Мы подъезжаем к небольшой кафешке, и даже внешне она кажется какой-то домашней. Интересно.

Выхожу из машины и замечаю, что и Серый за мной выходит.

– Нет, ты остаёшься, – говорю ему хмуро.

– Ну, шеф, – тянет этот бройлер-переросток. – Там уже слойками пахнет.

– Тебе бы только пожрать, – тяжело вздыхаю. – Принесу тебе слоек. А сейчас сел в машину и жди.

Недовольный Серый садится обратно в тачку, а я иду внутрь. Чувство азарта не покидает.

На двери звенит колокольчик, и первое, что я замечаю, – это открытую шею, красивую такую. Тоненькую, так и захотелось сжать её сзади. Поднимаю глаза чуть выше, когда обладательница этой шейки разворачивается, и натыкаюсь на колючий взгляд тёмно-зелёный глаз.

И вот что удивительно. Я вижу, что эта Люба понимает, кто перед ней, но то, что взглядом уже готова выставить меня, только добавляет адреналина в кровь.

Её губки растягиваются в улыбке, которая напоминает оскал, а у меня в паху тяжелеет. Вот это реакция!

– Добро пожаловать в кафе «Кофе с Любовью». Что желаете? – спрашивает голосом невероятной красоты, который явно когда-то пел.

Да, я со своей девочкой разбираться в женщинах научился, ещё когда Любоньке десять исполнилось. И эта женщина явно с огоньком. А ещё совершенно точно не желает меня заманить в свои сети.

Медленно двигаюсь к ней, замечая, как её руки напрягаются за барной стойкой. О, а вот это ещё интереснее!

Подхожу вплотную к стойке и, уловив её еле заметный цветочный аромат, начинаю дуреть. Склоняюсь ниже и чётко произношу:

– Тебя, Люба.

Растягиваюсь в улыбке, но вот незадача, её оскал исчезает, сменяясь брезгливостью. А после её ротик открывается и произносит:

– А молочником по морде не сходить вам, товарищ Ветров?

Я даже подвисаю от этой дерзости и презрения. А сколько негодования пляшет в этих глазах-омутах!

До меня быстро доходят сказанные ею слова. Реакция что-то подводит сегодня.

Ах ты, ведьма.

– Сходить можно в подсобочку к тебе, – подмигиваю я ей. – А дальше посмотрим.

– Пошёл вон, – шипит эта фурия, со всего маху приземляя перед моим лицом тот самый молочник: железный, блестящий и на таком близком расстоянии, что я понимаю, она себя только что сдержала.

– А вот это не гостеприимно, – рычу я в ответ.

Всё же со мной никто так не разговаривал уже очень давно. Ну, кроме моей Любы. Смотрю на неё, а у самого внутри борется два желания: придушить и зацеловать.

Семён, ты что потёк?

Люба резко наклоняется, а после второй рукой бьёт по барной стойке, под которой оказывается конверт.

– Вот. Забрал и свалил. И браткам своим скажи, чтобы до следующего месяца ко мне не совались. – И столько презрения в её словах, что мне даже немного стыдно.

Где-то глубоко. Очень глубоко в душе.

Отталкиваю конверт ей назад и, выпрямившись, говорю:

– До завтра, Люба.

Разворачиваюсь и ухожу. И это верное решение, так как мысли у меня сейчас пошли явно не совсем правильные.

Быстро выхожу на улицу и сажусь в машину. В голове гудит, да и в головке тоже.

– А слойки? – тянет Серый, а я только взгляд бросаю на него злой через зеркало заднего вида и быстро говорю:

– Стелле позвони, пусть готова будет. К ней сразу едем. И ещё, – оглядываюсь на кафе, – с завтрашнего дня будешь возить меня сюда на обед.

– Зачем? – удивлённо тянет Серый, но снова наткнувшись на мой взгляд, быстро добавляет: – Понял, не дурак.

Ой, Люба, Люба, моя голуба…

Я эту песню напевал девочке своей, пока она маленькая была, а сейчас мне ещё одна Люба встретилась. Да только тут характер посложнее будет.

Но ничего, и не таких приручали.

Глава 3

***

Ах ты скотина! Меня ему подавай! Морда наглая.

Наблюдаю, как Ветров садится в свой танк на колёсах, желание облить его бензином и поджечь растёт с невероятной скоростью.

Сколько живу здесь, но таких слов никогда не слышала ни от кого. Хотя было дело, подкатывали разные, но всегда находила что сказать и как отвадить. А тут…

– Любонька, – слышу голос Ольги Ивановны и подпрыгиваю от неожиданности. – Что-то ты бледная, деточка, – встревоженно говорит женщина, а я стараюсь выдавить из себя улыбку, но выходит, вероятно, плохо.

– Немного повздорила с… – договорить не могу, так как имя Ветрова просто застряло где-то на полпути в горле, а вот самые лестные эпитеты хотят выйти наружу.

Ольга Ивановна бросает взгляд на барную стойку и, заметив конверт, прижимает руки к груди, нервно спрашивая:

– Люба, у нас проблемы?

– Я не знаю, Оленька, не знаю, – тяжело вздыхаю я, оборачиваясь к окну и замечая, как машина отъезжает от моего кафе. – Но чувствую, что этот год будет весёлым.

– Ох ты ж, Боже мой. Было же всё хорошо, что случилось-то? – снова задаёт вопрос Ольга Ивановна.

– Да так, небольшое недоразумение. – И тут в голове всплывают слова Ветрова: «До завтра». – Завтра решим.

Говорю Ольге Ивановне, а у самой дрожь по телу. Мозг начинает работать в усиленном режиме. Все возможные варианты развития событий складываются как пазлы, и финалы мне их не нравятся. По крайней мере, по прогнозам. Анализировать я всегда умела. И благодаря этому училась менять ход событий, но сейчас что-то все варианты приводят немного не в то русло.

Что-то было во взгляде этого Ветрова, что заставляет каждый раз видеть своё поражение.

А хрен тебе, а не поражение! Злюсь сама на себя. Я не привыкла сдаваться. Всегда боролась, тем более есть ради кого и чего.

Колокольчик на двери дзинькает снова, и я замечаю знакомую пожилую пару, которая часто заходит ко мне на утренний кофе и за выпечкой. Улыбаюсь клиентам и стараюсь переключиться на работу. Она всегда спасала меня. И сегодня не исключение.

Постепенно посетители начинают заполнять кафе. Сменяя друг друга. Городок у нас небольшой, и многие знают друг друга. И это радует. Большинство моих постоянных посетителей приходят или приезжают в моё кафе именно ради атмосферы. Мне нравится приносить людям капельку счастья каждый день. Ведь и я становлюсь счастливее.

Помещение кафе наполняется каждый раз новым ароматом кофе. Кто-то хочет капучино, кому-то подавай со специями, а кто-то просто крепкий чёрный эспрессо. Я люблю свою работу, но сегодня…

– Мам, ты задумалась, – шепчет Глеб, подхватывая молочник, в котором я взбивала сливки, но перебила. – Иди отдохни, я сам обслужу.

Осматриваю зал, замечаю, что он наполовину полон, а у стойки стоит молодая парочка и о чём-то нежно перешёптывается.

– А ты когда пришёл, сынок? – спрашиваю у Глеба, поднимая взгляд к часам, и вижу, что уже время к вечеру. – Да, глупый вопрос, – сама же и отвечаю.

– Мамуль, иди отдохни. – Сынок подталкивает меня на кухню, и я уже не сопротивляюсь и, кивнув сыну, ухожу.

Но иду не на кухню, а в свой кабинетик. Закрываю дверь и, прислонившись к ней спиной, чувствую, что внутри зреет какое-то нехорошее предчувствие. И паникой назвать это нельзя, но что-то будет. И это что-то мне уже не нравится.

Сажусь за стол. Обвожу его взглядом. Порядок. Всё на своих местах: от ручки до листиков для заметок. А вот у меня внутри полный раздрай. Перевожу взгляд на фотографию, где мы стоим перед школой. Первое сентября. Глебушка пошёл в первый класс. Все улыбаются. Саша прижимает нас к себе. Никто и предположить не мог, что это будет последнее наше совместное фото. Провожу пальцами по лицу мужа. Вздыхаю. Больно до сих пор. Но уже без слёз. Я разучилась плакать. Да и всё со временем притупляется. Как же мне быть сейчас?

– Эх, Сашка. Если бы ты только знал, как я устала быть сильной. – Вздыхая, я заглядываю в глаза мужу.

Фотография никогда не передаст их выражения, да и я уже не смогу представить, как бы он посмотрел на меня сейчас. А хочется, чтобы он просто обнял и сказал, что мы со всем справимся.

– Справимся, – шепчу в пустоту, прикрывая глаза. Резко дёргаюсь от стука в дверь.

– Мам, ты чего закрылась? – слышу встревоженный голос сына.

Поднимаюсь, открываю дверь. Вижу взгляд Глеба и замечаю в нём беспокойство.

– Почему не сказала, что сегодня заезжали люди Ветрова? – спрашивает Глеб, а я даже удивляюсь его тону.

– Сынок, а ты, случайно, ничего не перепутал? – хмыкаю улыбаясь. – В нашей семье старшая пока я.

– А я мужчина, мам, – строго говорит Глеб, а я вижу в нём Сашку. Решительный, шальной, резкий. И страшно становится.

– В первую очередь ты мой сын, а я твоя мать. И давай мы будем отталкиваться от этих вводных, пока, – говорю серьёзно и прижимаю к себе Глеба, но не могу сдержаться, прыскаю со смеху. – Да, сынок, я уже не могу тебя прижать к себе, как раньше.

– Зато теперь я могу тебя обнимать, как и мечтал в детстве, – улыбается Глеб, прижимаясь и кладя мне голову на макушку.

Высокий, худой, но такой любимый мальчик. Когда же ты успел вырасти? Но мы стоим так некоторое время, пока оба не спохватываемся, вспоминая, что в зале-то никого нет.

Так мы и дорабатываем день. Шутя и переговариваясь на нейтральные темы. Я намеренно обхожу тему приезда Ветрова в кафе, а Глеб, видя, что я не буду с ним обсуждать это, перестаёт меня донимать.

Периодически замечаю, как сынок хмурится, читая что-то в телефоне, но сама не лезу. Нужно будет – сам скажет.

Закрываемся сегодня чуть позже, чем планировали, но я довольна. Выручка хорошая вышла.

И уже сидя дома на кухне, освещённой только светом фонарей с улицы, я всё же не выдерживаю.

– Сынок, что-то случилось? – тихо спрашиваю, видя, что Глеб становится всё напряжённее.

– Да Люба пишет, что с отцом снова поссорилась, – тяжело вздыхает Глеб. – А я даже не знаю, как её успокоить.

– Просто выслушай. Ей сейчас это нужно, – говорю я спокойно, в какой-то степени понимая Любу.

Она как лучик для моего мальчика. Миниатюрная, яркая, весёлая. Как солнышко. Из её слов знаю только то, что она с отцом живёт с самого рождения. Её мама умерла при родах. Отец больше не женился. И пока Люба не пошла учиться, всё было идеально. Но сейчас её папа старается контролировать каждый её шаг.

Я не спрашиваю, кто её отец, но то, что у мужика явно проблемы со взрослением дочери, – факт. Хотя у каждого они бывают, но нам нужно учиться отпускать детей. Мы их рожаем для того, чтобы сделать достойными людьми, дать возможность вырасти и принести пользу этому миру. А не для того, чтобы запереть под боком у себя и не отпускать никогда и никуда.

Надеюсь, до отца Любоньки это тоже дойдёт. А не дойдёт, попрошу её познакомить нас. Сама мозги вправлю этому престарелому идиоту. Нельзя портить жизнь нашим детям своими хотелками.

– Ладно, пошли спать сынок, – говорю Глебу, замечая, как он что-то быстро набирает в телефоне. – Завтра уже скоро наступит, а мы ещё не в кроватке.

Знала бы я, какое весёлое завтра наступит, ещё бы на кухне посидела с сыном.

Глава 4

***

– Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь отчитываться, где и с кем ты была! Ясно тебе? – уже ору, не сдерживаясь.

Люба пришла домой, только когда начались сумерки собираться за окном, и я не смог сдержаться.

Всё. Предел. Никаких отлучек из дому без охраны.

– А то что, пап? – с вызовом спрашивает дочь, вздёргивая подбородок.

А у меня прямо руки чешутся схватить ремень и отходить по её тощей заднице.

В кого она такая? Маринка не была такой. Кроткая, нежная, милая. Сама невинность. А эта девочка просто взрыв моего мозга.

– Любовь Семёновна, ты ничего не путаешь сейчас? – рычу на неё, надеясь на то, что хотя бы испугается моего вида.

– Это ты путаешь, пап, – отвечает в тон мне дочь. – Мне восемнадцать. Я уже взрослая. И если я не хочу находиться с твоими мордоворотами, значит, не хочу.

Люба сжимает свои маленькие кулачки, а меня и гордость берёт, и злость ещё больше. Это что вообще такое?