Ее имя упало между ними. В палате повисла тишина. Образ железной леди Треверберга расплывался перед глазами. Клонило в сон, но Грин боялся уснуть, боялся снова разорвать связь с реальностью, ведь он только вернулся.

– Слава богу, ты жив.

Свободной ладонью она закрыла свое лицо. Плечи мелко затряслись, длинные волосы рассыпались шелковистой волной. Не выдержав, Грин закрыл глаза. Ее тонкие холодные пальцы сжимали его кисть. А он не мог ответить. Ничем. Ни касанием, ни словом. Сознание мутилось, тело не слушалось.

На чувства сил не осталось. Он знал себя. И понимал, что именно сейчас уязвим. Он слаб, защита отсутствует. И он может натворить бед, если эта маленькая женщина немедленно не уйдет. Но она не уходила. Погружаясь в тяжелый медикаментозный сон, Аксель чувствовал прикосновение ее пальцев, слышал тихие всхлипы и – о чудо – ощущал тонкий свежий аромат ее волос.

II

Через 6,5 месяцев после аварии

Январь 2005 года

Треверберг

– Я сказал «нет».

– Аксель, я не понимаю.

В трубке раздалось нервное покашливание, и она замолчала на полуслове. Этот разговор Теодора посмела завести во второй раз. В первый – когда Акселя отправили после больницы домой и встал вопрос о том, что нужна помощница – он почти не ходил сам. И теперь, когда он уже встал на ноги, но все еще мучился от приступов сокрушительной боли. Теодора просто хотела быть рядом! Что в этом такого? Да, их ничего не связывает и ее присутствие в больнице стало для Грина настоящим шоком. Но Рихтер впервые запретила себе думать. Она впервые отказалась от действительно важных рабочих задач в угоду внезапно пробудившейся интуиции – она просто должна быть с ним рядом. В ту ночь, когда позвонил хороший знакомый из числа бесконечных соглядатаев отца и сообщил ей, что детектив Грин разбился на мотоцикле, Теодора решила, что умирает. Она буквально почувствовала, как остановилось сердце. Телефон выпал из рук, неловко приземлился аккурат на угол стола, отчего по экрану пошли трещины, а она застыла в немом трансе. Сказанное в одном предложении «Грин» и «разбился» было так же несочетаемо и ужасно, как «горячий снег».

После похорон ее бывшего возлюбленного Самуэля Муна, отношения с которым зашли в тупик задолго до его передозировки и смерти прямо посреди оргии с очередным набором девиц из фанаток эпатажного художника, общение с Грином практически сошло на нет. Он на несколько месяцев умчался в какую-то командировку, уволился из полицейского управления и исчез с радаров. Пока они не пересеклись на приеме в честь дня Треверберга. Увидеть деловой костюм на Грине Рихтер ожидала в последнюю очередь. Причем костюм удивил ее больше, чем само присутствие детектива на светском мероприятии.

Она не удержалась. Подошла сама. Впервые обратилась к нему после момента, когда, обессиленная эмоциями, попыталась поцеловать, а он не позволил. Аксель ответил приветливо и с той вежливостью, которую невозможно перепутать ни с чем.

«Держитесь подальше».

В тот момент она впервые почувствовала странный укол в сердце, который списала на боль от уязвленного самолюбия: Рихтер не чувствовала недостатка внимания. За ней вечно ходили толпы мужчин всех категорий. От молоденьких и смазливых, которые надеялись, что успешной женщине нужен лишь хороший сексуальный партнер и служанка в брюках, до серьезных бизнесменов, рассчитывавших не только вклиниться в империю Рихтеров, но и добраться до отца Теодоры. Дональд Рихтер не спешил заключать контракты с новыми людьми, так почему бы не воспользоваться дочерью?

Как бы там ни было, они с Акселем поговорили. Грин даже учтиво поцеловал ей руку, а потом испарился в толпе, сославшись на занятость. Видимо, работал.

Какая работа на празднике?

Потом было еще несколько встреч. И вот – это сообщение: Грин в больнице. И ее проняло. Поспешно отменив все встречи, она организовала себе двухнедельный отпуск, имитировала отъезд на Канары, а сама закрылась в госпитале, доверившись только одному из телохранителей, который помог соблюсти конфиденциальность. Самым сложным было объяснить доктору Тайлер, что, во-первых, никто не должен к ней лезть, а во-вторых, она имела право находиться рядом с впавшим в кому детективом. На самом деле, конечно, не имела. Но что-то в глазах молодой женщины заставило доктора Тайлер смягчиться. Фей позволила Теодоре остаться. Подобный разговор пришлось выдержать и с женщиной, представившейся агентом Стич, новой напарницей детектива из неизвестной Теодоре организации. Арабелла Стич выдала ей пропуск и предупредила охрану о присутствии посторонней в палате. Это все походило на настоящее чудо.

И началось ожидание. Бесконечные дни и ночи наедине с неподвижным мужчиной. Теодора пыталась с ним разговаривать. О чем? О бизнесе, о себе. Рассказывала про то, что пришлось продать агентство по организации праздников, потому что сил на поиски замены Мейсону не осталось. Неожиданно для самой себя рассказала про отца, про то, как ей не хватало общения с ним. Про то, что до сих пор не смогла наладить контакт с братом, поэтому сама создала себе семью в бизнесе. Она говорила и говорила. А когда уже закончились слова, начала петь.

И тогда впервые что-то изменилось. Под влиянием ее голоса Грин пошевелился. Но прошел еще день. И еще. Она пела, доводя себя до истощения. Колыбельные, романсы о любви, арии из мюзиклов. Тихонько, чтобы не слышал никто за пределами палаты. И вот Грин пришел в себя. Когда она вернулась в палату после его очередного разговора с врачом, Аксель встретил ее таким холодным взглядом, что Теодору отбросило на двадцать лет назад. Она снова маленькая девочка, которая разбила любимую мамину вазу, а отец смотрит на дочь сверху вниз. И кажется, он ее просто убьет. Ничтожную, неуклюжую, нескладную девчонку, методично истреблявшую память о горячо любимой им женщине.

– Вам не нужно здесь находиться, – хриплым, будто расколовшимся голосом произнес он вместо приветствия.

Она проигнорировала.

Села рядом. Упрямо положила пальцы на его исхудавшую руку. По телу Грина пробежала дрожь, скрыть которую он не смог – и просто закрыл глаза, снова превратившись в неподвижную мумию. Они молчали. Время шло. Ее ладонь на его руке. Писк мониторов. Тишина. И, несмотря на то, что он явно не обрадовался ее присутствию, Теодора ощущала себя спокойно. Спокойнее, чем в собственном офисе. Спокойнее, чем дома. Размышлять на эту тему она себе не позволяла. Но в тот же вечер ей пришлось уйти – к Грину пришли коллеги. Ее бесцеремонно выставили за дверь. А потом не позволили вернуться: «Аксель просил вас уйти. Вам действительно нужно отдохнуть, мисс Рихтер».

«Отдохнуть».

И вот теперь они снова разговаривали, пусть и по телефону.

– Мисс Рихтер… – сказал ей Грин.

– Теодора, – прервала она. – Бога ради, Аксель…

Она не договорила. Что она должна сказать? Их ничего не связывает.

– Пожалуйста… – Его голос упал до шепота. – Не нужно.

И она сдалась. Слезы выступили на глазах, Тео устало коснулась ресниц и почувствовала липкую влагу. Руки задрожали, захотелось уткнуться в чье-то плечо и разрыдаться. Кажется, она обречена быть успешной и псевдосчастливой в бизнесе. И одинокой в жизни.

В эту минуту Теодора подумала о том, что начала понимать отца.

– Хорошо. Если решишь поговорить – просто позвони.

Она сбросила звонок, подхватила сумку и вылетела из кабинета, не посмотрев на встревоженно окликнувшую ее секретаршу. Теодоре захотелось поговорить с отцом. Поделиться переживаниями с единственным на этой гребаной планете родным человеком, который знает по себе, через что она проходит каждый день.

До старой половины она домчалась за полчаса. Треверберг как будто чувствовал ее состояние – пробки испарились, она пролетела по зеленому коридору и остановилась только перед коваными воротами. Особняк Рихтеров раньше казался ей мрачным одиноким замком. А сейчас она понимала, что едет домой. За защитой и поддержкой, которую Дональд никогда не мог ей дать. Но может быть, что-то изменится?

Кто, если не он?

Надежда начала угасать, когда на парковке перед домом она обнаружила незнакомый автомобиль. Достаточно элегантный, чтобы предположить, что за рулем женщина. Но развернуться и уехать Теодора не успела – на пороге вырос управляющий. Он улыбнулся молодой хозяйке так, как мог он один, и Теодора поняла, что капкан захлопнулся. Войти в дом придется.

– Отец не один?

Управляющий покачал седовласой головой.

– Принимает гостью.

– Значит, мне лучше уехать.

– Мистер Рихтер не одобрит ваш побег, мисс.

Конечно, не одобрит. И приезд не одобрит, и побег не одобрит. И само ее существование. Размазанная неудавшимся разговором с детективом Грином, о чувствах к которому она пока была не в состоянии размышлять, но ее сердце разрывалось от боли при мысли, как ему сейчас тяжело и плохо, Тео не нашла в себе сил противостоять воле отца. Приехала за поддержкой, а оказалась на плахе. Как всегда.

Единственный случай, когда она вышла победителем из общения с отцом, был несколько лет назад. Теодора вернула долг за обучение. Дональд активно возражал, ругался, говорил, что имеет право оплатить образование дочери, но она была непреклонна. Он принял деньги. И впервые за двадцать пять лет позволил себе ее обнять.

Наверное, сейчас она надеялась примерно на такое. Только вот не учла – тогда она проявила себя как бизнес-леди, достойная наследница рода Рихтер (даже если она не наследница). А сейчас приползла сюда как дочь. Как побитая собака.

– Как хоть гостью зовут? Я ее знаю?

Светлые глаза управляющего интригующе сверкнули.

– Вы ее знаете. И будет хорошо, если никто больше не узнает. Мистер Рихтер осознанно дает вам шанс подтвердить право на его доверие.

«Право на его доверие».

Господи боже.

Дональда Рихтера и Эллу Уильямс, известного мецената, общественного деятеля и жену министра здравоохранения Треверберга, Теодора нашла в гостиной. Они сидели на диване, как старые друзья, и о чем-то негромко переговаривались. Расслабленная поза, непозволительная близость. Что нашло на отца, когда он связался с замужней женщиной? Да к тому же почти своей ровесницей. Обычно он предпочитал девочек помоложе. Порой даже младше Теодоры.

Элла улыбнулась максимально очаровательно и почти даже не фальшиво.

– Мисс Рихтер! – воскликнула она хорошо поставленным, звучным и, надо признать, приятным голосом. Она могла бы петь. – Какой приятный сюрприз.

– Теодора.

Отец глянул на дочь поверх очков. Он был расслаблен, даже весел. Дональд Рихтер и хорошее настроение? Подождите! Резко сменился сезон? Снег пошел посреди лета? Это что вообще такое?

Не показывая волнения, Теодора спокойно прошла в гостиную и опустилась в кресло напротив них. Служанка тут же принесла жасминовый чай с печеньем и испарилась.

– Не ожидал тебя увидеть.

– Не думала, что приеду. Извините, если нарушила ваше…

– Все хорошо, – прервала миссис Уильямс, сверкнув ослепительной улыбкой. – Мы просто беседуем.

Звучит как «это не то, о чем ты подумала».

– Ты продаешь рестораны? – вдруг спросил отец.

Тео вздрогнула. О своем решении избавиться от части активов она ему не рассказывала. В целом и не должна – у него в ее бизнесе не было ни одной акции.

– Хочешь купить? – спросила она вместо прямого ответа на вопрос. Об этом как-то не подумала. Вряд ли отец решит погружаться в нюансы ресторанного бизнеса, но почему бы нет?

– Не думал об этом, – спокойно ответил Дональд. – Просто не понимаю, почему ты решила сбросить коней и пойти по жизни пешком?

Это что-то новенькое.

Она пожала плечами.

– Я оставляю за собой «Треверберг Плазу» вместе с рестораном и один ночной клуб. Мне достаточно. Я показала, что способна в сжатые сроки выстроить любую сеть и заставить ее работать.

– То есть это была просто демонстрация.