– Да не особо, товарищ майор. – Участковый смутился, покосился на Зинаиду – та кокетливой улыбкой решила окончательно вогнать парня в краску. – Здесь ведь живут приличные люди – не пьют, не безобразничают, дебоши не устраивают…

– Ну и зачем ты нам тогда нужен? Ладно, оставайся, может, и впрямь сгодишься.

Сотрудники осторожно ступали по квартире, заглядывали во все углы. Зинаида стояла в проеме дальней комнаты, морщила лоб, созерцая безразмерную супружескую кровать. Край одеяла был откинут, но простыня не смята – видимо, хозяин готовился отойти ко сну, но так и не лег. Квартира состояла из четырех комнат, просторной кухни и прихожей, где можно было смело припарковать бронетранспортер. Квартиры улучшенной планировки входили в моду. Острый кризис нехватки жилья, кажется, преодолели, хрущевки, столь «модные» в прошлом десятилетии, строить перестали. Семья не роскошествовала, но жили прилично. Мягкая мебель, кресла, красивые шторы на окнах. Ковры на стены здесь не вешали, предпочитали класть на пол – слишком расточительно, по мнению большинства советских граждан. Хрустальная посуда в шкафах, два цветных телевизора. В квартире был порядок, не считая разбросанных мужских вещей. Ничего удивительного, жена в отъезде, убрать некому. «Жене бы сообщить надо, – подумал Платов, – испортить человеку отдых. Ладно, пусть милиция этим занимается…»

Дверь в лоджию была приоткрыта. В щель задувал ветерок, теребил тюлевые шторы. Никита вышел наружу, осмотрелся. До него здесь были люди, но особо не свинячили. Одна из оконных створок была распахнута, лоджия проветривалась. Плотная шеренга тополей закрывала двор. До неба деревья не доставали, но смотрелись исполинами. Лоджия была просторна, не захламлена, только слева у стены громоздились коробки. Справа лежало тело, перевернутая табуретка, стеклянная пепельница на полу, доверху набитая окурками. Еще одна недокуренная сигарета валялась рядом с покойником. Никита присел на корточки, поднял окурок двумя пальцами. Убитый особо не привередничал – курил болгарский «Опал». Майор переместился к телу. Подошел Белинский, тоже присел – места всем хватало. Из проема выглядывали остальные любопытные. Вышла Зинаида, подставила мордашку ветерку. Покойному было пятьдесят семь, примерно настолько он и выглядел. Невысокий, плотный, круглолицый, интеллект просвечивал даже в мертвом лице. Он носил вьющиеся волосы средней длины, седины в них не было, видимо, подкрашивал. В меру упитанный мужчина в полном расцвете сил, – как сказал бы небезызвестный персонаж с моторчиком. Потерпевший ухаживал за собой, использовал омолаживающие кремы, брился, стриг ногти. Гладкая кожа уже посинела, приоткрытые глаза казались сквозными дырами. Уголок рта был как-то сдвинут – предсмертная реакция лицевых мышц. Мужчина был одет в тренировочный костюм – в подобных советские мужчины редко тренировались, но часто носили дома.

– Так, расступились, граждане, что вам тут – колбасу выбросили? – проворчал Роман Карлович Корчак, протискиваясь с чемоданчиком в лоджию. Сегодня он выступал в гордом одиночестве. Эксперт пристроился на корточках рядом с телом, раскрыл чемоданчик. Остальные отошли, курили, выдувая дым в открытое окно. Морщилась некурящая Зинаида, отгоняла дым ладошкой, но не уходила. Внизу по дорожке как ни в чем не бывало прогуливались люди, жили своей жизнью. Что-то не поделили красавица колли и ершистая болонка – последняя заливисто лаяла на первую, но та лишь отворачивала острую мордочку – она была выше этих дворовых дрязг. Слева лоджию отгораживала глухая стенка из облегченного бетона. За ней ничего не было – только окна угловой квартиры. Справа – аналогичная стена, но с отверстиями диаметром в восемь-десять сантиметров – то ли декоративные, то ли технологические. Никакой красоты они не вносили, хотя формировали некое подобие узора. В эти отверстия можно было подсматривать. За стенкой находилась соседняя лоджия. Протиснуться туда не было возможности, эксперт со своим «рабочим материалом» занял все пространство. Сотрудники дымили, меланхолично наблюдали за его священнодействиями.

– Здесь он и помер, – глубокомысленно, открывая вторую Америку, заявил Белинский. – Как пить дать, здесь, никуда его не перетаскивали. Сидел у стеночки, курил перед сном. Я тоже всегда курю на сон грядущий. Жена жалуется, что ее уже достало спать в обнимку с пепельницей… Может, плохо себя почувствовал, сердечко прихватило. Повалился – и адью, а недокуренная сигарета выпала из руки. Табуретка упала вслед за ним. Видите, как они дружно лежат вместе с табуреткой…

– Товарищ истину глаголет, – проворчал Роман Карлович, поднимаясь с рабочего места, – так все и было. Сидел человек, потом взял и помер. Только с причиной смерти товарищ Белинский, думаю, ошибается. Не хочу настаивать, проведем вскрытие – и только после этого дам подробное заключение. Но справа на шее у погибшего, если не ошибаюсь, след от укола. Можете полюбоваться.

– След от укола? – вздрогнул Никита. – Снова шприц? Вы уверены, Роман Карлович?

– Уверен ли я? – удивился криминалист. – Огорчу, молодой человек, я уже давно ни в чем не уверен. Не удивлюсь, если однажды выяснится, что Солнце вращается вокруг Земли. Но укол свежий, думаю, не ошибаюсь. Дальше сами, а меня избавьте. Дам еще одну подсказку: смерть наступила от тринадцати до шестнадцати часов назад, наиболее вероятно – с одиннадцати до полуночи. Я распоряжусь, Никита Васильевич, пусть уносят тело.

– Не спешите, Роман Карлович, пусть полежит, – машинально откликнулся Платов.

– Настраивает на рабочий лад? – понятливо сказал эксперт. – Понимаю, друг мой, ну что ж, не буду спорить. Хоть укройте – это ведь не противоречит вашей эстетике?

Эксперт удалился. Тело накрыли простыней из шкафа – Зинаида предположила, что хозяйка возражать не будет. Попутно выразила удивление: зачем им тело? Никита сам не понимал, скребло что-то смутное. Он поманил пальцем мелькнувшего в проеме участкового, и тот возник, как лист перед травой, разве что во фрунт не вытянулся.

– А скажи, мил человек, кто живет за стенкой? – кивнул он на «дырчатую» перегородку. – Считай проверкой профпригодности. Или и этого не знаешь?

– Знаю, – кивнул Ложкин. – Согласно должностным инструкциям я должен знать всех лиц, ведущих аморальный образ жизни, злоупотребляющих алкоголем и склонных к криминальным действиям. Одинокий алкаш там живет, – сменил он тональность, – Шаховский его фамилия. Однокомнатная квартира. Раньше работал, семью содержал, а сейчас окончательно опустился, бухает по-черному. Мебель пропил, совесть пропил… Но по синьке особо не буянит, в драку не лезет, опасных для общества ситуаций не создает. Поболтать любит, матерится через слово… Я несколько раз к нему заходил, угрожал, что упеку в ЛТП, посажу за тунеядство, квартиры лишим, в конце концов. Бесполезно, с этого субъекта все как с гуся вода. Только скалится да матерится…

– Ну а что, матерый убийца, угроза национального масштаба, – пошутил Олежка Яранцев. – Вы это серьезно, Никита Васильевич?

Он был серьезен как никогда. Смутные догадки, предположения выстраивались в рабочую версию. На соседней лоджии заскрипела дверь – кто-то вышел или вошел. Скорее, последнее, донеслось душераздирающее кряхтение, отдельные слова – явно не из русской классики. Никита переступил через мертвеца, отодвинул ногой перевернутую табуретку. Нагнувшись, примерился к «амбразуре», прикинул, соответствует ли высота уровню шеи сидящего человека. Очень занимательно выходило. Он просунул в отверстие руку, убедился, что она легко проходит. И со шприцем бы прошла.

– Э, не балуй… – хрипло прозвучал голос с лоджии. – Куда лезешь, мать твою за ногу…

На всякий случай Никита убрал руку. Кто знает, что на уме у пьющего товарища. Нагнулся, посмотрел в отверстие. Картинка, конечно… не Крамской, «Неизвестная». Врагу не пожелаешь такой «экзотики» под боком. На колченогом стуле сидел и курил неожиданно приличную сигарету безнадежный алкаш. Рваная тельняшка, трико с обвисшими коленями, небритое одутловатое лицо – просто классика жанра. Волос на голове было немного, и те не знали, в какую сторону расти. Что такое холод, это существо, видимо, не знало. Олежка был прав – типичная угроза национального масштаба.

– Чего зыришь? – захрипело существо. – Уйди, без тебя тошно… Ты же не Женька, нет? Терпеть его не могу, рубля рваного не выпросишь. Что за сосед, в натуре… Эй, погодь, не исчезай. Рубль есть?

– Хреново, товарищ? – посочувствовал Никита.

– Ага, болею…

– Слушай, болельщик… В общем, нет у меня рубля.

В ответ разразилась заупокойная брань. В самом деле, если нет денег, на хрена подглядывать за жизнью добропорядочных членов общества? Алкаш щелчком выбросил окурок на улицу, начал подниматься. Человека вело, «болезнь» прогрессировала, он схватился за косяк, удержался в вертикальном положении.

– Комитет государственной безопасности, – уведомил Никита, показывая в дырку удостоверение. Алкоголика чуть не вырвало.

– Ну и чё?

– Через плечо. Кончай хамить и приходи в себя. А то прошу на нары – там никто не нальет.

– А это еще за что? – Небольшая часть мозга худо-бедно функционировала.

– За убийство, товарищ. На этап и вперед – небо в клеточку и друзья в полосочку. Я не шучу. Поговорим?

– Ну заходи, гостем будешь… – прохрипело похмельное создание и ввалилось к себе в квартиру.

Теоретически можно было перелезть. Но подобные упражнения без острой необходимости майор Платов не практиковал.

– Помощь нужна? – спросил Белинский.

– Отставить, – ухмыльнулся Никита. – Этот кент в квартире, кажется, один. Уж справлюсь с одиноким синяком.

Перед уходом он заглянул в холодильник на кухне, извлек початую бутылку французского коньяка. Много чести, но другого не было. Подобную практику майор применял редко, собственность граждан, даже мертвых, неприкосновенна. Он спустился по лестнице, дошел до соседнего подъезда, поднялся на тот же этаж. Звонок не работал, из-под дерматина вываливалась вата. Пришлось дубасить минут пять – предполагаемый свидетель успел уснуть. Он открыл с осоловевшей рожей, вытаращил глаза.

– Ты кто?

– Конь в пальто. Не зли меня, товарищ.

Майор решительно отстранил квартиросъемщика и прошел в квартиру. Жилец, что-то ворча, тащился следом. Квартирка, в отличие от той, что за стенкой, была тесновата, но мебель почти отсутствовала, поэтому пространство имелось. Видимо, в минуты алкогольного воздержания жилец догрызал обои – их осталось немного. На кухне – шаром покати, только запахи. Такая публика практически не ест, добывает калории из водки. Но все же интересно – сколько водки надо выпить, чтобы наесться? Когда он вернулся в «зал», фигурант уже свернулся на облезлой тахте и заливисто храпел. Пришлось стаскивать его, допуская минимальный контакт. Гражданин что-то вякал, бился об углы. Никакой пользы для общества это существо уже не представляло. Никита раздражался. Добренькими стали, много позволяем собственному населению. Спиваются, мрут как мухи. Репрессии нужны – принудительное лечение, трудотерапия, изоляция от общества и магазинов, чтобы мысль о выпивке даже в голову не приходила! Похмелье было ужасным, беднягу мутило и полоскало. Он мог и отравиться, некоторые симптомы на это указывали. Но в принципе початый коньяк товарища заинтересовал. Он потянулся к бутылке, как младенец к соске, но майор поставил заслон: только в обмен на беседу.

– А ты кто? – изумился алкаш.

Это становилось не смешно. Никита повторно показал удостоверение. Визави всматривался, сбив глаза в кучку, потом задал неожиданный вопрос:

– Бить будешь?

– Буду, – кивнул Платов, – и коньяк сам выпью. Держи, – он поставил на стол мутный стакан, плеснул на полтора пальца, – пей и отвечай на вопросы. Ответишь правильно – еще налью. Нет – поедем в ЛТП.