В итоге он пригласил меня в ресторан, и несколько часов спустя мы оказались в его квартире. Такой поворот событий меня очень порадовал, однако первая ночь сильно разочаровала, скажем так, в техническом плане, да и в эмоциональном тоже. Его ласки были банальны и лишены страсти. Проснувшись утром, я была поражена холодом окружающей обстановки: белые стены, кровать, телефон, несколько газет на стуле. И только моя разбросанная по полу одежда придавала хоть немного жизни этому стерильному помещению.

– И что теперь? – спросила я, открыв глаза.

– В смысле? – ответил он.

– В редакции…

– Что в редакции? – Он на мгновение замер, как бы размышляя. – Ничего не поменяется, если ты это имеешь в виду, я никогда не смешиваю личную жизнь и работу. Хочешь есть?

Мы спустились в закусочную на первом этаже его дома, позавтракали и разошлись по своим делам. Я о нем практически ничего не знала, кроме работы. А он знал обо мне только то, что я вдова и сирота, и воспринимал мою участь с иронией.

На следующий день он встретил меня в редакции с тем же безразличием, что и всегда. Поэтому я, как обычно, дождалась вечера, когда офис опустеет и мы сможем поговорить.

– С тобой все в порядке? – осторожно начала я. Казалось, он сейчас отправит меня куда подальше.

– Что ты делаешь в эти выходные? – спросил он. На календаре была только среда.

– Вроде бы ничего. Есть предложения?

– Давай поужинаем в субботу вечером?

Я приняла приглашение, он встал и небрежно произнес:

– Хорошо, тогда увидимся в субботу? Хорошего вечера!

Я как дура осталась стоять на месте, одновременно довольная приглашением и обескураженная холодностью. Вот так и начались наши странные отношения. Мне казалось, я влюбилась. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было не совсем так, хотя, конечно, он мне понравился.

Мы встречались субботними вечерами, иногда еще раз среди недели, но редко.

Утром после свидания он так или иначе давал понять, что теперь ему надо побыть одному. Я знала, что он пишет книгу, однако мы никогда о ней не говорили. Да и в целом темы наших разговоров не затрагивали личных вопросов, только литература, политика, общество, и ни слова о личной жизни! Спустя много месяцев общения я не узнала о нем почти ничего нового, разве только о его анатомии. Он всегда уклонялся от ответов на слишком личные вопросы и сам не проявлял излишнего любопытства ко мне.

А потом…»

Ее взгляд помрачнел, и она опустила голову. Затем продолжила:

«А потом я забеременела…»

В моей голове молнией пронеслось: как ее мать. Словно прочитав мои мысли, она добавила:

«Да, как моя мать, но я не оставила эту беременность. Услышав от меня новость, он сказал, что это не входит в его планы и вообще он решил уехать в Лондон, чтобы работать корреспондентом в издании, “достойном так называться”. Я спросила, любил ли он меня, он ответил, что это были его первые длительные отношения с женщиной, а это можно расценивать как признак некой привязанности, которая тем не менее не вызывала у него желания создать семью.

Абсолютная холодность вызвала у меня отвращение к нему, к нашей любви и к ребенку в моем животе. При этом он не преминул прочитать мне лекцию, как я должна развивать карьеру, сказал, что мои статьи неинтересны, мои знания устаревают и т. п. В конце заверил, что готов помочь войти в мир “настоящей” журналистики, ни разу не обмолвившись при этом о моем положении.

Помню, как вышла из его дома и шла куда глаза глядят долго-долго. В глубине души я знала, что не хочу этого ребенка, и тем более ни при каких обстоятельствах не хочу пережить то, что пережила моя мать. Жизнь свернула куда-то не туда. Я перестала видеть смысл в происходивших событиях, в этой любви, рассыпавшейся в пыль при помощи нескольких слов.

Через несколько дней я нашла “создательницу ангелов”. Красивые слова для того, что не должно иметь никакого названия, правда? В то время других вариантов просто не было. Она извлекла из меня ребенка, а вместе с ним и огромный кусок моей жизни.

Он все же сдержал слово. Нашел мне место в ежедневном издании, где я должна была “делать выжимку” из текущих событий и публиковать несколько статей в месяц в качестве литературного критика. Он употребил именно это словосочетание, “делать выжимку”, – как же отвратительно прозвучало. Из меня он тоже “сделал выжимку”. К слову, он неоднократно предпринимал попытки снова начать встречаться по субботам, но я больше не могла разделить с ним моменты близости; более того, я вообще ничего не могла ни с кем разделить.

Когда он уволился и уехал в Лондон всего за несколько недель до моего собственного ухода из журнала, я даже не зашла с ним попрощаться. Просто прошла, не поворачивая головы, мимо его кабинета, в тот момент, когда оттуда раздался хлопок пробки от шампанского. Совсем как в тот рождественский вечер, когда он пригласил меня на ужин. И все же он впервые за всю историю наших отношений окликнул меня: вышел из кабинета и произнес мое имя. Представляю изумленные лица коллег, которые ни о чем даже не подозревали и вдруг оказались свидетелями этого жалкого окрика, предавшего огласке отношения определенного порядка.

Однако я не обернулась.

Приступив к новым обязанностям в ежедневном издании, я пообещала себе никогда больше не смешивать работу и чувства. А затем, так как моя зарплата увеличилась вдвое, переехала. Здесь, на острове, на улице Де-Пон, я нашла меблированную двухкомнатную квартиру. Это роскошное пространство должно было помочь мне забыть прошедшие несколько месяцев, и все же я с грустью вспоминаю, как переезжала. Я пыталась ощутить радость – место потрясающее, – но у меня не получалось.

Видите ли, мне кажется, тогда я находилась в состоянии, сильно похожем на то, которое вы переживаете сейчас. Вот почему я вас понимаю, так хорошо вас понимаю».

Я слушала долгий рассказ, не проронив ни слова, и казалось, отныне мы сильно сблизились. Пока она говорила, ее лицо становилось все более и более знакомым, последовательно отражая каждый возрастной этап, о котором шла речь. Тем не менее было не очень понятно, каким образом ее опыт отношений вылился в некие особые знания. Когда она замолчала, я подумала, закончила ли она рассказывать свою историю. Не хотелось смотреть на часы, это было бы неловко. А больше всего я надеялась на продолжение, каким бы оно ни было. В глубине души я чувствовала разочарование от услышанного до сих пор и надеялась, что продолжение истории его развеет.

Я не хотела показывать, что мне пора уходить. Понадобилось несколько секунд, чтобы принять решение оставаться на месте ровно столько, сколько она будет продолжать рассказ.

«Именно здесь все и началось», – произнесла она, слегка улыбнувшись.

И посмотрела на меня своими голубыми глазами, цвет которых сильно изменился. Они казались бледнее во время предшествующего повествования, которое, очевидно, утомило не только меня, но и ее саму.

«Да, – продолжила она, – до того дня я не знала, что такое настоящая жизнь, хотя каждый день вдыхала воздух. Что такое вселенная, хотя часто поднимала взгляд к звездам. Я исполняла музыкальные произведения, не зная, что такое музыка, писала и говорила, не зная слов. В тот день я родилась».

7
В тот день

А потом появился ты на заре моих скорбных дней

«Тот день начался как обычно, как и все до него. После переезда на остров я обзавелась привычкой приходить сюда по утрам и выпивать чашечку кофе перед работой. Заведение тогда выглядело более традиционно, чем теперь, но располагалось на том же месте, где и сейчас. Я всегда садилась за стойку вон на то место, на деревянный барный стул. Я уже говорила? Ну не суть… Новая работа мне нравилась, она позволяла использовать весь мой интеллектуальный потенциал. Я готовила краткие обзоры событий для более опытных журналистов, при том продолжая писать для редакции как литературный критик. В итоге литература заполнила мою жизнь, которая, несмотря на это, казалась пустой. Круг друзей, который я смогла собрать за прошедшие несколько лет, сузился до двух близких, с кем я время от времени общалась. Фактически мой нетрадиционный образ жизни отрезал меня от определенных кругов общества, особенно от самых консервативных.

Чтобы развеять одиночество, я решила купить фортепиано. Но, подойдя к кассе в магазине, вдруг вспомнила, что оно у меня есть. Я совсем забыла о подарке мужа, сделанном накануне свадьбы, единственном, который я согласилась оставить после его смерти, сказав родителям, что заберу позже. Однако долго не решалась позвонить им после стольких месяцев молчания. Очевидно, мой звонок причинит боль как им, так и мне.

Но все-таки я решилась позвонить, ведь не забрав единственное, что смогла принять от них на память, я оскорбляла их чувства. Спустя несколько дней после короткого телефонного разговора, в котором я прочувствовала всю глубину их страдания, лишь усилившегося со временем, фортепиано доставили. Сняв упаковку, я обнаружила внутри конверт с посланием, которое перечитала несколько раз, будучи не в силах поверить своим глазам.

“Это пианино в нашей гостиной так же бесполезно, каким было и ваше присутствие в жизни нашего сына”.

Эта фраза повергла меня в глубокое замешательство. Однако я понимала: со временем весь их гнев сконцентрировался на мне, единственном известном им человеке, разделившем жизнь с их сыном. Я стала той, на кого можно взвалить ответственность за произошедшее, за непредвиденные обстоятельства, не оставившие в их жизни ни следа, ничего, даже ребенка.

Так что у меня не осталось ничего, ничего и никого, кроме пианино цвета слоновой кости. Я не играла долгие годы, пальцы потеряли легкость, но, несмотря на это печальное открытие, было приятно снова услышать звук инструмента. И я прилежно начала вновь разучивать старые партитуры.

Через две или три недели жизни в новой квартире я поймала жизненный ритм, который мягко развеял меланхолию. Утром приходила в кафе, потом ехала на метро на работу. Вечером приходила домой с романом под мышкой, вроде как с домашним заданием. Ужинала, играла на фортепиано и, так как заснуть частенько не удавалось, читала до рассвета. Усталость помогала переживать монотонность дней.

В то самое утро все было как обычно: и угрюмое настроение, и дымящийся кофе, и привычный барный стул. В то самое утро решил появиться он.

Он вошел в кафе в странной шляпе на голове – что-то вроде старой бежевой панамы, скрывающей его вьющиеся темные волосы, – словно герой какого-то романа. И я, будто наблюдая собственную жизнь со стороны, даже не удивилась. Он прошел в зал уверенной, танцующей походкой, но лица я не видела. Только руки. Его сильные мужские загорелые руки на барной стойке, руки непревзойденной красоты, совершенные и рельефные. Руки, которые обхватывали чашку и искали мелочь в кармане, его спокойные руки. Эти руки говорили о многом, рассказывали свою историю, долгую историю его жизни, как мне показалось, богатой и хаотичной, как вены, которые рассыпались по ним в известном им одним порядке. Эти руки выдавали силу и слабость через белые и гладкие ладони. Измученные и спокойные одновременно, они начали рассказ о странствиях и привалах…

Эта картина вызвала во мне такую бурю эмоций, которую я не могу описать даже сейчас. Всю жизнь я пристально вглядывалась в руки окружающих меня мужчин, однако мысленным взором видела только эти пальцы и ладони и всегда разочаровывалась в тех, на которые смотрела. Я неосознанно искала взглядом именно эти руки, и теперь, когда они появились передо мной, настоящие, я почувствовала, что теряю связь с реальностью. Эти руки не могли существовать на самом деле. Сначала появился некий дискомфорт, и я не сразу связала его с этим открытием. Сознание парализовало, и это мешало мыслить логически. Я просто почувствовала, как силы покидают меня, секунды тянулись, словно часы, а кровь отхлынула от тела, как волна, набирающая силу, прежде чем обрушиться на берег.

Потом зазвучал его голос, уверенный и низкий, с оттенком иронии, что придавало ему элегантности. Меня словно пронзило разрядом тока, исходящего от его рук, силуэта и звука его голоса. Меня поразила огромная сила притяжения, и я изо всех сил попыталась удержать равновесие на уходящем из-под меня стуле.