– На этой неделе мы с Люком говорили о нехватке продуктов, – вмешиваюсь я, чтобы разрядить обстановку. – О том, что не всем так повезло, как ему. Мы вскопали огород и сегодня посадили семена салата, да?

Он с энтузиазмом кивает мне, и я чувствую облегчение оттого, что не была занудой. Пять лет – не такой уж маленький возраст, чтобы услышать некоторые истины о мире, но я думаю, не переборщила ли я.

Однако, когда я смотрю на Кейда, его хмурый взгляд становится менее раздраженным. Возможно, это благодарный взгляд?

К черту мою жизнь. Как я дошла до того, что стала анализировать мужчину, хмуро смотрящего на меня?

Бо хихикает.

– Ну, ты знаешь. Мужчины всегда остаются м…

– Нет, – отрезаю я, потому что эта поговорка – откровенная чушь, а за годы работы барменом у меня было достаточно времени, чтобы увидеть, что мальчики остаются мальчиками. Что на самом деле означает, мальчики ведут себя как говнюки. – Мальчики будут джентльменами. – Я направляю вилку на большого армейского Кена, сидящего напротив меня.

В этот момент я слышу, как в мертвой тишине столовой раздается шум, и чуть не роняю вилку, когда понимаю, что он исходит от человека, на которого меньше всего подумаешь.

Кейд все еще перекладывает еду в тарелке – как будто для ребрышек барбекю нужна вилка или что-то еще, – но уголок его рта приподнимается. Из-за угла наклона его лица и густой бороды трудно что-либо разглядеть, поэтому я слегка прищуриваюсь и выпячиваю подбородок, чтобы рассмотреть его поближе. Не уверена, что могу назвать это улыбкой.

Может, довольный хмурый вид?

Хоккеист прочищает горло, ничуть не скрывая веселья.

– Ну, Харви, чем ты занимался на этой неделе?

Он усмехается и вытирает обветренной рукой усы.

– Спасибо, что спросил, сынок…

Я перевожу взгляд с него на Кейда, гадая, как Кейд выглядел бы с усами. В голове всплывает шутка об усах и трусиках, и я быстро моргаю, чтобы прогнать ее. После этого я оглядываю стол, чтобы проверить, не заметил ли кто-нибудь, что я думаю о том, как Кейд залезает мне в трусики. К счастью, это невозможно, и все сосредоточили свое внимание на главе семьи, который рассказывает, чем он занимался на этой неделе, пока я размышляю о том, как борода и язык Кейда…

И тут я чувствую его. Он хмурится. Я перевожу взгляд на Кейда, тот смотрит прямо на меня, скрестив руки на невероятно широкой груди. Бицепсы напрягаются на фоне его фирменной черной футболки. И мои щеки пылают без всякой причины, кроме того, что мое тело – предатель, и у меня, вероятно, началась овуляция.

Я смотрю на него через стол, стараясь не выглядеть виноватой и пытаясь переключиться на то, о чем рассказывает милый глава семьи.

– …Сегодня я немного прибирался на участке. Повсюду валялись листья, так что воздуходувке пришлось хорошенько пососать.

Глаза Кейда расширяются. Комически широко. Игриво широко. И я не могу сдержать вырывающееся из меня истерическое хихиканье. Я закрываю рот рукой. Ретт давится куском еды, а Саммер, тоже пытаясь подавить смешок, хлопает его по спине и воркует с ним, словно тот – младенец, подавившийся яблочным пюре.

– Прости, папа, – говорит Бо с игривым блеском в глазах. – Тебе придется объяснить нам еще раз.

Харви качает головой и закатывает глаза:

– Ты забыл надеть наушники на стрельбище? Я сказал, что во дворе был беспорядок. В следующий раз ты можешь принести пользу и пососать сам, Бо.

Боже мой. Кто такой Харви Итон – замкнутый простак или гений комедии? Весь стол ошарашенно молчит, с трудом сдерживая смех, а он просто поглощает еду из тарелки, не обращая внимания на происходящее.

– Может, есть какая-то особая техника, о которой он должен знать, прежде чем попробовать? – Я понятия не имею, как Джасперу удается сохранять каменное лицо после такой реплики. Этому учат в НХЛ^[3]? Потому что я бы хотела пройти такую подготовку.

– Извините, я на минутку, – напряженным голосом произносит Кейд, вставая из-за стола и направляясь в переднюю часть дома. Я не могу считать выражение его лица. Ни капельки. Ему плохо? Он злится, что этот разговор происходит при ребенке? Меня уволили за то, что я сразу же не выдала Люку наушники?

– Эй, Люк, – говорю я сдавленным голосом, – почему бы тебе не рассказать всем о наших уроках игры на гитаре? А я пойду проведаю твоего отца.

Я улыбаюсь как можно вежливее, стараясь не смотреть на Саммер, потому что если я встречусь глазами со своей лучшей подругой, то начну хихикать.

Неудержимый смех. Абсолютно невежливо.

Краем глаза я вижу, как она вытягивает шею, чтобы поймать мой взгляд, но я просто бросаю салфетку на стол рядом с тарелкой и следую примеру Кейда.

Я перехожу на другую сторону дома, признаться, не совсем понимая, куда иду. Если дом Кейда светлый и просторный, атмосферой напоминает коттедж, то главный дом смахивает на охотничий – широкие половицы, темные деревянные балки под сводчатыми потолками, латунная фурнитура и темно-зеленые стены. Я заглядываю в коридор, но ничего не вижу, поэтому продолжаю идти к входной двери, пока не замечаю, что она приоткрыта.

Широкая веранда с необработанными бревенчатыми перилами выходит на длинную подъездную дорогу и густую рощу тополей.

Кейд стоит там, джинсы обтягивают его крепкие ноги, мышцы спины выделяются под мягким хлопком. Черные волосы аккуратно зачесаны назад, а подстриженная борода создает впечатление, что сегодня он немало провел времени перед зеркалом в ванной. Я уже привыкла к тому, что после тяжелого рабочего дня он вваливается в дом весь грязный, потный и, если честно, чертовски сексуальный.

На мгновение я замираю и наблюдаю за ним, пытаясь решить, какой образ мне ближе.

Его широкие ладони покоятся на перилах, а подбородок упирается в грудь.

Когда я приближаюсь, в меня проникает его запах. Растертые сосновые иголки и солнечный свет. Я не знаю, как еще это объяснить. Это теплая земля, которая ассоциируется у меня с копанием в саду в солнечный день. В его запахе нет ничего искусственного или купленного в магазине – это чистая мужская сила на открытом воздухе.

Но сейчас мой взгляд прикован к его подрагивающим плечам.

Он плачет или смеется, и, честно говоря, оба варианта кажутся одинаково маловероятными, если судить по тому, что я знаю об этом человеке.

– Хотел зайти посмотреть, как выглядит хорошо отсасываемый двор, да? – спрашиваю я.

– Уилла… – он едва выговаривает мое имя. Это вдох. Это хрип.

Я улыбаюсь и прислоняюсь к столбу в нескольких метрах от него, а затем перевожу взгляд на двор.

– Здесь действительно все выглядит великолепно. Твой отец мог бы высосать хром с… – Он опускает голову еще ниже и поднимает руку, чтобы остановить меня, а затем его плечи вздрагивают. – Интересно, у него ничего не болит. Он действительно выложился по полной, – я фыркаю, когда говорю это. Честно говоря, я едва держу себя в руках. Я – ребенок.

Кейд вздыхает и встает прямо, обращая свой взор на меня. В его глазах стоят слезы, и я уверена, он улыбается – должен улыбаться, – но он прикрывает рот кулаком.

Он кажется моложе, когда смеется. Кажется проще. Мне тоже становится смешно, и я не успеваю опомниться, как мы оба, стоя здесь и осматривая чистый двор, вместе хохочем.

И в кои-то веки Кейд Итон не хмурится на меня.

– Блин, мой отец превращается в засранца, когда шутит так. И все для того, чтобы понаблюдать, как нам всем становится неловко. А потом Джаспер переходит от всякой чуши к окончательному убийственному удару, даже не вспотев.

Я улыбаюсь и восхищенно смотрю на мужчину рядом. Я вижу его каждый день в течение недели, и ни разу он не выглядел настолько счастливым.

– Итон. Ты ворчливый ублюдок. Ты только что смеялся, – бурчу я.

– Да, Ред. Да.

Он поворачивается ко мне и одаривает самой ослепительной улыбкой.

От такой улыбки у меня сводит живот, а рот открывается от удивления.

Будто я только что впервые надела очки и вижу его в совершенно ином свете.

И я не могу отвести глаз.

9
Кейд

Я придерживаю дверь, чтобы Уилла зашла в дом. В холле она бросает взгляд через плечо. Взгляд, полный пафоса и удовлетворенности. Взгляд, в котором читается уверенность, что теперь мы делим один секрет.

И, вероятно, так оно и есть. Секрет в том, что, несмотря на все мои старания соответствовать образу строгого, зрелого старшего брата и отца, глубоко внутри я до смерти хохочу над шутками про минет.

Все эти годы я изображал из себя ультраответственного человека, надеясь, что мне удастся заставить самого себя поверить в это. И бо́льшую часть времени мне это удавалось, но порой, в такие дни, как сегодня, я спрашиваю себя: а не упустил ли я что-то из-за этого вечного самообмана?

Я часто спрашиваю себя: действительно ли я правильно понимаю, что такое ответственность, или, будучи ребенком, попросту наложил на жизнь взрослого мужчины образ того, что казалось мне ответственностью? Ведь именно ребенком я и был, когда после смерти нашей мамы мне пришлось резко вступить во взрослую жизнь.

Может, потому я и позволяю себе так похотливо разглядывать Уиллу Грант, пока мы возвращаемся в столовую. Ее попка, круглая, как яблоко, уверенные движения покатых бедер, ее узкая талия, за которую я хочу ухватиться.

Ощущение, что я иду за ней следом, пробуждает во мне что-то первобытное.

Будто в других обстоятельствах я бы погнался за ней. Я бы взял ее. И не было бы никаких последствий, потому что она не была бы няней Люка. И даже то, что я намного старше нее, не имело бы значения, потому что мне было бы на это наплевать.

– Ух ты, Харви, – объявляет Уилла, когда мы заходим в столовую. – Лужайка выглядит потрясающе. Ты с нее все высосал, дочиста.

Я закрываю лицо рукой, пока все за столом хихикают. Включая Харви. Кучка малолетних детей.

Мой отец широко улыбается и подмигивает этой роскошной рыжей девушке, присаживающейся на место около моего сына, оглядывающего комнату в искренней попытке понять, с чего вдруг все так развеселились.

Я отбрасываю искру ревности, вспыхнувшую из-за того, как мой отец и Уилла улыбаются друг другу. Потому что это уже совсем безумие.

Она была так взбудоражена тем, что я смеюсь. И она улыбнулась мне. Это было приятно. А теперь она здесь, одаривает улыбкой яркостью в миллион люменов окружающих. И я чувствую, как во мне просыпается желание, чтобы она озаряла своим светом только меня.

Насколько трудно будет чаще улыбаться и смеяться, раз это делает ее такой счастливой?

– Мы пошли, – обращается ко мне Бо своим особым военным голосом, пресекающим возражения. Или, по крайней мере, как ему кажется, пресекающим. – Папа забирает Люка на ночь. А я хотел бы немного развлечься перед возвращением на службу.

Я хмурю лоб:

– Нет.

Этот маленький засранец никогда не указывал мне, что делать, и я не собираюсь допускать этого сейчас.

– Да, – он смотрит на меня, изогнув густую бровь.

Я собираюсь жестко ответить, но Уилла, подняв лицо с клубничного цвета губами, тут же меня останавливает:

– Ну же. Это пойдет тебе на пользу.

Мои брови хмурятся так сильно, что сходятся на переносице, и я пристально смотрю ей в глаза.

Няня.

Няня. Няня. Няня.

Няня не должна казаться мне настолько чертовски привлекательной. Няня не должна знать и говорить, что пойдет мне на пользу, а что нет.

И я не должен ее слушать.

Но я идиот, поэтому отвечаю:

– Будь по-твоему.

Люк ликует и запрыгивает к дедушке на колени. Вероятно, потому что знает, что они будут есть еду, от которой портятся зубы, и засиживаться допоздна с фильмами, которые я никогда бы не разрешил смотреть.

Легкая улыбка на ангельском лице Уиллы цепляет мой взгляд, и, сам того не замечая, я улыбаюсь ей в ответ.