Все оттенки боли (страница 13)
– А ты не думал о том, что все это было только ради того, чтобы оказаться ближе к тебе? Чтобы ты посмотрел на меня другими глазами. Чтобы быть достойной твоей любви!
Она снова сорвалась на крик, а в голосе прорезались слезы.
– Любви? – задумчиво переспросил Дональд, внезапно успокоившись. – Ты никогда не искала моей любви. Ты во всем соревновалась со мной и с братом. Ты всегда стремилась только к одному – к лидерству. И даже сейчас ты продала бизнес, прекрасно зная, что эта сделка отбросит мои акции, прекрасно зная, что своим поступком ты бьешь по репутации моих компаний и компаний Уильяма. И – как всегда – думаешь только о себе. Матери было бы больно…
– Не смей, – прошипела она. – Не смей приплетать сюда маму! Иди к своей любовнице, она тащится от твоего бизнес-гения. И оставь меня в покое!
Ответа отца она уже не услышала. Вылетела прочь из кабинета, пронеслась по лестнице, по первому этажу, прыгнула в машину и, не дав мотору прогреться, рванула с места, чуть не снеся не до конца открывшиеся ворота. Скорость! Холодный вечерний ветер ударил в лицо, когда она опустила стекло на водительской двери. Глаза застилали слезы. Злые слезы отчаяния и того чудовищного одиночества, от которого нет лекарства. Ее влекло обратно в Треверберг. Лавируя в потоке, перестраиваясь, Теодора рассекала дорогу, прорубая себе путь, как делала это всегда. Жестко. Беспринципно. С той неутомимой энергией, которую передал ей отец.
Отец.
Как в этот момент она его ненавидела! И как ненавидела себя – за разъедающую душу слабость, с которой ничего не могла сделать.
Оказавшись на пороге студии Корсара, она замерла, тяжело дыша. Джеральд медленно развернулся в кресле. Он работал с какой-то певичкой, которая не могла видеть происходящее в студии и что-то лепетала в микрофон. Что-то о любви.
Джеральд окинул Тео взглядом и медленно наклонился к микрофону:
– Мира, милая, я подарю тебе лишний час, но прямо сейчас ты должна уйти. Ты не в голосе, а у меня нет сил терпеть это мяуканье. Клянусь, мы запишем хит. Завтра.
Теодора сжалась, ожидая истерики, но той не последовало. Девчонка молча собрала манатки и ретировалась, даже не взглянув на нежданную гостью. Рихтер упала на мягкий кожаный диван и не шевелилась, пока не почувствовала, как ей в руку ткнули холодный влажный бокал.
– Выпей. – Хрипловатый голос Джерри звучал строго. Она повиновалась и тут же закашлялась.
Алкоголь. Крепкий. Хороший.
Тепло разлилось по телу. Идиотка. Напиться можно в любом клубе, но она приехала сюда. Не потому ли, что в прошлый раз, когда Теодора глушила горе алкоголем, рядом оказался Грин и она бросилась к нему с поцелуями?
– Что случилось? – Она тяжело покачала головой, допивая напиток. Почти уже не поморщившись. – Интервью? – Кивок. – Его слушал весь город. Зачем ты его дала, если не была готова к последствиям?
– Поставить… точку.
Мужчина отобрал пустой бокал и привлек Теодору к своему худощавому телу. Тео закрыла глаза, вдыхая тонкий аромат и впервые за долгое время чувствуя себя дома. А потом сделала то, чего нельзя было делать никогда. Вскинула голову, запустила руки ему в волосы и поцеловала. Джеральд застыл, напряженный, но замешательство длилось всего мгновение. С глухим то ли стоном, то ли вздохом он притянул ее к себе, и Тео подумала о том, что самые чудовищные ошибки в нашей жизни всегда самые сладкие. Но в это мгновение не могла иначе.
VI
9 месяцев после аварии
За следующие две недели удалось установить связь со Спутником-7 еще двух жертв. Погибшая в 2001 году Эрика Солье и убитый в 1998-м Марк Сонн оказались потомками ученых, упомянутых в газетах в 1941 году, благодаря выдающимся достижениям их лично пригласил на работу сам Гиммлер. В газете упоминался Треверберг, а не Спутник-7, но команда понимала, что секретные объекты оставались секретными и тогда. Мысль о том, что история намного древнее, чем показалось на первый взгляд, повергла всех в шок.
Пятидесятые – еще куда ни шло. Но игнорировать такую вопиющую связь убитых Кукловодом с учеными Третьего рейха непрофессионально, даже если это звучало фантастически. И теперь предстояло еще глубже нырнуть в архивы. В те самые закрытые от всего света архивы, в которых была скрыта правда. Если они вообще существовали. Порочащие честь государств и людей документы уничтожались. А в момент, когда СССР оправился и перешел в наступление, методично захватывая все подчиненные нацистам области, немцы принялись уничтожать все, что может бросить на них тень. От важных документов и распоряжений фюрера и его приближенных до ничего не значащих записок.
К какой категории могут относиться медицинские документы или отчеты врачей? Врачи или ученые? Или это одно и то же?
Одно дело расследовать смерть женщины, имея на руках закрытые архивы, скелет и мрачную историю тридцатипятилетней давности, и установить истину благодаря сумасшедшей писательнице. Совсем другое – попытаться докопаться до правды тогда, когда в деле замешан Третий рейх. В армии Грину несколько раз приходилось сталкиваться с последствиями деятельности нацистов. Но так, чтобы ковыряться в том, о чем они предпочитали молчать, – нет.
Туттоны в сочетании с Перо могли бы сойти за совпадение. Можно было даже закрыть глаза на то, что и ту и другую семью выкосило. Но еще две жертвы – нет. Сейчас проводились мероприятия по установлению деталей биографии Эрика и Сонна, поиска их родственников. Можно было радоваться, что расследование ведет Агентство, имеющее прямые связи с Интерполом. Но даже подобная мощь не обеспечивала мгновенного доступа к необходимой информации. Цифровой след не давал ответа на все вопросы. Документы были уничтожены или засекречены.
Нужно идти другим путем. И этот «другой путь», как водится, смылся из Спутника-7 на очередную научную конференцию. Или инвестиционный форум. Чем там занимался Арнольд Нахман? Говоря о том, что к ученому есть подход, Грин не лгал. Но ему пришлось трижды обсудить положение со Стич, чтобы она поверила в версию и согласилась взять на себя переговоры. Трижды. Обычно Арабелла схватывала на лету, но сейчас, когда Ник и Грин в два голоса пытались донести до нее, что они поймут, что происходит, если доберутся до истины в отношении деятельности лабораторий в пятидесятые, а еще лучше – во времена Второй мировой, она сопротивлялась. Услышав, что ей придется убеждать Нахмана открыть доступ к архивам, агент окончательно замкнулась.
– Вы уверены, что у самого Арнольда есть туда доступ? – спросила она, крутя в пальцах бесполезную сигарету. – Пятидесятые! Сороковые! Это даже не то время, в которое мы погружались с делом Берне. Арнольд был слишком молод.
– Но он и относился к одной из самых влиятельных семей города.
– Вы уверены, что это необходимо?
– Арабелла, посмотри сама. – Николас легко перешел на «ты», но в пылу спора на это никто не обратил внимания. – Если мы добавляем смерть моего отца в список, все складывается. Мой отец, брат и сестра работали в лабораториях. Мой дед прожил в Спутнике-7 всю жизнь. Во времена Второй мировой он точно служил здесь, хотя я и не знаю подробностей. Теперь берем Перо. У тебя нет сомнений, что именно она из прошлой четверки – истинная цель Кукловода?
– Нет.
Агент покачала головой, сняла очки и потерла переносицу. Грин знал, что так Стич проще думать. Особенно обмозговывать то, что ей совершенно не нравилось.
– Анна Перо – внучка Эдмунда Стоуна. А этого ученого знает весь Спутник-7. И он точно работал в городе. По крайней мере в пятидесятые. Там же и умер. Брат Анны и ее родители тоже умерли. Несчастные случаи? Или закономерность?
– Притянуто за уши.
– Да. Но как минимум еще у двух жертв – корни в наших местах. И в научных кругах. Слишком маленькая вероятность совпадения, не правда ли?
В итоге она согласилась. Сказала, что Арнольда в городе нет. С того разговора минуло две недели, и время будто заморозилось. О том, что между Арабеллой Стич и Арнольдом Нахманом что-то есть, Грин догадался довольно быстро. В это сложно было поверить с учетом их разницы в возрасте, с другой стороны – как раз таки в их возрасте все границы стираются. Арнольду перемахнуло за семьдесят, но выглядел он лет на пятьдесят пять. Арабелла в свои пятьдесят с небольшим могла поспорить с любой малолеткой. Грин по себе понимал, что с возрастом приоритеты в выборе женщин меняются. И догадывался, что именно может связывать этих двоих. А также лучше кого бы то ни было осознавал, что обратиться к Нахману в подобной ситуации с такой просьбой – сложно. Это все равно что показать, что его используют. Как если бы у самого Грина просили выдать детали следствия, как это пыталась сделать Лорел. Или с кем-то вроде Рихтер встречались ради денег.
Грин не позволил мыслям о Теодоре завладеть своей головой. Последний разговор всколыхнул в душе то, что нельзя было трогать, и детектив замкнулся, сосредоточенный на деле.
Поэтому он почти не удивился, когда позвонил Туттон и сообщил, что нашел очередное подтверждение связи одного из списка жертв со Спутником-7. Естественно, Грин сразу же примчался в особняк, где скрывалась семья Николаса. Тот встретил его в уже знакомом кабинете.
– Твой Дилан Оуэн – гений, – без улыбки сообщил Ник. Криминалист стоял на крыльце и курил, глядя в небо.
Грин вышел из машины, почти не чувствуя боли. Но сигареты не взял. После аварии курить хотелось все меньше, а жить все больше.
– Он участвовал в каждом моем расследовании. Главное – правильно направить. И он свернет горы.
– Свернул. Еще одна фамилия, еще одна жертва. Вернее, не одна, а снова целая семья. Последняя убитая – вторая в серии убийств в 1997 году в Берлине. А до нее мама, папа, его брат, дед и бабушка. Все с разницей во времени. Мы решили перепроверять и смерть от естественных причин, там, где удается добраться до документов. Порой находим невообразимое.
– Представляю, – кивнул Грин, внимательно изучая бумаги на семейство. Дед Адам Штейн, бабушка Фрида Штейн. Их два сына – Авраам и Каин. Ох уж эта любовь к библейским именам. И, наконец, Лили и Лайнел Штейн. Штейнов много. Оуэн нашел свидетельство о рождении Лили, через него вышел на родителей. И те – какой сюрприз – отметились в Спутнике-7. Доступ к базе медицинских карт местной клиники удалось сохранить с прошлого дела. Плюс за эти годы данные перевели в цифру. Так что дальше два плюс два. И, кстати, Фрида, судя по документам, умерла от инфаркта в 1967 году. Только вот с сердцем у нее проблем никогда не было.