– Ну, зарплату задерживали, – ежась под взглядом мужчины, сказал Смолин. – Так не собственному желанию! Металл-то нужно закупать, а на что? Нам выделили определенную сумму, и крутись, как хочешь. Еще и план надо выполнять, а вы знаете, сколько брака идет? Больше половины выработки – брак! И сколько не штрафуй – не помогает. У нас же больше половины – только недавно свои деревни покинули. Ничего еще не умеют. Так еще и в профсоюзы жалуются на штрафы, те давить начинают. Мы в Госплан обращались, а там нам заявили, что не их проблема. Деньги выделены, металл мы получили, работайте. А как? Вот и приходилось из зарплат металл докупать, чтобы хотя бы в план уложиться. После уже рассчитывались конечно с рабочими, но ведь денег больше не становится. Снова металл нужен и брака меньше не стало! Не хотят учиться! Об этом мы говорили – что нужно курсы открывать, внедрять принудительное обучение.

– Через новую партию? – тут же спросил Егоров.

– Да какую партию? – чуть не взвыл Смолин.

– Промышленную, – невозмутимо ответил следователь. – Вот, гражданин Лопухин отмечает, что не верит в способность руководящей партии решить проблемы предприятия. Для чего и нужна новая партия.

«Эк он как свою линию гнет!» – удивился я.

– Да все решили бы, если бы не секретарь горкома Одинцов! Мы же и к нему ходили, объясняли ситуацию. А что толку-то?

– Поэтому, разочаровавшись в одном члене партии, решили свою создать?

– Да не хотели мы свою партию создавать! – чуть не плача в сердцах воскликнул Смолин.

Примерно в таком духе и шел допрос. Бухгалтер рассказывал о проблемах на заводе. Как пытались их решить. Почему не получалось. А уполномоченный давил на одну точку – что была попытка контрреволюции через создание новой партии.

Так продолжалось около часа, после чего Егоров зло поджал губы. Видимо это был какой-то условный сигнал для Лагушкина, так как стоило спокойно стоящему агенту увидеть выражение лица начальства, он тут же шагнул к сидящему мужику и одним ударом сбил того на пол. Простая оплеуха, но тому и ее хватило. Сразу пара зубов полетела по полу, а с губ Смолина потекла кровь. Егоров кинул на меня быстрый взгляд и досадливо поморщился. Я постарался сделать вид, что все нормально. Даже в тетрадь в этот момент ничего не писал. Специально, чтобы показать себя «деталью мебели», и тот расслабился. Похоже, получилось.

Мужика мне было жалко. Но главное сейчас – выявить методы ведения следствия. Если мне устроят театральное представление, то ничего я не увижу и не докажу. А того, что я заметил, уже достаточно, чтобы понять – Поликарпов не нагнетал. Так что стиснем зубы и смотрим дальше.

Усадив Петра Фомича обратно на табурет, Лагушкин вернулся к двери.

– Гражданин Смолин, поймите, – доверительно заговорил Егоров. – Мы все равно докопаемся до правды, как бы вы здесь не отпирались. Но если пойдете на сотрудничество, то вам грозит лишь от пяти до десяти лет. Если мы все узнаем сами – то расстрел. Так зачем упираться? Ведь это бессмысленно.

Мужик сидел и утирал кровавую юшку, размазывая по лицу сопли с кровью. Взгляд его уперся в пол.

– Ну чего вы молчите?! – гаркнул Егоров.

– Мне нечего больше добавить, – прошепелявил тихим и потухшим голосом мужик.

Уполномоченный с брезгливостью посмотрел на Смолина, после чего мотнул на него головой.

– Иван, уведи его.

Лагушкин снова отлип от дверей и вздернул мужика на ноги. После чего тычком повернул его к выходу.

– Вперед.

Я тоже покинул подоконник и хотел двинуться следом…

– Товарищ…

– Огнев.

– Товарищ Огнев, – остановил меня Егоров. – А вы по какому вопросу?

– Знакомлюсь с работой вашего ведомства. Ну и с делом заодно.

– Так разве не хотите ознакомиться с ним сейчас? – потряс он папочкой.

– Обязательно. Но сначала хочу увидеть, где содержатся задержанные, – ответил я. – Скоро вернусь.

С Лагушкиным мы дошли до коридора, вдоль которого были расположен ряд зарешеченных дверей. Камеры судя по размеру были общего типа. В одну из них и втолкнули бухгалтера. Там уже находилась пара человек, на них я тоже заметил синяки, да общий помятый вид. После этого мы вернулись в кабинет следователя.

– Видите, Сергей Федорович, – обратился ко мне Егоров, когда Лагушкин оставил нас наедине. – С кем приходится работать. Врут, как дышат. Им в лицо факты тычешь, а толку? Приходится иногда быть жестким.

Было видно, что он не понимал, как со мной себя вести, вот и пытался «прощупать». Да и похоже его вообще не предупредили обо мне. Но сейчас, пока я ходил с Лагушкиным, он наверняка сбегал до начальства и узнал, в каком я качестве здесь оказался.

– Понимаю, – кивнул я в ответ. – Покажите его дело?

– Да, конечно.

Ознакомившись с материалами, я сделал себе в тетрадь несколько пометок, что не осталось без внимания следователя. Но никак комментировать это он не стал. После чего мы попрощались, договорившись, что я буду присутствовать на допросе и других фигурантов дела, да и вердикт по Смолину чтобы без меня не выносили, и я покинул столь «приятное» заведение.

Вернувшись домой, я испытал облегчение. Атмосфера тюрьмы и допроса навевала безысходность и тоску. Пусть я там и как наблюдатель, а все равно – ощущения самые мерзкие остались.

Вечером пришла Женя. Нахохлившаяся и недовольная. И с порога «наехала» на меня.

– Зачем ты даешь мне задание, с которым я не могу справиться?

Я аж рот открыл от удивления. Что там справляться-то? Я искренне думал, что добыть мне телефон для нее было в разы сложнее, чем провести простую проверку, как выполняется погрузка-разгрузка. О чем ее и спросил.

– Да меня туда даже не пустили! – возмущению Жени не было предела. – Сказали: а кто ты девочка? А что я им отвечу? Что твоя помощница? Так от меня тут же бумагу потребовали! Естественно, что предъявить я им ничего не смогла. Только опозорилась!

Мне ответить на это было нечего. И правда, почему я не подумал, что Женю могут попросить предъявить документ, что она имеет право там вообще находиться? Меня вот подобными корочками снабдили по самое «не балуй». Даже вот, не забыли новое удостоверение выдать для новой задачи. И что мне теперь делать? С таким же вопросом на лице на меня смотрела Женя. Пора мне определиться – послать ее окончательно, или все же довериться чуть больше.

Глава 3

Октябрь – начало ноября 1930 года

– Ну чего молчишь? – не выдержала девушка. – Какой ты руководитель, если даже о такой мелочи подумать не можешь?

Я же в этот момент как раз размышлял, как мне организовать для Жени допуск. Но стоило мне услышать ее тон и слова, как все желание и дальше работать с девушкой у меня пропало. Уже не первый «звоночек» для меня, что с ней работать не стоит.

– Такой, которому не нужна столь дерзкая и наглая подчиненная, – огрызнулся я в ответ. – Спасибо, больше твоя помощь не требуется.

– Что? – не поверила Васюрина. – Но у нас же договор!

– О чем?

– Я выполняю твое «невыполнимое» задание, а ты в ответ даешь мне возможность проявить себя. Я свою часть честно выполнила!

– И тебя упомянули в популярном журнале, как соавтора статьи, – заметил я. – Но это не дает тебе права разговаривать со мной в таком тоне.

– Ну прости, – тут же сменила она свое поведение. – Этого больше не повторится. Но пойми меня – я прихожу такая, уверенная в себе, что сейчас смогу помочь в важном задании, а меня, как несмышленую девчонку пинком под зад! И из-за чего? Потому что ты забыл даже простейшую бумажку, что я твое доверительное лицо, написать! Конечно мне очень обидно. Комсорг целого института – а смотрели как на пустое место!

С одной стороны она права. Моя ошибка. Но с другой… Я поставил себя на ее место. Вот стал бы я так тому же товарищу Сталину заявлять? Обвинять его в чем-то? Верится с трудом. И если бы у Жени было ко мне уважение, она тоже не повела бы себя так. Поэтому…

– Да, я ошибся, – Женя довольно улыбнулась, услышав эти мои слова. – Особенно, когда поверил, что у нас могут быть спокойные ДОВЕРИТЕЛЬНЫЕ рабочие отношения. Увы, ты показала, как ты ко мне относишься.

– Сереж, ты чего? – напряглась Васюрина, почувствовал холод в моих словах и куда я клоню.

– Все, Жень. Тебя упомянули в статье. Причем, как соавтора, что можно было посчитать даже авансом. Все же ты для статьи не написала ни строчки – только отсортировала материал, какой я просил. Это – достаточная плата за твою помощь с телефоном. Ты правильно тогда заметила, мне гораздо проще было бы обратиться к товарищу Сталину. Он бы мне не отказал. На этом наше сотрудничество закончено.

Женя с возмущением и негодованием смотрела на меня.

– Ах так? – вскинулась она. – Ну и ладно! Еще посмотрим, как ты запоешь, когда у тебя закончится твоя «белая полоса». Приползешь, будешь просить о помощи – фига тебе!

И развернувшись, она выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.

Я стоял посреди комнаты и думал, правильно ли я поступил? Так-то девушка соблюдала наше соглашение. Но учитывая ее поведение, и особенно последнюю реплику – в будущем от нее будут только проблемы. Факт. Такая и подставить может. Не раз же об этом думал.

Постаравшись выкинуть мысли о Жене из головы, я вернулся к текущим проблемам. А они на лицо – контроль погрузки я не провел, и что из этого получится, непонятно. Надо срочно исправлять ситуацию!

Уже на следующий день сразу после пар я отправился на предприятие, указанное в списке Иосифа Виссарионовича. Как и говорила Женя, пускать меня туда не хотели. Лишь удостоверение члена ЦКК помогло. После чего меня «обрадовали» тем, что вся продукция уже погружена и отправлена адресату.

– Ну хоть адрес, куда вы ее отправили, вы дать можете? – раздраженно спросил я.

– Это можем, – кивнул мне директор.

Хоть в моем документе я упор делал на колхозы, первым предприятием в списке товарища Сталина значился завод по производству деталей для станков. Вот директор завода и дал мне целый список адресов – оказывается, отгрузка производилась сразу на несколько других предприятий и даже в машинно-тракторные станции.

Покряхтев, отправился по ближайшим адресам. Там вновь понадобилось мое удостоверение члена ЦКК. Смотрю, все больше порядка становится на местах. Уже каждому встречному узнать ничего не светит, корочка нужна.

Мне показали сами ящики, сорванные пломбы, отметки в ведомости приема продукции. Вроде все как положено. Сами детали тоже показали. Уже парочку успели в станки установить на замену.

Убедившись, что все идет-ка запланировано, я облегченно выдохнул.

До конца месяца ничего нового не произошло. Лагушкин приезжал за мной еще два раза. Один раз он меня не застал – я производил на проверку погрузки мяса в одном из колхозов. В обоих случаях мы ездили на допрос участников «контрреволюционной деятельности». Ее уже успели ОГПУшники окрестить между собой делом о «промпартии». Дополнительно я попросил дать мне материалы по предыдущим допросам. Хоть и с неохотой, это было видно по лицу Егорова, но мне их дали.

Все дела, особенно те, что были заведены до меня, объединяло одно – почти полное отсутствие описательной части. Она была, но очень краткая и не информативная. В ней не указывалось, по какому поводу возбуждено дело. Анонимка это была, или кто-то конкретно сделал донос. На каком основании вообще задержали человека. Только общая формулировка: по подозрению в контрреволюционной деятельности. Не было указания, как проверялись данные, получения как «со стороны», так и от обвиняемого. Проводилась ли вообще эта проверка. Просто запись: такой-то – такой-то задержан по подозрению. При допросе сознался (или нет). Следствие велось тем-то – тем-то. Это… у меня просто нет слов! Прав был Николай Николаевич, тут словно про закон и не слышали. А где конкретика? Как проверить – ложный донос был или нет? Оговорил себя человек, или реально его совесть замучила? Почему вообще он попал в поле зрения ОГПУ?!

Короче, чем больше я вникал в деятельность этой организации, тем больше у меня было вопросов, как у будущего юриста. А когда ко мне пришло осознание, что по вот таким бумажкам людей РАССТРЕЛИВАЮТ… У меня чуть волосы дыбом не встали.