– Не за что. Идем, идем, – поторопила ее Агата, слегка похлопав рукой по спине. – Заодно и дочь мою подгоним.

И они начали подниматься по лестнице.

– Ты все оставил как было, – несколько удивленно заметил Карло, как только оказался наедине с братом.

Антонио по-прежнему жил там, где они оба выросли, всего в ста метрах от дома дяди Луиджи. Пока был жив отец, Антонио с женой и дочерью занимали спальню, которая теперь стала комнатой Лоренцы. В гостиной стояла все та же грубая и немного громоздкая мебель, которую их отец с матерью купили перед свадьбой: зеленый бархатный диван с потертыми подлокотниками – тот самый, на котором маленькие Карло и Антонио зимними вечерами уютно устраивались у отца на коленях, поближе к огню; над камином все так же висели картины с изображением оливковых рощ, что написала их мать, когда была еще молодой и здоровой; всякие безделушки – отцу нравилось коллекционировать вещицы вроде миниатюр из кованого железа – стояли на своих местах, и даже шерстяное одеяло матери все еще лежало на кресле у окна, том самом, в котором любил сидеть Антонио.

– Мне и так нравится, – ответил Антонио, пожав плечами.

Этажом выше, уложив Роберто на двуспальную кровать в своей спальне и обложив его с двух сторон подушками, Агата вышла в коридор и поманила Анну за собой к комнате Лоренцы. Она распахнула приоткрытую дверь: девочка сидела на полу, увлеченная игрой с тряпичной куклой.

– Почему ты не откликаешься, когда я тебя зову? – отчитала ее мать.

Обойдя Агату, Анна зашла в комнату и присела на корточки рядом с девочкой.

Лоренца уставилась на нее, вытаращив глаза.

– Привет, – сказала ей Анна с улыбкой, – я твоя тетя Анна.

И протянула ей руку.

Девочка улыбнулась ей в ответ и пожала руку.

– Меня зовут Лоренца.

– Да, я знаю.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать семь, – ответила Анна.

Лоренца начала считать вполголоса, загибая пальцы.

– На восемь лет меньше, чем маме, – сказала она. – А мне девять. Вот, – она показала девять пальцев.

– И это я тоже знаю, – улыбнулась Анна.

– А правда, что вы раньше жили очень далеко отсюда?

– О да, очень-очень далеко.

– Так же далеко, как Америка?

Анна рассмеялась и легонько потрепала ее по щеке.

– Почти, – ответила она.

Глаза Лоренцы были такими же, как у Антонио и Карло: темными и проницательными, с искоркой, заставлявшей их светиться изнутри.

– Какая ты красивая, – сказала Анна, пропуская сквозь пальцы ее рыжеватые, как у Агаты, волосы.

– И ты. Красивая-прекрасивая.

– Ах, спасибо. – Анна притянула ее к себе и крепко обняла. Именно такой она представляла себе Клаудию – дочь, которую потеряла. Если бы той довелось вырасти.

– Ну же, Лоренца, – раздраженно поторопила ее Агата. – Давай, надевай туфли и спускайся. Дядя Карло хочет с тобой поздороваться.

Заслышав шаги на лестнице, Карло и Антонио встали с дивана. Антонио заметил, что Агата хмурится, словно ее недавняя радость внезапно испарилась. Лоренца же, напротив, выглядела по-настоящему довольной. Она держала за руку Анну, которая наконец улыбалась. Ей стоило бы улыбаться чаще, подумал Антонио. Так она становится еще красивее…

– Дядя! – закричала Лоренца и побежала навстречу Карло. Тот засмеялся и распахнул объятия, подхватил ее на руки и волчком закружился с ней по комнате. Девочка хохотала до упаду.

– Помедленнее, а то у нее голова закружится, – предостерегла его Анна.

– Все за стол, – сказала Агата. – Я иду варить пасту – она такая свежая, не успеешь опустить в воду, как уже готова.

Она направилась на кухню, ожидая, что Анна пойдет за ней, чтобы помочь. Но увидела, что вместо этого невестка отодвигает стул и садится. Уму непостижимо, подумала она, покачав головой. Обычно, если среди гостей была женщина, ей следовало помочь хозяйке дома накрыть на стол. Так было заведено, о подобных вещах не нужно было даже просить.

– Чур, я сижу с тетей! – крикнула Лоренца, забираясь на стул возле Анны.

– Лоренца, иди помоги мне, – резко окликнула ее Агата.

– Я помогу маме, сиди, – сказал Антонио дочери и пошел к жене на кухню.

Наконец тарелки с едой были расставлены, и все заняли свои места. Агата перекрестилась и, сложив руки и опустив глаза, стала читать «Отче наш». Карло и Антонио тут же положили ложки, которые уже взяли в руки, и последовали ее примеру.

– Тетя, а ты почему не молишься? – вдруг спросила Лоренца.

Агата подняла глаза.

– Я не верю в Бога, – коротко ответила Анна.

Карло кашлянул и оглянулся на остальных.

– Как это «не веришь»? – с удивлением переспросила девочка.

– Давайте есть, иначе все остынет, – прервала ее Агата.

Антонио не отрываясь смотрел на Анну, словно его заклинило. Он отвел глаза лишь тогда, когда понял, что жена, нахмурив брови, тоже сверлит его взглядом. Он неловко улыбнулся ей в ответ, взял ложку и, опустив голову, принялся за еду.

* * *

Несколько часов спустя, в приятной тишине, наступившей после воскресного обеда, в свете послеполуденного солнца, проникающего сквозь задернутые шторы, Антонио сидел в своем кресле, закинув ногу на ногу и сцепив руки на коленях, с задумчивым видом уставившись в пол. Из кухни доносилось позвякивание столовых приборов и журчание воды, которой Агата ополаскивала тарелки. Она была непривычно молчалива, но при этом то и дело вздыхала. Лоренца отдыхала в своей комнате.

– Я наконец-то закончила, – объявила Агата, появившись на пороге гостиной с измученным видом. – Пойду прилягу.

Антонио очнулся и поднял глаза на жену.

– Иди, конечно. Ты, должно быть, устала…

– Еще бы, – ответила та с раздражением. – Столько усилий – и все напрасно.

– Почему напрасно? Мне кажется, обед прошел хорошо. Все было очень вкусно, как всегда.

– Приятно слышать, что хоть кто-то это заметил.

Антонио разжал руки и слегка наклонился вперед, опершись локтями о колени.

– Что случилось, Агата? – спросил он с ноткой недовольства.

Его жена лишь скривилась в ответ и махнула рукой, как бы говоря «не бери в голову». Она направилась к лестнице, но, занеся ногу над первой ступенькой, на мгновение остановилась.

– В общем, правду говорят про этих северян, – только и сказала она, прежде чем скрыться из виду.

2

Июль–август 1934 года

На следующий день после приезда Анна, еще не разобрав чемоданы, первым делом открыла большую коробку и достала из нее свои сокровища: черные семена лигурийского базилика в мешочке из рафии, ступку из белого мрамора с серыми прожилками, когда-то принадлежавшую ее прабабушке, а после нее – всем женщинам семьи по очереди, инкрустированную шкатулку из вишневого дерева, в которой хранились крошечные носочки Клаудии из розовой шерсти и носочки Роберто – из синей, жемчужное ожерелье матери, которое она получила в подарок на свой двадцать первый день рождения, лиловые шелковые наволочки, сшитые для нее бабушкой – та всегда говорила, что шелк сохраняет кожу лица молодой и гладкой, – и несколько книг, что она решила взять с собой: некоторые на французском, как «Мадам Бовари» и «Воспитание чувств», а также «Анну Каренину», «Джейн Эйр», «Грозовой перевал» и «Гордость и предубеждение».

Взяв мешочек с семенами, она вышла в сад и принялась за работу: выкопала около двадцати небольших ямок на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга и посадила в каждую по два семечка. При такой жаре, как в этих краях, первых ростков долго ждать не придется, в этом она была уверена.

В то субботнее июльское утро она как раз поливала первые кустики базилика, когда раздался стук в дверь. Анна со вздохом вернулась в дом и распустила узел ленты, которой завязала под подбородком свою соломенную шляпу. «Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к этой южной жаре?» – подумала она, кладя шляпу на стол.

– Иду! – крикнула она, направляясь к двери.

На пороге стояла Агата с раскрасневшимся, блестящим от пота лицом, в прямой розовой юбке ниже колена и белой блузке с пышным кружевным воротничком, подчеркивающим ее пышную грудь. В руках она держала сумку.

– Здравствуй. – поприветствовала ее Анна – Что-то ты рано.

– Да, мне не терпелось прийти, – извиняющимся тоном сказала Агата, входя в дом.

Анна закрыла за ней дверь.

– Мне надо переодеться, я работала в саду, – предупредила она.

– Да, конечно, делай все, что надо, не обращай на меня внимания, – ответила Агата, взмахнув рукой. – А я пока понянчусь с племянником.

– Я его еще не будила, – сказала Анна и кивком показала на коляску в центре гостиной.

– Я им займусь. А ты иди переодевайся.

Анна приподняла бровь и поплелась наверх, придерживаясь за кованые перила.

«И зачем я только дала себя уговорить?» – думала она, снимая синий шелковый халат и доставая из шкафа одно из своих черных платьев. Агата настояла, чтобы они вместе пошли на субботний рынок, и она согласилась, потому что у нее не было больше сил сопротивляться: та упрашивала об этом с момента их приезда. И не только об этом. Можно было подумать, что жизнь Агаты до ее приезда была океаном одиночества и тут, как остров на горизонте, неожиданно появилась она, Анна, единственная надежда на спасение. Невестка вообще не оставляла ее в покое: приходила каждый день, в любое время и без предупреждения, все время предлагала ей сделать что-то вместе – сходить за покупками, прогуляться, почитать молитвы в субботу после обеда или просто выпить кофе – и при этом болтала без умолку. А еще она постоянно приносила еду.

– Я готовила с расчетом на тебя, – радостно сообщала она, хотя никто ее об этом не просил.

Анна заплела волосы в привычную косу и спустилась вниз. Женщины вышли из дома и направились в сторону рыночной площади: Анна толкала перед собой коляску, Агата шла рядом, крепко держа ее под локоть.

Площадь Кастелло и прилегающие к ней улицы были заполнены лотками под белыми навесами. Шум, который Анна услышала издалека, по мере приближения к площади становился все громче и вскоре почти оглушил ее: продавцы нараспев зазывали покупателей, отовсюду слышались крики, громкий смех, кое-где возникали перебранки между активно жестикулирующими людьми.

Первая часть рынка пахла качорикоттой^[4], овечьим сыром и острыми оливками в рассоле. Смесь этих запахов казалась настолько отвратительной в этот ранний час, что вызывала тошноту. Анна ускорила шаг и прикрыла нос ладонью.

– Сюда, – воскликнула Агата. – Посмотри.

Это был ее любимый уголок рынка, где продавались кухонные принадлежности и домашняя утварь – настоящие жемчужины местных мастеров.

– Вот увидишь, здесь обязательно найдется что-то тебе по вкусу, – сказала она. Продавец за первым прилавком, совсем еще молодой здоровяк с едва наметившимися усами и темными кудрявыми волосами, расхваливал только что полученный товар:

– Такого вы больше нигде не найдете! – он показал вазу из местного камня, расписанную вручную желтыми цветами, глиняный горшок для тушения овощей и несколько деревянных половников с ручками из глазурованной керамики.

– А это что? – спросила Анна, указывая на небольшой глиняный предмет. Он напоминал шишку или готовую вот-вот раскрыться почку с двумя загнутыми по бокам листьями.

– Это пумо, – ответила Агата. – Тебе нравится? – спросила она, с надеждой заглядывая ей в глаза.

– Талисман на удачу, – пояснил парень. – Но действует, только если его кому-то подарить.

Анна поморщилась, всем своим видом говоря, что ни в какие талисманы она не верит.

– Вот увидите, – подмигнул парень. И, прежде чем Анна сумела возразить, Агата взяла пумо, расплатилась и положила его Анне в сумку. – Дарю тебе его.

Анна поблагодарила, даже не улыбнувшись. «И что мне теперь с ним делать? Не только бесполезен, но еще и уродлив», – подумала она.