! О бранях, о ратниках-то сколько песен сложено, сколько басен!

– То-то и оно, что басен, – пробормотал Иван. – А по-настоящему… Откуда нам с тобой знать, как по-настоящему? Я вот на погосте был… Батюшка меня с собой брал… От реки до неба могилы – и всё после брани. Хорошо разве?

– Так какая ж брань без убитых?

– А никакой! В том и дело всё: зачем рубиться, если вовсе без брани обойтись можно?

– Ну, ну, – замахал рукой Драгомир. – Охолонись^[77]. Опять разошёлся!

– Снова спорите? – Вошёл в книжницу Ратибор, с трудом держа три канопки^[78]. – Ну-ка, братцы, подсобите!

Драгомир подхватил канопки, хотел было поставить на стол, но Ратибор охнул:

– Ку-да! На харатьи капнешь – со свету сживёт батюшка! На лавку примости. А ты, Иван, оставь пищаль свою, иди сюда. Мёда такого поди не пробовал.

– Да я тут закончил почти, – нехотя отозвался Иван. – Осталось-то чуть…

– Оставь-оставь, подождёт. Не девка, чай, не остынет, – хихикнул Драгомир. За ним и Ратибор смешок отпустил в золотую бородку. – Пошли. Ишь, пахнет-то как! Где ж ты такой достал, Ратя?

– В поварне и достал, где ж ещё. Батюшка давеча союз с ря́бичами против половчан праздновал, там и осталось.

– С вишней… с шафраном… – между глотками определил Драгомир. – Ух!

– Шафран? Что ещё за зверь? – Ратибор принюхался, повертел канопку.

– Пряность заморская, по Журавлиной дороге везут, – ответил Иван.

– Говорят, не только для мёду, но и для силы мужской годится, – подмигнул Драгомир. – А, Ратя? Вижу-вижу, как девка из Рыбной слободки ко дворцу бегает, в кустах прячется на тебя поглядеть.

– У тебя что на уме, то на языке, – с досадой молвил Иван. – А на уме – всё одно!

– Ай, ай, покраснел, Ваня! Что, и тебе поди какая девчонка приглянулась? Много их справных в Крапиве-Граде, а по всем Озёрам-Чащобам ещё больше. Станешь царём – любую возьмёшь!

Иван потемнел лицом.

– Драгомир! – крикнул Ратибор. Огрел по спине брата, но тот уж и сам осёкся.

– Любую, не любую… Сам знаешь, стрелой выбирать будем, – делано спокойно ответил Иван. Глотнул мёда, утёр рот со всем тщанием. – Да только хорошо бы, чтоб недалеко стрела улетела. Чтоб не сгинула невеста, пока к тебе добираться станет.

Примолкли братья. Ополовинил Иван канопку, вернул на лавку. Повернулся к дверям.

– Да куда ты? – сдавленно спросил Драгомир.

– В конюшню схожу, Сметка проведать.