В первые годы брака Николай II и Александра Федоровна были счастливы. Однако, говоря словами классика, «все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему»^[29]. Друг за другом рождались чудесные дочери – великие княжны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. После появления на свет четвертой дочери великий князь Константин Константинович написал в дневнике: «Господи, все вместо радости почувствовали разочарование, так ждали наследника…»^[30] Вскоре императорская чета стала регулярно встречаться с французом месье Филиппом (настоящее имя – Филипп Низье-Вашо). Он пользовался репутацией гипнотизера, будто бы излечивающего нервные болезни. Он сумел внушить императрице, что если она будет следовать его советам, то непременно родит сына. Летом 1902 г. тридцатилетняя императрица, мать четверых детей, под воздействием предсказаний Филиппа заключила, что она беременна. Все ждали наследника, и больше всех императрица, но чуда не произошло, беременность была ложной. Филипп объявил, что она родит сына, если обратится к покровительству святого Серафима Саровского. Православная церковь не знала такого святого, но выяснилось, что в Саровском монастыре жил монах-праведник, способный творить чудеса. Император потребовал от Святейшего синода причислить к лику святых преподобного Серафима. На возражения обер-прокурора К. П. Победоносцева, что канонизация не совершается по приказу царя, Александра Федоровна ответила: «Император может все». Через год преподобный Серафим был канонизирован. Царская семья совершила поездку в Саров для поклонения мощам преподобного Серафима в надежде на «милость Божью», где императрица купалась в чудотворном источнике преподобного. Молитвы Николая и Александры были услышаны! 30 июля 1904 г. в Петергофе родился долгожданный наследник, названный Алексеем в честь любимого Николаем II царя Алексея Михайловича Тишайшего. Но, словно роковой печатью, Алексей был отмечен с первых дней жизни: вместе с генами английского королевского дома мальчик унаследовал тяжелую, по тем временам неизлечимую болезнь – гемофилию. Этой страшной болезнью страдал сын королевы Виктории Леопольд, несколько ее внуков и правнуков. Болезнь унесла из жизни брата и двух племянников императрицы Александры Федоровны. Наиболее характерным клиническим симптомом этого заболевания является нарушение системы свертывания крови, приводящее к обильным, подчас смертельным кровотечениям.

Особенно тяжелый кризис у Алексея произошел во время пребывания царской семьи на охоте в белорусском имении «Спала» осенью 1912г. Мальчик, прыгнув из лодки на берег, почувствовал резкую боль в паху и бедре. Врачи обнаружили быстро увеличивающуюся гематому. Николай в письме к матери так описывал состояние Алексея: «Дни от 6-го до 10-го октября были самые тяжелые. Несчастный маленький страдал ужасно, боли схватывали его спазмами и повторялись почти каждые четверть часа. От высокой температуры он бредил и днем, и ночью, садился в постели, а от движения тотчас же начиналась боль. Спать он почти не мог, плакать тоже, только стонал и говорил: „Господи, помилуй“. Я с трудом оставался в комнате, но должен был сменять Аликс при нем, потому что она, понятно, уставала, проводя целые дни у его кровати. Она лучше меня выдерживала это испытание, пока Алексею было плохо, но зато теперь, когда, слава Богу, опасность миновала, она чувствует последствие пережитого и на бедном сердце ее это сказалось»^[31]. Именно в ночь на 10 октября пришла телеграмма Распутина, извещающая, что ребенок не умрет. Многие очевидцы описывали эту сцену, расставляя те или иные акценты в зависимости от отношения к императрице и Распутину, но никто из них не пытался понять неведомые стороннему взгляду мысли и чувства матери, заново обретшей сына, увидевшей наяву чудо – выздоровление своего мальчика.

В дальнейшем императрица Александра Федоровна, как больной, зависимый от наркотика, не могла жить без увещеваний Распутина. Две силы неудержимо влекли к нему несчастную мать: страх потерять ребенка и надежда на его выздоровление. Вот он – настоящий русский мужик, именно он говорит им от лица всей России, считала она. Он знает, что делать, он – «Божий человек». И Распутин, прекрасно сознавая свою роль в жизни царской семьи, постоянно внушал императрице, что их сын будет жить, и династия сохранится, только пока жив он сам; смерть же его неизбежно будет концом династии Романовых. Его слова оказались пророческими: после убийства Распутина до расстрела царской семьи прошло всего полтора года.

Боль, переживания за больного Алексея сближала семью, превратив их маленький мир в круг единомышленников. «Всего лучше чувствовал себя Николай II в тесном семейном кругу. Жену и детей он обожал. С детьми состоял в тесных дружеских отношениях, принимал участие в их играх, охотно совершал с ними прогулки и пользовался с их стороны горячей, неподдельной любовью. Любил он по вечерам громко читать русских классиков в семейном кругу. Вообще, более идеальной семейной обстановки, нежели та, которая была в царской семье, представить себе нельзя. На почве общих семейных нравов, как русского, так и западноевропейского обществ, семья русского самодержца представляла столь же редкое, сколь и сияющее исключение» – так охарактеризовал Николая II как семьянина в своих воспоминаниях генерал А. А. Мосолов^[32].

В год рождения долгожданного цесаревича Алексея Николаевича началась Русско-японская война. После ее объявления в столице империи 27 января 1904г. проходили патриотические демонстрации: «Трогательные проявления народных чувств и в полном порядке!»^[33] И всего через два месяца затонул, подорванный на мине, броненосец «Петропавловск», в декабре был сдан Порт-Артур, в феврале 1905г. русская армия потерпела поражение под Мукденом, в мае в Цусимском сражении почти полностью погибла русская эскадра адмирала З. П. Рожественского. Позорное поражение в войне и не менее позорный для России мирный договор в Портсмуте. Как написала в своем дневнике великая княгиня Ксения Александровна, «война бессмысленно началась и велась, и еще глупее кончается!». «Ее нам навязали так же, как навязывают мир, потому что так хочет Америка, Англия, я не знаю, кто еще – а Россию почти даже и не спрашивают!!» – с горечью восклицала она^[34].

9 января 1905г., вошедшего в историю как «Кровавое воскресенье», Николай II находился в Царском Селе. Огонь по мирному шествию петербургских рабочих к Зимнему дворцу с петицией к царю об улучшении жизненных условий простых людей солдаты открыли, следуя приказу великого князя Владимира Александровича. «Господи, как больно и тяжело!»^[35] – записал в этот день в дневнике Николай II. Но общественное мнение возложило всю ответственность на самого царя. Кайзер Вильгельм II, выражая сожаление о случившемся в Петербурге, в свойственной ему нравоучительной манере писал своему августейшему кузену^[36]: «Так как у этих, сбитых с толку и невежественных людей, большинство которых привыкло смотреть на царя как на отца и говорить ему „ты“, сложилось убеждение, что им можно подойти ко дворцу царя и рассказать ему о своих желаниях, то высказывается мнение, что было бы полезно, если бы царь принял некоторое количество их, собранных на площади и оцепленных войсками и, окруженный свитой и высшим духовенством с крестами, попробовал бы с балкона Зимнего дворца поговорить с ними как отец, прежде чем начнет действовать военная сила. Возможно, что таким путем удалось бы совершенно избегнуть кровопролития или по крайней мере уменьшить его размеры. <…> В результате недовольный наблюдатель,– даже, может быть, и подданный,– все более и более склонен сваливать на плечи царя ответственность за все, чем он недоволен. В обычное время это не беда и в конституционных государствах не так опасно, так как министры короля должны заделывать все бреши и защищать его особу. Но в России, где министры не могут оградить священной особы правителя, потому что всем известно, что они являются только орудиями в его руках, подобные волнения, вносящие тревогу и беспокойство в русские умы и побуждающие последние ставить в вину правителю все, что случается неприятного, являются очень серьезной опасностью для главы государства и его династии, потому что ведут к их непопулярности»^[37]. До 1917 г. и до «невыученных уроков» Николая II еще долгих 12 лет…

Грандиозные протесты прокатились во всей стране. В феврале 1905г. член боевой организации эсеров Иван Каляев убил в Кремле великого князя Сергея Александровича. Революционный террор проник, по сути, в императорский дом. «Государь и обе императрицы неутешны, что не могут отдать последнего долга покойному: покинуть Царское им слишком опасно»,– написал в дневнике великий князь Константин Константинович^[38]. Все великие князья были уведомлены письменно, что им не только нельзя ехать в Москву, но и запрещено бывать на панихидах в Казанском или Исаакиевском соборах. В то время, когда жизнь Ники и Аликс была пронизана страхом как за свою собственную судьбу, так и за жизнь и здоровье наследника, осенью того же 1905 г. происходит роковое для них знакомство с Распутиным.

Между тем революция набирала обороты: «Везде по всей России беспорядки, забастовки, митинги и т.п.; одна грусть и позор»^[39]. Ширились стачки и крестьянские волнения, все настойчивее становились призывы к низвержению самодержавия и установлению демократической республики. Именно С. Ю. Витте, которого по праву в дальнейшем стали называть «крестным отцом» российских политических свобод, подготовил проект и был одним их тех, кто убедил императора подписать манифест 17 октября, по которому подданные Российской империи получили свободу слова, собраний, вероисповедания, а также обещание выборов в законосовещательный орган – Думу. К С. Ю. Витте присоединился великий князь Николай Николаевич (младший), категорически требовавший подписи императора. Александра Федоровна имела противоположное мнение, она считала любое ограничение самодержавия непростительной ошибкой. Душой Николай был полностью на стороне Аликс, и только обстоятельства заставляли его действовать иначе. Император был вынужден пойти на уступки, и манифест, гарантировавший политические перемены, был издан, однако в душе Николай II не мог полностью смириться с необходимостью нарушить вековые традиции русского самодержавия. Во время открытия I Государственной думы, «когда депутаты после торжественного акта в Зимнем дворце отправились на пароходах в Таврический дворец, чтобы начать свое первое заседание, императрица-мать Мария Федоровна застала сына и его жену глубоко потрясенными в будуаре Александры Федоровны, утешавшей мужа и повторявшей, однако, что она всегда была против созыва Думы. „„Я все это предвидела… предвидела… я говорила…“ – твердила она. По лицу моего сына,– описывала эту сцену близкой ей придворной даме Мария Федоровна,– текли слезы… Вдруг он сильно ударил по подлокотнику кресла и крикнул: „Я ее создал, и я уничтожу… так будет““»^[40].

Революция 1905–1907 гг. постепенно пришла к концу, прекратились крестьянские выступления. Новый премьер-министр П. А. Столыпин смог не только «умирить Россию», но и дать ей импульс к экономическому развитию и процветанию. Николай II, казалось бы, мог вздохнуть спокойно. Но революционеров уже не могли остановить ни полиция, ни правительственные репрессии. В сентябре 1911 г. на глазах императора в киевском театре П. А. Столыпин был смертельно ранен студентом Дмитрием Богровым.

Не давали покоя и внутрисемейные проблемы: один за другим умерли дяди – великие князья Алексей Александрович и Владимир Александрович; младший брат Михаил обманом, нарушив обещание, женился на разведенной женщине. Но больше всего Николая II беспокоила болезнь любимого сына. Их тщательно скрываемая тайна все больше просачивалась в великокняжеские покои и аристократические салоны Петербурга.

Об отношениях царской семьи с Распутиным написано немало. В опубликованном есть много лжи и неправды, но есть много справедливого и верного. Главное, чего не могли понять современники, а затем и историки, – что же так сильно связывало царскую чету с неграмотным сибирским крестьянином, который к тому же со временем приобрел дурную славу распутного и корыстного временщика. С 1910 г. и до конца своей жизни Распутин находился под бдительным наблюдением секретной полиции. Сохранившиеся дневники наружного наблюдения беспристрастно фиксируют день за днем жизнь Распутина в обеих столицах. Она не отличалась особым благочестием. Распутин вел весьма свободный образ жизни, был завсегдатаем публичных домов, устраивал в ресторанах грандиозные попойки, которые нередко заканчивались становившимися достоянием газет скандалами. Тем не менее «Божий человек» оказался вхож в царский дом. Николай и Александра Федоровна просто отказывались верить полицейским донесениям, считая их плодом интриг своих врагов. Распутин обращался к царю и царице на ты, называл их «папа» и «мама». Слухи о его невероятном влиянии на императрицу, об их чуть ли не интимной близости стали появляться в прессе, обсуждаться в различных салонах, собраниях и на заседаниях Государственной думы. Появлению различных домыслов, основанных в основном на сплетнях и буйных фантазиях журналистов, частично способствовала и замкнутая жизнь императорской семьи в Царском Селе. Каждый, кто пытался сказать правду о Распутине, немедленно удалялся от двора: так было и с С. И. Тютчевой, гувернанткой царских дочерей, и с начальником Военно-походной канцелярии и одним из доверенных лиц императора князем В. Н. Орловым. Александра Федоровна прекратила общение даже со своей старшей сестрой, великой княгиней Елизаветой Федоровной, которая в 1916 г. попыталась открыть ей глаза на Распутина.