Вскоре после этого я впервые познакомилась с иностранцем. Когда иностранцы приезжали в нашу провинцию, о них говорили все – от Наньнина и до Гуйлиня. С запада везли иностранную отраву, опиум, из-за которого у многих иностранцев возникали безумные мысли о Китае. Другие иностранцы везли сюда оружие – пушки, порох и фитильные замки, новые, но медленные, оставшиеся после проигранных битв. А еще в нашу провинцию приезжали миссионеры, которые прослышали, что хакка поклоняются Богу. Они хотели помочь нам попасть на их небеса, вот только не знали, что у нас Бог – это не совсем их Иисус. А потом мы поняли, что и небеса у нас не совсем такие, как у них.

Но иностранец, с которым я познакомилась, не был миссионером. Это был американский генерал. Хакка прозвали его Капюшоном, потому что он всегда носил большой капюшон, а не шляпу, а еще черные перчатки, черные ботинки и короткий серый пиджак с блестящими, как монетки, пуговицами от пояса до самого подбородка. В руке он сжимал трость из ротанга с серебряным наконечником и набалдашником из слоновой кости в виде обнаженной женской фигуры.

Когда он появился на Чертополоховой горе, жители окрестных деревень высыпали на склон и собрались в широкой зеленой долине. Он прискакал на лошади в сопровождении пятидесяти кантонских солдат, бывшие лодочники и нищие гордо ехали на приземистых скакунах, щеголяя в разноцветной форме, которая, по слухам, была не китайской и не маньчжурской, а просто обноски, оставшиеся после войн во французских колониях в Африке. Солдаты орали: «Эй, вы поклоняетесь Господу? И мы тоже!»

Некоторые из наших людей думали, что Капюшон был Иисусом или, как Небесный Царь, еще одним из его младших братьев. Он был очень высоким, с густыми усами, короткой бородой и волнистыми черными волосами, спускавшимися до плеч. Мужчины хакка также носили длинные волосы таким же образом, не заплетая косичек, потому что Небесный Царь сказал, что наш народ больше не должен подчиняться законам маньчжуров^[20]. Я никогда раньше не видела иностранца и не могла определить его настоящий возраст. Мне он показался старым. У него была кожа цвета репы, а глаза мутные, как вода на мелководье. На лице виднелись странные рытвины и припухлости, как у тяжелобольного человека. Капюшон редко улыбался, зато смеялся часто. Его резкий голос напоминал ослиные крики, но рядом всегда был его помощник, посредник, приятным голосом переводивший слова Капюшона.

Когда я первый раз увидела этого посредника, то по ошибке приняла его за китайца, но уже через минуту он показался мне вроде бы иностранцем, но вроде и нет. Как ящерица, которая меняет цвет, подстраиваясь под окружающие ее листочки и прутики. Потом я узнала, что у этого человека мать китаянка, а отец – американский торговец. В нем были черты сразу обоих, поэтому генерал Капюшон называл его Ибань Жэнь, Половинчатым человеком.

Ибань сказал, что Капюшон только что из Кантона, где подружился с Небесным Царем, возглавлявшим восстание тайпинов. Мы были поражены. Небесный Царь – святой, урожденный хакка, выбранный Господом в качестве своего драгоценного младшего сына, брата Иисуса. Мы внимательно слушали.

Капюшон, по словам Ибаня, был американским военачальником, верховным генералом высшего ранга. Он приплыл через моря в Китай, чтобы помочь тем, кто почитал Господа, и обожал и нас, и наши законы, запрещавшие торговлю опиумом, воровство и плотские услады. Все кивали, а я своим единственным глазом уставилась на обнаженную женщину на набалдашнике трости Капюшона. Он сказал, что прибыл помочь нам выиграть битву с маньчжурами, поскольку таков Божественный замысел, записанный больше тысячи лет назад в Библии, которую он держал в руках.

Вообще-то Небесный Царь уже обещал нам, что народ хакка унаследует землю и будет править Царством Божьим. Капюшон сообщил, что тайпины уже захватили много городов, собрали много денег и земли. И теперь борьба перемещается на север, но остальные Почитатели Господа с Чертополоховой горы должны прийти к нему в качестве солдат. Он добавил, что их ждет награда: теплая одежда, много еды, оружие, а позже и собственная земля, новый статус и звания, школы и дома, отдельно для мужчин и для женщин. Небесный Царь будет отправлять провиант оставленным семьям. К этому моменту все кричали: «Великий мир!^[21] Великий мир!»

Затем генерал Капюшон с размаху всадил трость в землю. Все снова притихли. Он велел Ибаню показать нам дары, которые передал с ним Небесный Царь. Бочки с порохом! Куча винтовок! Корзины с французской униформой из Африки, местами порванной и даже заляпанной кровью. Но все согласились, что даже в таком состоянии она прекрасна. Народ перешептывался: «Эй, посмотри на эти пуговицы, пощупай ткань». В тот день очень много людей, мужчин и женщин, присоединились к армии Небесного Царя. А я нет. Мне было всего семь лет, слишком мала, поэтому я дико расстроилась. Затем кантонские солдаты раздали униформу, но только мужчинам. Увидев это, я перестала так уж сильно расстраиваться.

Мужчины надели свою новую форму. Женщины изучили фитильные замки и спички, которыми нужно было их поджигать. Генерал Капюшон снова стукнул своей тростью и попросил Ибаня принести нам подарок. Мы все подались вперед в ожидании очередного сюрприза. Ибань притащил плетеную клетку, в которой сидела пара белых голубей. Генерал Капюшон на своем ломаном китайском объяснил, что он попросил Господа дать ему знак, что мы армия победителей. Господь послал ему голубей. Голуби, заявил генерал, означали, что мы, бедные хакка, получим в награду Великий мир за те лишения, которые мы претерпевали десять тысяч лет. С этими словами он открыл клетку, вытащил птиц и подбросил их в воздух. Толпа взревела. Все побежали, расталкивая друг друга и подпрыгивая, чтобы поймать птиц, пока они не улетели. Один мужик споткнулся и ударился башкой о камень. Его череп треснул, и мозги вытекли наружу. Но остальные перепрыгивали через тело, преследуя редких драгоценных птиц. Одного голубя в итоге поймали, второй улетел. Кто-то в тот вечер сытно поужинал.

Мои родители присоединились к повстанцам, а еще мои дяди, тети, старшие братья, почти все жители Чертополоховой горы и городов в долине, кто был старше тринадцати лет. Пятьдесят или шестьдесят тысяч человек.

Крестьяне и землевладельцы, торговцы супом и учителя, бандиты и попрошайки, и не только хакка, но и народности яо и мяо, племена чжуан и даже бедняки пунти. Это был великий период единения для китайцев.

Меня оставили на Чертополоховой горе с бабушкой. Жалкая деревня из младенцев и детей, стариков и хромых, трусов и идиотов. Но мы радовались, потому что, как и обещал, Небесный Царь послал своих солдат доставить нам запас продовольствия, больше, чем мы могли представить за сто лет. Солдаты также принесли нам истории о великих победах: Небесный Царь основал свое новое царство в Нанкине. Там серебряных монет больше, чем рисовых зерен. Еще они рассказывали, в каких прекрасных домах жили его подданные, причем мужчины и женщины раздельно. А еще о том, какую размеренную жизнь ведут там – в воскресенье ходят в церковь, работать не надо, знай отдыхай да радуйся. Мы были счастливы услышать, что теперь мы живем во времена Великого мира.

В следующем году солдаты принесли рис и соленую рыбу. А еще через год уже только рис. Прошло еще много лет. Однажды человек, который когда-то жил в нашей деревне, вернулся из Нанкина. Он сказал, что Великий мир пребывает в упадке. Перед лицом страданий все сражаются одинаково. Но когда наступает мир, никто не хочет быть как все. Богатые не хотят делиться, менее богатые завидуют и воруют. В Нанкине, по его словам, все искали роскоши, удовольствий, запретной любви. Сам Небесный Царь теперь обитает в прекрасном дворце и имеет много наложниц. Он позволил человеку, одержимому Святым Духом, править Царством. А генерал Капюшон, человек, сплотивший всех хакка во имя борьбы, присоединился к маньчжурам и теперь стал предателем, связанным золотом китайского банкира и браком с его дочерью.

– Когда слишком много счастья, – сказал тот человек, – то это счастье всегда заливается слезами печали.

Мы чувствовали желудками всю правду сказанного. Мы голодали. Небесный Царь забыл нас. Наши западные друзья предали нас. Мы больше не получали еды и рассказов о победах. Мы обеднели. Ни матерей, ни отцов, ни поющих дев и юношей. А зимой еще и лютый холод.

На следующее утро я покинула родную деревню и спустилась с горы. Мне было четырнадцать, достаточно взрослая, чтобы выбрать свой жизненный путь. Бабушка умерла за год до этого, но ее призрак меня не остановил. Это был девятый день девятого лунного месяца, я помню, потому что в этот день положено подниматься на вершины, а не спускаться с них; это день почитания предков; день, который Почитатели Господа проигнорировали, чтобы доказать, что живут по западному календарю и чтут пятьдесят два воскресенья, а не священные дни китайского лунного календаря. Итак, я спустилась с горы и направилась через долины. Я больше не знала, во что мне верить и кому доверять. Я решила, что подожду какого-нибудь знака свыше и посмотрю, что произойдет.

Я добралась до города у реки под названием Цзиньтянь. Всем встреченным хакка я говорила, что я Нунуму. Но они не знали ничего про одноглазую разбойницу. В Цзиньтяне о ней знать не знали. Хакка не восхищались тем, что мне выбил глаз призрачный конь. Они жалели меня, совали мне в руку засохшие рисовые шарики, превратив в полуслепую попрошайку. Но я отказалась стать той, кем меня видели окружающие.

Я отправилась бродить по городу, размышляя, чем могу заработать на пропитание. Я видела кантонцев, которые срезали с пальцев мозоли, яо вырывали зубы, пунти втыкали иголки в отекшие ноги. Но я не умела зарабатывать на всяких гниющих кусках плоти. И вот я оказалась на низком берегу широкой реки и увидела, как рыбаки-хакка закидывают огромные сети с маленьких лодочек. Но у меня не было ни сетей, ни лодки. Я не умела думать, как проворная хитрая рыба.

Но не успела я решить, что же мне делать, как услышала чьи-то крики на берегу: «Иностранцы приехали!» Я побежала на пристань и увидела двух лодочников-китайцев, молодого и старого, которые выполняли заодно роль носильщиков-кули и носили по узким сходням коробки, ящики и сундуки с большой лодки. А потом я увидела и самих иностранцев, которые стояли на палубе. Их было пятеро. Все в скучных черных одеяниях, кроме одной самой мелкой иностранки, у которой и волосы, и платье были ярко-коричневого цвета, как панцирь жука-короеда. Это была мисс Баннер, но тогда я, разумеется, этого не знала. Я наблюдала за ними своим единственным глазом, а пять пар иностранных глаз пристально смотрели, как оба лодочника, молодой и старый, балансируют на узких сходнях. На плечах у них было по два шеста, а между шестами на перекрученных веревках болтался массивный сундук. Внезапно ярко-коричневая иностранка сбежала на сходни – кто ее знает, с чего вдруг? – чтобы спросить о чем-то носильщиков, предупредить их быть поосторожнее. И тут вдруг сходни заходили ходуном, сундук начал раскачиваться, вместе с ним раскачивались и носильщики, а четверо иностранцев громко заверещали с палубы. Туда-сюда, вверх-вниз. Не отрывая взгляда, мы смотрели, как напряглись мышцы носильщиков, а иностранка забила руками в воздухе, будто недавно вылупившийся птенец. В следующий миг старик, который шел первым, издал пронзительный крик. Что-то треснуло, и я увидела, что из его плеча торчит обломок кости. После этого оба китайца вместе с сундуком и иностранкой в блестящем платье улетели в воду, подняв целый фонтан брызг.