– Достаточно, – коротко сказал он и резким движением воткнул в землю свой раскладной посох – саркар – излюбленное оружие других каст, которое катар-талах применяли только для тренировок. В храме хватало других, более смертоносных приспособлений, но их получали в руки только те, кто действовал по специальному поручению намэ – либо те, кому он лично разрешал заниматься на Уровне Крови. О том, насколько боятся Песни Смерти другие собратья по Крылу, Райере прекрасно знал, но ему и не требовалось их мнение, чтобы каждый раз проводить десяток предельно тщательных проверок и самый строгий отбор. То, что Санъяра сказала днём, и что остальным валькириям казалось лишь мифом, для неё было абсолютно очевидно – ни один катар, не способный взять Песнь Смерти под полный контроль, не получит в руки оружие и не выйдет за ворота зиккурата Свинцовых Волн.

В последнюю очередь этим разговором Санъяра пыталась добиться подобного разрешения. С одной стороны, Райере никогда не ограничивал её свободу, с другой, она никогда не стремилась брать в руки наиболее опасные достижения катар. Санъяра была уверена в себе и в том, что в случае необходимости ей хватит саркара, чтобы справиться с любым врагом.

И всё же уходить, ничего не сказав, она не хотела, даже если бы Райере не стал ей этого запрещать.

– Мне не очень понятно, – проговорил, тем временем, наставник, поворачиваясь лицом ко входу в храм и жестом указывая девушке следовать рядом с ним. – Какое отношение этот свод имеет к предостережениям Калайи. И в то же время… Сомневаюсь, что два столь странных персонажа могли появиться в нашей жизни одновременно и независимо друг от друга.

– И всё же это может быть совпадение, – подала голос Санъяра. После спарринга дышать всё ещё было трудновато. Свой саркар она не стала оставлять снаружи, а пристегнула к поясу. – Фестиваль – время встреч, для того он и существует, разве нет?

– И да, и нет… – задумчиво откликнулся Райере. – Видишь ли… – после паузы продолжил он. – Фестивали часто становятся точками столкновения интересов. Мы живём довольно уединённо по меркам остальных народов. Каждый храм представляет собой до некоторой степени замкнутое сообщество. Но это не значит, что новости не просачиваются совсем. В ожидании личной встречи намэ подготавливают почву для будущих союзов. На первый взгляд может показаться, что мы видим перед собой две силы: Ласточки боятся любого оружия, в то время как намэ Латран и его ученик, возможно, возглавляют фракцию, которая занимается военными разработками для талах-ар. Наиболее странно то, что я никогда раньше не сталкивался с ними. Подобные «странные» учёные не могли не оказаться в поле нашего зрения….

Райере задумался. Потом вздохнул.

– Пожалуй, мне стоит тоже посоветоваться с главами других зиккуратов. Не столь странных, как Ласточки. Если талах-ар достаточно давно занимаются этими исследованиями, то мастер Ивейне должен об этом знать.

Мастер Ивейне был одним из приближённых намэ Райере, но Санъяра толком не знала, о чём эти двое обычно говорят.

– Мне не показалось, что Наран выполнял поручение своего наставника, – всё же сказала она.

Райере никак не отреагировал на эти слова.

– Наран, да… – только и проговорил он задумчиво. Двое уже преодолели порог храма, и Санъяра вздохнула с облегчением, оказавшись в благословенной прохладе. Не только высокие каменные своды заставляли её чувствовать себя хорошо в этом месте – а вернее, не только то, что они защищали от солнца. Толстый камень был непроницаем и для воздуха, а значит, здесь она не чувствовала движения окружающего мира, чутьё, столь полезное в бою, и столь утомительное в остальное время, здесь, под сводом, молчало. – Что касается Нарана и его затеи, я думаю тебе в любом случае стоит отправиться с ним, – продолжил Райере.

– Я… должна буду рассказать вам о том, что мы найдём? – уточнила Санъяра.

Райере едва заметно улыбнулся и кинул на ученицу чуть насмешливый взгляд.

– Ничего ты не должна. Действуй, как посчитаешь правильным сама.

Комнатка, в которой спала Санъяра, была небольшой – и всё же отдельной. Такие доставались только старшим ученикам, прошедшим полный цикл испытаний, и то не всем.

Покинув Колыбель Жизни в той физической форме, какую ребёнок бескрылого мог бы иметь в тринадцать лет, они с рождения имели набор элементарных знаний, на изучение которых другие расы тратили много лет – крылатому, независимо от касты, не приходилось учиться говорить, ходить, держать ложку. Даже базовые приёмы боя и анализа закладывались в сознание ещё на этапе конструирования в Колыбели. Дальнейшие семь лет называли «пробуждением». Этот период обучения требовался, чтобы в полной мере осознать заложенные в узор крови данные. Ученики этого возраста считались младшими и проходили испытания каждые три года, пока наконец не доказывали свою способность жить и мыслить свободно.

Санъяра последнее испытание прошла три года назад, но, хотя тогда уже получила дозволение покинуть храм, предпочла остаться рядом с намэ и продолжить обучение. Таких, как она – желавших овладеть техниками и знаниями в совершенстве, перенять ещё что-то у своих учителей – было довольно много, но большинство из них не любило оставаться в одиночестве и с радостью предпочитало общие корпуса уединённым кельям.

Санъяра была исключением. Общество сверстников мешало ей сосредоточиться на мыслях и чтении – странном увлечении для крылатого её касты.

«Не поэтому ли Наран выбрал именно меня?» – со странной смесью чувств тем вечером думала она. Своя особость радовала её, вызывала гордость, как никогда. И в то же время рядом с гордостью жил страх: Санъяра не могла отделаться от чувства, что причиной его интереса может быть вовсе не она. С тех пор, как на первом испытании намэ Райере выделил её среди других, эта её избранность всегда бросалась в глаза. Но Санъяра не знала, какое значение она может иметь для талах-ар.

ГЛАВА 5

Утренняя пробежка должна была освежить голову, но вместо этого залегла на сердце тяжёлым осадком. Едва добравшись по спиральной тропинке до любимого утёса и не успев раздеться, чтобы прыгнуть в водопад, Санъяра увидела на своём месте стройную фигуру, закутанную в чёрно-белую ткань. В то время как представители других каст в основном предпочитали светлые, радующие глаз цвета, катар почти всегда носили чёрное. Отличать одежды знаками принадлежности определённому храму было не обязательно, если только ты не выступаешь перед представителями другого храма в формальной роли, но белое шитьё по краю широких рукавов и покрывала, лежавшего на волосах, дало Санъяре понять, что перед ней Ласточка, ещё до того, как девушка увидела лицо.

– Мастер Калайа, – вдохнула она и склонила голову, как диктовала разница их рангов.

Калайа медленно обернулась и посмотрела на неё как будто бы с удивлением, но в выражении её лица Санъяре почудилось нечто фальшивое.

– Девочка… – задумчиво произнесла намэ. – Ну надо же. Но это хорошо, что я встретила тебя.

«Вообще ничего хорошего», – раздражённо отметила Санъяра про себя.

– Я видела тебя в обществе талах-ар. Рада, что ты оказалась мудрей, чем твой наставник.

Санъяра так растерялась, что не знала, что и ответить. Во-первых, её возмутила мысль, что кто-то мог подглядывать за её прогулкой с Нараном. Во-вторых, она абсолютно не понимала, какие выводы из увиденного сделала Калайа, но, судя по камню, брошенному в направлении мастера, явно какие-то неправильные.

– Не знаю, что вы имеете в виду, – решив, что лучшей политики, чем честность, в её случае всё равно не придумать, Санъяра поклонилась и прежде, чем Калайа успела заговорить, снова, добавила: – Простите, моя утренняя тренировка ещё не закончена. Мне нужно отрабатывать воздушные манёвры, – и, не дожидаясь ответа, опрокинулась вниз с утёса, в падении раскрывая пушистые чёрные крылья.

Последнее было полным враньём, Санъяра редко летала по утрам, но проваливаться без объяснений в водопад Санъяра посчитала и неразумным, и не совсем приличным.

Крылья были величайшей загадкой всех валькирий. В то время как никто из представителей крылатой расы не верил в магию и все приспособления, даже доставшиеся народу от Крылатых Предков, всегда подвергались исследованию, а логика их функционирования была понятна как минимум специалистам, крылья никто не понимал и объяснять не пытался. Дело в том, что крылья – исчезали. Сворачивались. Пропадали. Вполне материальные в своей воплощённой форме, большие и перистые, вполне годные для того, чтобы поднять одного, а иногда и двух человекоподобных, в обычное время они просто растворялись у крылатых за спиной.

Крылья служили не столько предметом гордости, сколько чем-то сакральным. В каждом из зиккуратов над алтарями и по стенам были вырезаны крылья. Крылья в раскрытом виде наглядно демонстрировали принадлежность валькирии к той или иной касте. У талах-ир они были серыми, у талах-ар – белыми, у талах-ан – рыжими, а у катар – чёрными. По узору на крыльях любого их крылатых можно было опознать лучше, чем по лицу, фигуре или голосу, потому что этот узор у двух валькирий никогда не мог быть одинаковым.

И при всём этом крылья и их способность исчезать никогда не исследовались. Даже прикасаться к крыльям другой валькирии без особой на то необходимости считалось неприличным, тем более задаваться вопросами об их странных качествах. Лекари, конечно, исследовали строение крыльев в той мере, в которой это требовалось чтобы лечить раненых и больных, но не более того. В то время как Санъяра, как многие другие крылатые, ничуть не стеснялась своей наготы, демонстрировать крылья посторонним казалось и ей, и другим, слишком интимным. Конечно, во время полёта, церемониальных танцев или боя крылья часто оказывались на виду и в такие минуты она гордилась ими, как и любой собрат по крылу наверняка гордился своими. Но во время разговора с посторонними они обычно оставались сокрыты.

Сейчас, медленно поворачиваясь в воздухе и стараясь погрузиться в тягучее напряжение в мышцах крыльев, Санъяра всё ещё не могла до конца отделаться от неловкости за свою выходку и от неприятного осадка, который оставила утренняя встреча.

«Надо рассказать об этом учителю», – подумала она и тут же невпопад: «И связаться с Нараном. Райере ведь разрешил».

Так, в колебаниях между этими двумя полюсами, и прошли для неё следующие полчаса. А когда Санъяра наконец устала настолько, что уже не могла держаться в воздухе, спикировала в бурный поток вниз головой и несколько мгновений наслаждалась омывшей её ледяной водой. Крылья растаяли, не мешая плыть, и, преодолевая мощное течение бурной реки, она привычными гребками направилась к берегу.

Санъяра с трудом высидела завтрак. Во время утреннего чтения так и не смогла сосредоточиться на тексте книги, и не дождавшись обеда поспешила в зал связи.

У намэ кристаллы связи возможно и стояли прямо в кабинетах, а большинство обитателей храма привыкло пользоваться общими приборами. Да и связь им требовалась не слишком часто – рождённые в Колыбели Жизни валькирии не имели семей, друзьям за пределами храма взяться тоже было неоткуда. Зиккурат был для них и домом, и семьёй, и миром, в котором они существовали с самого рождения. Никто не воспрещал адептам общаться с представителями других каст, но зачем, если их интересы так различались?

Сегодня у Санъяры причины были, однако она так редко пользовалась устройством, что не сразу сообразила, как нацелить луч в нужную сторону. Рядом с панелью управления на столе лежал справочник, и ей пришлось основательно полистать его, чтобы сообразить хотя бы, что Наран не оставил ей никаких опознавательных данных.

Обращаться за помощью ни к Райере, ни, тем более, к другим наставникам, не хотелось, и, кое-как справившись с задачей, она наконец сообразила, как послать сигнал в зиккурат Золотой Осы. За этим последовала череда не очень внятных разъяснений с клериком, который ответил на вызов. Наконец ей удалось донести до него, с кем она хочет говорить, и тот, покивав, исчез из зоны видимости.