Спирта на аэродроме было не просто много, а неприлично много, потому как применялся он там в самых разных целях. И в обслуживании тонкой электроники для тщательного промывания контактов, и в заправке самолетов для антиобледенительных систем непосредственно. На промывку электроники спирту, как правило, требовалось немного, а вот в самолеты его заправлялось порядком. Инженеры-электронщики, которым чистейший, как слеза, спирт выдавался для промывки плат и чувствительных контактов, к полученной амброзии относились крайне рачительно и потому чистку вверенного оборудования предпочитали производить сухой тряпочкой, предварительно дыхнув проспиртованным дыханием на очищаемую поверхность. Получалось неплохо. Советская электроника, особенно военная, хоть и выглядела неказисто и так, будто ее из цельного куска металла топором вытесали, работала годами и вполне себе исправно, даже в адских условиях эксплуатации и при таком замечательном «обслуживании». Однако то количество спирта, которое электронщиками при такой сухой чистке «экономилось», не шло ни в какое сравнение с тем объемом, каковой заправлялся в антиобледенительные системы самолетов. Главкомовский Ту-134, в простонародье – «ТУшка», за расчетный час полета использовал столько спирта, сколько груженый КАМАЗ солярки на сто километров пробега сжигает. Среди пилотов и товарищей, близких к авиации, этот самолет помимо уже знакомого вам наименования «ТУшка», еще и второе неофициальное имя имел – спиртовоз.

Ну а потому как главком летал часто и далеко, только на нужды его комфортабельного лайнера спирта расходовалось столько, сколько на хорошей ликеро-водочной фабрике за пять рабочих смен по бутылкам разливалось. И это не говоря про все остальные летательные аппараты, коих на этом аэродроме было в достатке. Ну а раз летающей техники на аэродроме в достатке, то отчего же у офицеров и прапорщиков, на этом аэродроме служащих, в том спирте нужда должна быть? Ни в коем случае! Не должны ни в чем не повинные офицеры и прапорщики при таком спиртовом изобилии в нужде и худости прозябать. Ну а раз не должны, так и тащил этот самый спирт во все стороны каждый в силу своей наглости и живости ума. Кто в бутылочках из детской кухни скромно грамм по двести в каждый карман укладывал, а кто и бидон молочный, совершенно не стесняясь и открыто, в сторону дома волок. «Вот, типа, посмотрите, граждане дорогие, каков я семьянин замечательный! Сам с боевого дежурства еле ноги волочу, некормленый, непоеный, но о семье своей прекрасной забочусь и ни на минуту беспокоиться не перестаю! Молочка вот прикупил…»

Нюх же, понимая всю валютную ценность «огненной воды» и будучи человеком малопьющим, в нуждах своего личного хозяйства таскал ведрами, и денег, полученных от реализации военного спирта, ему с лихвой хватало на обеспеченную жизнь многодетного отца. Одно только его расстраивало и время от времени портило планы – спиртом, в отличие от аккумуляторов и гаечных ключей, заведовал не он. Другой прапорщик заведовал. А тот, вот ведь вредина и гадина, не всегда спирт на солярку менять соглашался. Наверное, потому не соглашался, что курс «один к одному», предлагаемый Нюхом, его мало устраивал. Знал спиртовой прапор, что литр солярки в нефтяном Азербайджане стоит примерно столько же, сколько литр газированной воды без сиропа, и что за литр спирта Нюх должен был бочку соляры приволочь, а не трехлитровой банкой перед его носом трясти. Нюха же предложение подобной пропорции оскорбляло до глубины души, и он после таких отказов в честном бартере обзывался «козлом» и обещал страшно отомстить.

Ну он и отомстил в итоге.

Спирт, которого было действительно много, в целях хотя бы частичной его сохранности, хранился в сорокафутовом морском контейнере и надежно запирался на ночь. Три висячих замка, надежно запирающих ворота, вкупе со стальными стенами контейнера не позволяли проникнуть внутрь ни злоумышленнику, алчущему халявного алкоголя, ни его дурным мыслям этим алкоголем завладеть. Да что там алчущий с его мыслишками? Ни мышь, ни крыса, ни даже очень мелкий комар не проскочат! Сохранно все и надежно хранимо, как в золотовалютном резерве швейцарского банка, одним словом.

Но и на старуху бывает проруха.

Случилось однажды так, что, на беду спиртового прапорщика, его очень срочно и очень требовательно призвал к себе командир эскадрильи, прогуливавшийся ради повышения собственной информированности по авиастоянкам. Уж чего там комэску именно от спиртового прапора потребовалось, то истории доподлинно не известно, но только чесанул военный Бахус на зов командования так быстро, что свою алкогольную пещеру Аладдина ни закрыть, ни запереть не удосужился. И ровно, как на беду какую-то, Нюху именно в этот злосчастный момент мимо тех полураспахнутых ворот в неизвестном направлении проследовать понадобилось. Идет он, значит, идет, никого вокруг себя не замечает, в мыслях своих что-то там такое про светлое будущее думает и вдруг видит – батюшки, а спиртовая-то не заперта и без пригляда на произвол судьбы брошена. Это ли не удача?! Это ли не везение?! Да они самые, что ни на есть! Пруха, так сказать, в ее самой полной и неприглядной выраженности. Абсолютная и бесповоротная пруха!

И вот что, по-вашему, нормальный, в меру жадный и немного мстительный человек в такой ситуации сделал бы? Думаете, ведро до краев из ближайшей бочки набулькал и смылся бы? Полагаете, всю бочку целиком в свои собственные закрома укатил бы? Ну-у-у, все может быть… Я бы еще такой вариант предположил, когда чрезмерно мстительный жадина сразу две бочки укатил бы. Но это сложно. Это силушку нужно иметь богатырскую, а ее у Нюха не было. По ночам всю растрачивал, да и с богатырем, если честно, его разве что служение Отчизне малость роднило, не более. Однако же она ему, силушка эта, и не потребовалась вовсе от того, что не таков был наш Нюх, чтобы на всякую мелочь типа ведер с бидонами размениваться. Умнее он был, да и мыслил масштабнее. Ну а поскольку Нюх образование имел малость техническое, масштаб сообразительности, наложенный на инженерную науку и помноженный на смекалку вороватого ума, породил на свет Божий совершенно неожиданное решение: он использовал сварочный аппарат. Да, да, вы не ослышались, именно его – сварочный аппарат. Тот самый, который с электродуговой сверкалкой и россыпью раскаленных искр из расплавленных ошметков.

В этот момент всякому, кто не знаком с конструкцией контейнерных дверей, станет совершенно непонятно, при чем тут спирт, бочки, бидоны и сварочный аппарат. Как вообще пожароопасный электроприбор может совмещаться с летучей и чрезвычайно легко воспламеняющейся жидкостью в едином пространстве цельнометаллического контейнера? На самом же деле все объясняется чрезвычайно просто: гайки. Гайки и болты. Те самые гайки с болтами, которыми стальные воротины контейнера к здоровенным петлям насмерть прикручиваются. Ну, не так чтобы совсем уж насмерть, если честно. Болты, торчащие своими шестигранными головками на улицу, если к ним нужный ключ подобрать и недюжинную силу приложить, конечно, как это и положено болтам, немного проворачивались. Это правда. Но вот гайки, каковые изнутри контейнера к этим самым болтам присобачены, приржавев малость от морской сырости, вертелись вместе с болтами, не ослабляя своей хватки даже на половину витка резьбы. Не отворачивались, одним словом. Ни в какую не отворачивались.

Нюху сей факт был хорошо известен, потому как он уже несколько раз пробирался к воротам в вечерних сумерках и, не убоявшись суровых часовых, которые при случае и пристрелить могли, эти самые шестигранные головки болтов гаечным ключом вертел во все стороны. Идея его была незамысловата и проста, как все гениальное: если уж ворота заперты на три амбарных замка и отворить их по причине запертости возможным не представляется, то отчего бы обе воротины, надежно сцепленные охранными устройствами, не снять целиком? Снять, необходимое количество спирта из бочек нацедить и потом на место прикрутить, тем самым факт своего присутствия и небольшой утери спирта от спиртового прапора скрыв. Все чинно, все красиво, все благородно!

Тут главное – не встретиться с каким-нибудь ответственным и бдительным часовым и изо всех сил постараться не быть им убитым при попытке расхищения социалистической собственности. Тут да, тут определенные риски были, конечно же. Но Нюх, человек по природе своей настолько же настойчивый, насколько и бестолковый, учитывая всю возможную доходность алкогольной операции, с таким риском смириться смог. Смог, и время от времени заявлялся с гаечным ключом проверить, не разболтались ли гайки и не пришла ли уже светлая возможность открутить ворота настежь. Но нет. Соленая влажность близлежащего Каспия, несущаяся на аэродром непрерывными волнами морского бриза, покрыла резьбу болтов плотным налетом ржавчины и сцепила гайки, так же малость приржавевшие, с этой резьбой насмерть. И оттого казалось, что с экспериментами по откручиванию можно было бы и закончить, махнув на идею рукой и похоронив ее, такую светлую и замечательную, под немилосердным натиском погодных условий.

И он уже было так и поступил, но вдруг на тебе – такая удача! Ворота не заперты, а спиртового Цербера за какую-то неведомую провинность командир фейсом по бетону вертолетной площадки возит. Не зная латыни и потому, совершенно не ведая смысла фразы Fortis fortuna adiuvat^[1], Нюх проявил невиданную смелость и решил немедленно воплотить давнишний план с гайками, молниеносно дополнив его некоторыми техническими деталями, коих в более ранней версии не существовало. Умчавшись пыльным галопом в сторону своих мастерских, вернулся он оттуда буквально через несколько минут, волоча на своей тощей спине небольшой сварочный аппарат, работающий от обычной электрической сети. Аппарат был произведен в Советском Союзе и потому весил, как промышленный трехфазный сварочник, произведенный в какой-нибудь экономной Японии. Спина Нюха хрустела, а сам он, пунцовый от напряжения, обливался потом, стекавшим с него бурной Ниагарой. Прапорщицкий китель взмок не только под мышками, но и по всей своей поверхности, поменяв из-за этого цвет со светло-зеленого, выцветшего хаки на грязно-бурый цвет нильского крокодила, а бегущие по щекам капли размером со среднюю вишню оставляли на нечистом лице Нюха светлые полосы омытой кожи.

Но это было неважно. Совершенно неважно! На это не стоило обращать внимания и терять драгоценные минуты на протирание обильной влаги. Нужно было действовать, потому как командирский задор в отношении метилового сторожа мог завершиться в любую минуту и тот, взбодренный, но не поверженный, грозил возвернуться к боевому посту в любой, самый неожиданный момент. Скинув сварочный аппарат со спины, Нюх одним движением размотал длинный провод питания и, юркнув внутрь контейнера, пахнущего дырявой канистрой из-под водки, вставил вилку в розетку, о местоположении которой он, так часто сюда захаживавший, конечно же, знал доподлинно. Выскользнув на улицу юркой змейкой и вцепившись в держак сварочника, где уже красовался электрод «двойка», в пару десятков безошибочных движений Нюх приварил приржавевшие гайки непосредственно к плашкам воротных петель. Робот-сварщик на сборочной линии «Тойоты» не справился бы так чисто и так быстро! Напортачил бы где-нибудь робот, к бабке не ходи! А Нюх – нет, прихватил совершенно одинаковыми каплями, не срезав ни одной гайки и не насыпав на пол предательских «соплей». Мастер, одним словом! И зачем оно ему надо? – спросите вы. А затем, друзья вы мои дорогие, что в таком положении гайка, намертво приваренная к неподвижной петле, шансов вместе с болтом покрутиться более не имела. А раз не имела, так и сам болт, получается, теперь снаружи полностью выкрутить можно совершенно легко и беспрепятственно. Ну согласитесь, гениально же? Гениально и элегантно.

Исполнив таким образом задуманное, прапорщик так же молниеносно смотал провод питания, взвалил сварочный аппарат на спину и, ласково помахав бочкам со спиртом на прощание, широкими скачками умчался в расположение, к коему он был приписан служебными обязанностями. Ну а поздним вечером Нюх вернулся с гаечным ключом и двумя молочными бидонами. Но только не с такими, с которыми меня в розовом детстве бабушка за молоком отправляла и в которые не больше трех литров питательной жидкости входит, а с теми, в которых это самое молоко с ферм и коровников на грузовике привозят. Заявился Нюх с алюминиевыми флягами, вмещающими в себя по сорок литров жидкой фракции. При каждом его шаге фляги негромко позвякивали расшатавшимися замками, вызывая в Нюхе справедливое опасение возможной встречи с вооруженным часовым. Но, как я уже и говорил, новомодное определение «Слабоумие и отвага» не только хорошо подходило двум мультяшным бурундукам, но и в полной мере живописало психофизический портрет Нюха, а потому, матерясь сквозь зубы на дезавуирующие фляги, до контейнера он все-таки добрался.