Садовник Руфус – хороший, но жутко занудный. Разговаривать с ним невозможно, потому что он говорит без умолку – бу-бу-бу, бу-бу-бу, – а ты только киваешь и стараешься не заснуть от скуки. На семейном кладбище Келси Руфус – единственный, кто не приходится им роднёй. Он всю жизнь проработал в поместье и жил в маленьком домике в глубине сада. Он сам всегда говорил, что не женился и не обзавёлся собственной семьёй потому, что слишком любил поместье, и когда он умер от старости, все Келси согласились, что он им почти как родной и должен быть похоронен на их кладбище.

Ровен театрально закатывает глаза.

– Пришлось согласиться. Иначе сидеть бы мне на уроках до вечера – а кому захочется киснуть дома в такую чудесную погоду?! – Запрокинув голову, она шумно втягивает воздух, напоённый весенними ароматами.

– Ясно. Значит, будем выгуливать наши носы, – хихикает Кора и идёт вслед за подругой по гравийной дорожке. – Хотя мой нос уже мало что чувствует, но всё равно пусть погуляет. Ему полезно.

Ровен смеётся над шуткой подруги, но её взгляд остаётся серьёзным. Она смотрит на Кору – на её призрачно-бледное, очень красивое, классическое лицо, словно изваянное из белого мрамора. Ровен однажды сказала, что Кора похожа на древнеримскую статую, сбежавшую из музея, и Кора потом минут десять смеялась и никак не могла успокоиться.

– Я просто не могу свыкнуться с мыслью, что уже завтра навсегда стану старше тебя, – говорит Ровен.

– Да. Спасибо, что напомнила, – отвечает Кора, и её голос звучит как-то странно.

Ровен смущённо смотрит себе под ноги. Кора её самая близкая подруга, но есть темы, которые лучше не обсуждать даже с друзьями. Иногда надо трижды подумать, прежде чем говорить что-то вслух.

– Извини.

– Ничего страшного. Я не обиделась. – Кора задумчиво смотрит на Ровен. – Но что будет дальше, когда ты станешь ещё старше? – Маленькая морщинка над переносицей выдаёт её беспокойство. Давным-давно они с Ровен провели тайный ритуал, который придумали сами, и поклялись друг другу всегда оставаться друзьями. Они даже обменялись капелькой крови. Но сейчас Ровен нечаянно заговорила о том, о чём они до сих пор не задумывались всерьёз. Кора навсегда останется двенадцатилетней девочкой, а Ровен с каждым годом будет становиться всё старше и старше, пока не станет уже совсем взрослой. Эта мысль, кажется, меняет всё.

– Дальше всё будет так же. Мы всегда будем друзьями! – решительно заявляет Ровен и поднимает вверх указательный палец правой руки, а левую руку кладёт на сердце.

Кора повторяет за ней и осторожно прикасается к кончику пальца Ровен, вызывая в нём лёгкое жжение.

– Друзья навсегда, – произносят они в один голос, серьёзно глядя друг на друга.

Глава 2

На невысоком холме в центре кладбища растёт большой бук, раскинувший свои могучие ветви широко-широко, как бы укрывая здешних обитателей от всех бед. Руфус стоит прямо под буком, согнувшись так, что едва не касается носом земли. Девочки быстро ныряют за самое большое надгробие.

– Наверное, увидел какой-нибудь редкий цветок, – хихикает Кора.

– Или интересный кусочек мха, – улыбается Ровен. – Знаешь, мне как-то не хочется выслушивать лекцию о его новых находках или цветении луковичных растений. – Она подносит палец к губам, и они с Корой тихонечко идут прочь, пока призрачный садовник их не заметил.

Они отходят подальше, и только тогда Ровен решается окликнуть Зомби, который отправился навещать её многочисленных двоюродных и троюродных бабушек и прочих родственниц, всегда готовых его погладить и взять на ручки. Ровен всех называет тётушками, хотя они никакие не тётушки, но если их называть правильно, можно запутаться.

Они с Корой шагают по узкой тропинке вдоль живой изгороди, и Ровен то и дело поглядывает на свой дом. Отсюда он выглядит старым и обветшалым, с кривыми зелёными ставнями и крошащейся каменной кладкой. Дикий виноград, оплетающий стену до самой крыши, осенью придаёт дому призрачный мрачный вид, но сейчас он словно подёрнут нежной зелёной дымкой первой весенней листвы. Совсем иначе смотрится фасад, где широкая подъездная дорожка и буйно цветущие летом розы создают ощущение, что перед тобою не просто дом на дальней окраине городка, а величественный старинный особняк. Трещин в стенах издалека не видно – чтобы их разглядеть, надо подойти совсем близко.

Этот дом уже много веков принадлежит семье Келси, его передают от матери к дочери. Лишь у последней хозяйки, которую жители городка считали ведьмой, не было детей, и поэтому дом перешёл по наследству к её племяннице Гвиннор, маме Ровен. Ровен живёт здесь с мамой и бабушкой с самого рождения. Вернее, с трёх лет – только с мамой, потому что бабушка переселилась на кладбище, но это, как говорится, уже детали.

Ровен любит свой дом, любит это уютное кладбище и всех родных, нашедших там последний приют. Это вообще нормально, что человек любит кладбище? Сама того не замечая, Ровен пожимает плечами. Она может любить всё что захочет. В конце концов, рядом нет ни единой живой души, которая сочла бы её сумасшедшей.

– Ты чего пожимаешь плечами? – спрашивает Кора.

– Я просто подумала, что люблю наше кладбище. Здесь вся наша семья.

Кора кивает в знак согласия:

– Я тоже очень его люблю. Но иногда я скучаю по мороженому или прогулкам в лесу. – Она задумчиво смотрит вдаль.

Ровен понимающе кивает. Будь она мёртвой, она бы тоже скучала по многому из того, что доступно живым.

Погружённые в мысли, они идут дальше, по дороге приветливо здороваясь с поднявшимися из могил родственниками. Зомби с большим удовольствием играет в пятнашки с парочкой совсем маленьких детишек.

– Кора, а ты скучаешь по папе? – внезапно спрашивает Ровен.

Вопрос срывается с языка раньше, чем она успевает сообразить, что, наверное, не стоило его задавать.

Кора медленно мотает головой:

– Нет, не скучаю. Я его и не помню, на самом деле. Он ушёл, когда мне был всего один год. А почему ты спросила?

– Ну… Мы говорили о том, чего нам не хватает, и я подумала… Ладно, не важно. Забудь. – Ровен неловко машет рукой. Эта тема никогда не обсуждается дома. Ровен даже не знает, кто её папа, и мама всегда говорит, что она ничего не потеряла. Но ей всё равно хочется с ним повидаться. Просто чтобы посмотреть, не от него ли она унаследовала свой прямой тонкий нос и эти странные чёрные точки на скулах, по четыре под каждым глазом. Мама говорит, что это просто веснушки, но для веснушек они расположены слишком уж симметрично. Ровен доподлинно знает, что яркие голубые глаза достались ей от мамы. Это фамильная черта рода Келси. У всех женщин на старинных портретах в их доме точно такие же голубые глаза. А вот таких тёмных волос, как у Ровен – длинных и чёрных, будто вороново крыло, – нет больше ни у кого.

– Скажи, Ровен, ты бы хотела… – Кора умолкает на полуслове и замирает на месте, словно чего-то испугалась. Выражение её лица не предвещает ничего хорошего. Ровен нерешительно бросает взгляд в ту сторону, куда так пристально смотрит её подруга.

На траве между двумя надгробиями стоит невысокая сгорбленная старушка с корзинкой в руках, доверху набитой всевозможными травами. Лицо у старухи точно такое же белое, как у Коры, но на этом сходство заканчивается. Глаза посажены так глубоко, что их почти и не видно. Горбатый нос напоминает клюв хищного ястреба. Губы сжаты в тонкую линию. Белые тонкие волосы, свисают длинными неопрятными прядями. Сердце Ровен на миг замирает. Это та самая женщина, которую жители их городка считали злой ведьмой. Ровен не часто встречает её на кладбище, и этому она только рада. Втайне она побаивается этого призрака: ей всегда кажется, что старуха на неё злится, потому что теперь она живёт в её доме. Хотя это, конечно же, глупо. Тётушка Айне сама оставила дом её маме – так с чего бы ей злиться? Но всё равно в ней есть что-то пугающее…

– Тётушка Айне, – произносит Ровен. Её голос слегка дрожит, и она почтительно склоняет голову. Мама всегда говорит, что при встрече с двоюродной бабушкой следует проявлять уважение.

Тётушка Айне молчит. Её крошечные глазки смотрят пристально, колючий взгляд будто пронзает подружек насквозь, что в случае с Корой не так уж сложно.

Когда Ровен вновь поднимает глаза, тётушка Айне вскидывает руку над головой и указывает пальцем на небо. Девочки смотрят вверх, но в небе нет ничего необычного. Палец начинает вращаться по кругу, и, словно следуя его указаниям, на земле кружатся прошлогодние опавшие листья, как если бы по кладбищу мчался бесшумный маленький вихрь. Лицо тётушки Айне остаётся непроницаемым. Она вращает уже всей рукой, взвихрённые листья шелестят как на сильном ветру.

По спине Ровен бежит холодок. Рука старухи резко замирает. Листья лежат на земле неподвижно. Скрюченный палец по-прежнему угрожающе поднят вверх.

Девочки не решаются переглянуться – боятся не выдержать и закричать. Ровен безотчётно хватается за руку Коры, почти не ощущая обычного призрачного покалывания.

– Я, наверное, пойду, – шепчет Кора. – Мне страшно. – И она растворяется белой дымкой, оставив Ровен одну.

Тем временем тётушка Айне указывает пальцем прямо на неё и что-то пишет в воздухе.

Единица и тройка.

Тринадцать.

Чёртова дюжина.

Несчастливое число.

Как считается у суеверных людей.

Завтра Ровен исполняется тринадцать лет.

Глава 3

– Ну, спасибо за дружескую поддержку, – говорит Ровен, остановившись у маленького надгробия.

Коры нигде не видно. Когда тётушка Айне написала в воздухе число 13, Ровен в страхе умчалась прочь. Она не отважная героиня, и никогда ею не станет, это уж точно. Мама вечно ворчит, что Ровен боится всего на свете и впадает в истерику со слезами, когда Бэмби в мультике поранит копытце, а если в каком-нибудь детском фильме звучит страшная музыка, то она прячет голову под подушку и не хочет смотреть на экран.

– Кора?! – Ровен сердито стучит по надгробию кулаком.

– Я подожду, когда ты перестанешь на меня злиться, – доносится из травы тихий голос. – Завтра у тебя день рождения, у тебя будет хорошее настроение, и ты быстрее меня простишь.

– Может быть, и прощу. А может, не прощу. – Ровен раздражённо смотрит на траву у себя под ногами. Она знает, что Кора права: она ненавидит размолвки и споры и всегда старается сохранять мир как с живыми, так и с мёртвыми родственниками. Она подбирает кусочек гравия, лежащий рядом с надгробием Коры, и бросает его обратно на дорожку. Камешек падает с громким стуком.

Ровен садится на землю и прислоняется спиной к невысокой надгробной плите своей лучшей подруги. После встречи с тётушкой Айне у неё до сих пор трясутся поджилки, и она никак не может выбросить из головы указывающий на неё скрюченный палец.

Тринадцать.

Что это значит? Вряд ли это обычное совпадение, что загадочная тётушка Айне начертила в воздухе это число – завтрашний возраст Ровен – именно сегодня, накануне её дня рождения. Но зачем? Почему? Непонятно…

Знакомое лёгкое покалывание в макушке заставляет Ровен поднять глаза. Да, это бабушка Мори гладит её по голове. За спиной у бабушки стоит её вечная – в прямом смысле слова – подруга, мадам Курьёз, и с любопытством заглядывает ей через плечо.

– Тебя что-то беспокоит, малышка? – спрашивает бабушка Мори, потом прижимает ладонь к щеке Ровен и задумчиво смотрит вдаль. – Я вижу, ты встретилась с тётушкой Айне. Она тебя напугала?

Мадам Курьёз подходит ближе, чтобы не пропустить ни единого слова.

– А я вижу, ты привела с собой ходячую фабрику сплетён, – шепчет Ровен себе под нос, но, видимо, не так тихо, как кажется ей самой.

– Tiens, chérie^[1], – раздаётся высокий писклявый голос мадам Курьёз. Она улыбается и, похоже, совсем не обиделась. – А что ещьё дьелать на таком крошечном кладбьище? Только и радость, что поговорьить. Когда есть о чём говорьить, мы всье счастливы, да!

Ровен улыбается ей в ответ. Хотя мадам Курьёз любопытная сверх всякой меры, она очень добрая и прямодушная. Говорит она с сильным французским акцентом, что очень забавно, но здесь над ней никто не смеётся. Наоборот, все ей рады.