Резкий стук в окно заставляет вздрогнуть и повернуть голову. Страх сдавливает горло, когда я вижу на холоде Руслана – все еще раздетого, злого, тяжело дышащего. Понимаю, что обманывала себя – ничего не забыто, как бы сильно я ни старалась. Сердце истекает кровью в груди, иначе почему я захлебываюсь?

– Открой! – скорее догадываюсь по движению его губ, на которые завороженно смотрю, чем действительно слышу это.

В ужасе мотаю головой и вжимаюсь лопатками в сиденье. Нет, если я открою, то, возможно, коснусь его, и тогда…

– Я сказал, открой! – кричит он и изо всех сил лупит ладонью по стеклу, а я жмурюсь. Нет, это не мой Руслан. Он остался на берегу Средиземного моря, в лучах золотистого солнца, в соленой воде, ласкающей кожу, в на белоснежных простынях, пахнущих любовью. Его нет. Все затерялось в прошлом. Это просто кошмар.

Я так плотно сжимаю глаза, что меня ослепляют разноцветные фейерверки. Шум в ушах нарастает, пальцы дрожат, да меня уже всю трясет. Я моргаю, когда больше не могу не смотреть, и, заметив Владимира, выходящего из дома, наконец выдыхаю. Хотя бы немного. Все сейчас закончится, а завтра будет новый день. Все закончится, и я снова буду зализывать раны, но подальше от него. Подальше от всего этого.

Владимир зовет Руслана, и тот обходит машину со стороны капота, направляясь к нему. Они ругаются. Яростно. Пылко. С жаром. И я невольно вскрикиваю и прикрываю рот, когда Владимир дает сыну пощечину, а ее фантомный звон оглушает меня. За два месяца совместной работы я ни разу не слышала, чтобы он даже голос на кого-то повышал, не то что… боже, что должен был сказать Руслан, чтобы заслужить это? Мне страшно. А он молча потирает лицо, сплевывает на асфальт и быстрым шагом возвращается в дом, больше не взглянув в мою сторону.

Осторожный стук в водительскую дверь слишком разительно отличается от требования Руслана. Я бы с удовольствием пряталась в одиночестве и дальше, но тянусь к панели и открываю Владимиру. Все потом, когда запрусь в четырех стенах съемной студии и позволю себе выплакать ком, застрявший в горле.

– Соня, извини, что ты стала свидетелем подобной сцены. Не так я хотел провести это утро, – пристегиваясь ремнем безопасности, говорит совершенно будничным тоном Владимир. Он осторожно берет мою ладонь и, поднеся к губам, едва ли ощутимо целует. Его губы теплые, как и улыбка, с которой он на меня смотрит, щетина лишь слегка царапает кожу. Мне даже почти приятно. Владимир очень привлекательный мужчина, половина офиса сохнет по нему, а вторая половина – мужчины. Но я какая-то неправильная, изувеченная и зависимая, потому что могу сейчас думать только о его сыне. Если бы Руслан наговорил ему гадостей обо мне, если бы рассказал о нашей связи, его отец вел бы себя со мной по-другому, ведь так?

Я робко киваю и отворачиваюсь, чтобы пристегнуться и скрыть подступающие слезы. Все, о чем я сейчас могу думать, так это не о нежности Владимира и не о предстоящей работе на объекте, которую я так ждала. Я могу думать лишь о том, что Руслану очень идет фамилия Платонов. И о том, что, если бы я знала ее, все сложилось по-другому. Я бы изначально не согласилась на работу в фирме его отца, каким бы заманчивым это предложение не казалось.

Глава 3

Руслан

С налитыми кровью глазами я наблюдаю, как отцовский «Гелик» уезжает. Как он скрывается из виду, а вслед за этим медленно закрываются автоматические ворота. Ни Сони, ни отца уже давно нет, пыль от колес осела на брусчатку, а я стою и тупо смотрю на опустевший двор, пытаясь осознать все, что только что произошло.

Немыслимо. Нереально. Бред.

Воспоминания, яркие и живые, штурмуют мозг, заставляют сердце тарахтеть на каких-то запредельных оборотах. Соня, с которой я провел лучшее лето в жизни, и мой отец, который меньше года назад похоронил свою жену и мою мать. Это самая издевательская насмешка судьбы.

Жмурюсь и нетерпеливо растираю переносицу. Башка трещит. А теперь еще щека будто онемела – отец приложился знатно. Уму непостижимо. Он никогда в жизни не поднимал на меня руку. Когда я был маленьким, худшим наказанием я считал его игнор – в этом психологическом приеме отцу не было равных. Но сегодняшняя пощечина? Наверное, заслужил. Но, сука, как же его переклинило! А я ведь просто без стеснения озвучил то, что пришло в голову – собирается ли он трахать эту девку на кровати, на которой спал с матерью. Есть от чего взбеситься. Впрочем, стоит представить что-то подобное, меня самого начинает трясти. Это совершенно новый уровень ярости. Ошеломляющий. Когда хочется крушить все вокруг без разбора. Я бы себя сам крушил, если бы мог.

Глубоко вдыхаю, чтобы унять разгоняющееся бешенство. Закрываю глаза, чтобы переключится. Но на деле становится только хуже – на веках изнутри будто вечной татухой выбито лицо Сони. Красивое до одури, испуганное, потрясенное. Будто бы правда не ожидала меня увидеть.

Как, черт возьми, это произошло? Она из другого города! Какого хрена она забыла здесь? Отец сказал, что ее дизайн-проект выиграл в каком-то конкурсе, поэтому она теперь работает в его строительной компании. Припоминаю, что в Испании, где-то в перерыве между безудержными сессиями сексуального характера, она говорила, что учится в художественном колледже. А теперь, значит, девчонка из провинции становится дизайнером интерьеров в фирме моего папаши? И я должен поверить в то, что все это случайность? Да так просто не бывает!

Отхожу от окна и быстро поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Сон как рукой сняло. Оставаться в доме тошно, но и в универ переться нет никакого смысла. От меня алкоголем тянет за версту, да еще, чего доброго, сорвусь и наделаю глупостей. Нужно чем-то занять себя до тренировки, чтобы найти силы смириться с этой новой ужасной реальностью.

Засунув руку в карман треников, нащупываю мобильник.

– Арс, можно я приеду? – выдаю без предисловия, стоит другу снять трубку.

– Не вопрос. Случилось что? – проницательность Громова работает без осечек.

– Долго объяснять, – мой голос звучит резко и отрывисто.

– Лады. Жду тогда.

Чтобы добраться к Громову, вызываю такси. Свою тачку брать не рискую – я все еще бухой. Поймают – не отмажешься, а к отцу обращаться после утренней сцены точно не стану.

– Че у тебя за пожар? – Громов развалился на диване и смотрит, как я нетерпеливо мерю шагами пижонский зал в его квартире.

– Соню помнишь? – спрашиваю мрачно.

– Че за Соня? – Арс явно напрягает память.

– Моя Соня, – бросаю раздраженно, даже не замечая, что использую это местоимение, будто мы с ней и правда все еще как-то связаны. – Из Испании.

– Блондиночка та, которую ты бортанул? Из Саратова?

– Из Омска, – поправляю механически. – И я ее не бортовал! Я просто…

– Да ладно, мне ты можешь не объяснять. Ну и что с ней?

– Она с моим отцом.

– В смысле?

– Он ее сегодня к нам домой привез и… – мой голос глохнет, потому что я тупо задыхаюсь, впервые представив, что могло бы произойти, если бы меня не оказалось дома, и я не разрушил их планы.

– В смысле, он ее трахает? – даже у вечно невозмутимого Громова, который к любой ситуации относится с юмором, глаза ползут на лоб.

– Наверное. Я не знаю, – нервным жестом запускаю ладонь в волосы. – Говорит, она у него работает.

– Ну, может, правда работает?

– Блять, Гром, ну да, а я – твоя горничная.

– Слушай, ну рано или поздно это должно было произойти, – сочувственно произносит Арс. – У тебя отец в отличной форме. Ему сколько, тридцать восемь? А выглядит еще моложе. Ты же понимаешь, он мужик и…

– Он может трахать кого угодно! – выпаливаю я на выдохе. – Но не в нашем доме. И не ее!

– С домом тебя понимаю. А почему не ее? – Арс проницательно щурит глаза. – Она тебе еще нравится?

Нравится? Какое пресное слово, чтобы описать то, что я испытываю к этой стерве. Совершенно неподходящее.

– Просто ей не место рядом с отцом!

– Почему?

С яростью смотрю на Громова. Что за бесячие вопросы у него сегодня? Нарочно, что ли, пытается меня вывести? Она не может быть с отцом. Точка. Кто угодно, но не она.

– Потому что, блять!

– Просвети меня. Я не понимаю, – он демонстративно разводит руки. – С тем, что твой отец уже может выйти из траура ты согласен. Почему не с ней?

– Потому что я ее трахал!

– Не хочешь, чтобы после тебя ее трахал твой отец?

– Арс! Ты решил мне весь мозг этой темой засрать?

– Ты сам пришел! – напоминает друг насмешливо и ржет, когда я показываю ему средний палец, прежде чем стремительно выйти из зала.

В квартире Арса я ориентируюсь едва ли не лучше, чем в своем доме. Не сосчитать, сколько раз мы с ним здесь зависали в последние годы. Поэтому, оказавшись в кухне, я спокойно достаю бутылку воды из его холодильника, лед из морозилки и мешаю себе «коктейль». Сушняк все еще дерет горло, а в груди нещадно пылает. Никак не затушить ни то, ни другое.

– Так какой у тебя план? – не унимается Гром, следом за мной заваливаясь в кухню.

– План? – спрашиваю недоуменно.

– С Соней твоей.

– Она не моя.

– С Соней твоего отца, – Арс даже не старается сдержать усмешку.

– Она не его! – рычу я, с грохотом роняя стакан на столешницу, так что из него едва не выпрыгивают кубики льда.

– Лады, – соглашается он. – С Соней, которая ничья.

– Блять, Гром, умеешь же ты доебаться.

– Просто я тебя таким никогда не видел, – вдруг говорит он серьезно. – Не хочу, чтобы тебе было больно.

Больно? К сожалению, это слово тоже даже отдаленно не подходит к описанию того, как себя чувствую я. Мне не больно. Этот пиздец – не боль. Это агония. И если я не найду выход – мне путь прямиком в ад. А значит, Громов прав – мне нужен план.

Глава 4

Соня

Я чувствую себя разбитой. Не рассеянной, как назвал меня Владимир, пока мы были на объекте, а именно разбитой. Ощущение, что мое и без того перекроенное швами сердце разбилось на куски и невыносимо кровоточит. Больно, аж зубы сводит – так сильно их сжимаю. Сколько времени прошло, а агония все продолжается. Наверное, никогда и не утихнет. Все это такая чушь про «время лечит». Разве что размывает воспоминания. И когда забываешь точные формулировки слов, вспоровших душу, чуть-чуть отпускает. Самую малость.

К обеду я чувствую себя вымотанной морально и физически. Ни разу я так быстро не уставала, особенно от работы. Она всегда мне наоборот в радость, иначе бы я не засиживалась допоздна в офисе. И одним дождливым вечером Владимир не предложил бы меня отвезти. И мы бы не разговорились на будничные темы, и я не почувствовала себя настолько расслабленно, чтобы высказаться по поводу вычурных канделябров, которые хочет запихнуть в проект мой руководитель. И не рассмешила бы Владимира. И он не предложил бы подвезти меня на следующий день снова.

– Отправляйся домой, Соня, – настаивает он, как только мы заходим в здание, где расположен офис его строительной компании, хотя на часах еще нет четырех. Он всегда особенным тоном выделяет мое имя. Мягкие, бархатистые ноты в его сухом на эмоции голосе и деловом тоне всегда напоминали мне что-то. Только сейчас я понимаю, что они напоминали его. – Возьми у Трофименко работу на дом и вызови корпоративное такси.

У меня настолько нет сил, что я даже не возражаю. Просто не могу больше держать перед ним лицо – двадцать минут в дороге уже были для меня слишком, я вот-вот расплачусь. Киваю, опустив мокрые глаза и избегая его взгляда. Слава богу, в лифт за нами заходят еще люди, и Владимир не может позволить себе откровенничать со мной при подчиненных, которые преувеличенно бодро здороваются с ним и боятся лишний раз посмотреть в нашу сторону.