Около арочного входа возникло движение. Все повернулись, чтобы посмотреть на только что подошедшую женщину, высокую, величественную, в светлом летнем платье, развевающемся у колен, как будто бы она несла с собой свой собственный ветерок. Это была женщина, которая заставляла всех обращать на себя внимание благодаря своей внешности и чувству стиля. У нее были светлые волосы, но без того бронзового оттенка, который давала латунь; ее глаза были цвета меди, длинные и узкие, так что казалось, что она улыбается всегда.

– Чарли. Как я рада тебя видеть! – Она подошла к нам и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Была ли я единственной, кто заметил, что она тактично взяла со стола ключи, которые он туда положил? И сунула их в сумочку.

– Я приехала, как только смогла. Столько дел! Чарли, что ты сказал этой женщине? У Коко истерика, что я ушла, не сделав заказ.

– Только то, что мы встречаемся в салоне Скиапарелли, – заявил Чарли.

– Боже мой. Ну немудрено. Коко и Скиап ненавидят друг друга. Она, как бы так сказать, вне себя от ярости.

– Они же занимаются одним и тем же. Я думал, они коллеги, – смутился Чарли, краснея.

– Это врачи могут считаться коллегами, но не дизайнеры. – Она рассмеялась, продемонстрировав неровный зуб – изъян, делавший ее еще более очаровательной. – Но почему мы здесь? Ты же знаешь, что я люблю Шанель.

– Выбор моей сестры. Аня, это моя сестра Лили.

– О. Как ваши дела? – официальным тоном спросила она. – Мне кажется, я немного тебя побаиваюсь. Чарли так много рассказывал о своей старшей сестре.

Продавец придвинула к нашему столику третий стул, и Аня села между мной и Чарли. Я заметила, как их пальцы соприкоснулись под столом, а затем переплелись так крепко, что костяшки пальцев побелели. Я отвела взгляд, ошеломленная подобной близостью.

– Какое странное место, – прошептала Аня. – И эта витрина! Они показали вам что-то стоящее?

– Да, но вот цена…

– Внушительная, конечно. И что понравилось? – Чарли описал ей платье, и одна из ее длинных бровей, бледных, как крыло мотылька, взлетела вверх. – Я видела его. Оно из коллекции, которую Скиапарелли демонстрировала перед «Цирковой коллекцией».

Тон, с которым она произнесла словосочетание «Цирковая коллекция», указывал на то, что мы все должны были знать, о чем идет речь. Но я, учительница рисования в школе для девочек, и Чарли, студент факультета медицины, не имели ни малейшего понятия. Аня заметила тень невежества на наших лицах.

– «Цирковая коллекция», – повторила она. – Пуговицы в форме скачущих лошадей, платья, расшитые слонами, барабанами. Скиапарелли представила коллекцию в феврале, когда Гитлер возглавил немецкую армию и его стали назвать директором манежа.

– Этот сумасшедший, – пробормотал Чарли. – И почему немцы от него не избавятся?

– Он пообещал им работу, – тихо сказала Аня. – Он обещает, что сделает Германию великой. И они ему верят.

– Он уже заставил работать коммунистов. В трудовых лагерях, – хмыкнул Чарли.

Последовало долгое молчание. Упоминание о Гитлере всегда переходило в нечто подобное, прекращая разговор и превращая слова в бессмысленные звуки. Никто не знал, что делать с ним и с тем, что происходило в Германии и в Австрии, никто не понимал, что будет дальше. До нас уже доходили новости о лагерях, о том, как Гитлер отменил все немецкие законы и оставил заключенных на милость охранников и администрации. Мы сидели, ведя светскую беседу о погоде, последних голливудских фильмах, о том, вернется Мэй Уэст на экраны или нет. Ее последний фильм провалился, и «Голливудский репортер» внес ее в список провальных для кассы актеров наряду с Гретой Гарбо, Фредом Астером и Кэтрин Хепберн, о ком, как они уверяли, мы никогда больше не услышим.

Аня наклонилась над Чарли, чтобы обратиться непосредственно ко мне, и я заметила, как он вдохнул запах ее духов, на мгновение прикрыв глаза и наклонив голову, как будто солнце внезапно осветило его лицо.

– Как твоя поездка? – спросила она. – Переправа через Ла-Манш была не слишком плоха? У меня случается эта, как она там называется, Чарли, mal de mer? Морская болезнь?

– Если смотреть прямо перед собой, а не вниз, укачивает не так сильно, – сказал он, открывая глаза.

– Твой брат такой умный.

– Да, – согласилась я. – Он такой.

Чарли был старостой своего курса на медицинском факультете Гарварда, но не любил этим хвастаться.

Разговор зашел в тупик. Бронзовые часы тикали, стоя на мраморном камине.

Продавцы перешептывались по углам, уныло поправляя изделия на витринах и раскладывая свитера… самые странные свитера с бантами, сюрреалистично вписанными в плетение.

– Мадам не хочет что-нибудь примерить? – Девушка, которая одарила меня таким взглядом, будто я пробралась сюда через задний вход, теперь чуть ли не пресмыкалась перед красавицей Аней.

– Нет, думаю, нет. Слишком все странное! – Она рассмеялась.

– Давай же, Аня, – предложила я. – Раз уж мы здесь.

И зачем я это сказала? Зачем я решила заговорить, поощряя эту великолепную Аню примерить платье, которое было смехотворным и не обязательно красивым?

– Что ж, у нас есть немного времени, – согласилась Аня.

Парад начался снова, модели с важным видом демонстрировали одно платье за другим, пока Аня в задумчивости наклоняла голову и прикладывала палец с красным камнем к подбородку с ямочкой. В ее обручальное кольцо был вставлен огромный бриллиант, который сверкал каждый раз, когда она двигала рукой.

– Это! – воскликнула Аня, когда принесли манекен в длинном облегающем платье из черного атласа с белой блузкой в крестьянском стиле из органзы, подвязанной на талии. Полчаса спустя она также выбрала коричнево-желтый утренний костюм с пуговицами большого размера, коктейльное платье, расшитое блестками и сияющее, как чешуя русалки, и экстравагантные широкие шелковые брюки в четырех разных цветах.

– Такая шалость! – умилялась Аня. – У Коко я покупаю красивые костюмы и платья, но, возможно, ей не хватает щепотки юмора? У нее такая серьезная одежда.

Я взглянула на Чарли, который начал ерзать, как ребенок, которого задерживают после школы. Его девушка была богатой. Или, по крайней мере, ее муж. Я почувствовала глухой удар внизу живота, который был дурным предзнаменованием.

Аня как раз вставала, чтобы пойти в примерочную, когда атмосфера в комнате вдруг наэлектризовалась.

– Она здесь, – пробормотал кто-то, и было такое ощущение, что даже вешалки, на которых висела одежда, вдруг выпрямились.

Эльза Скиапарелли, маленькая и стройная, с оливковым цветом лица и глазами с нависшими веками, была скорее привлекающей внимание, чем красивой, но она оставалась в точности такой, какой я ее и запомнила. Со своим торжественным древнеримским лицом она могла бы сойти за святую, готовящуюся к мученической смерти, столь суровым было ее выражение. На ней был простой черный костюм, подпоясанный на талии, на запястье – огромный браслет с трижды обернутой золотой змеей, а на голове – маленькая шляпка с завитком в виде черного пера, которое почти закрывало один глаз.

Она вошла в зал и бросила злобный взгляд на застывших продавцов. Те разбежались по разным сторонам, вернувшись к своим стойкам и примерочным. Затем хозяйка салона направилась прямиком к нам, расплывшись в улыбке. Точнее сказать, к Ане.

– Мадам Бушар? Точно, это вы. Как чудесно наконец встретить вас в моем салоне. С вами хорошо обращались? Что-нибудь приглянулось?

– Я давно хотела прийти, – соврала Аня. – Да, самое восхитительное платье, жакет и костюм. Для пляжа…

– Я сама проконтролирую примерку, – объявила мадам Скиапарелли.

– Моя подруга тоже нашла себе платье. Только вот… – Аня, которая была на восемь дюймов выше Скиап, наклонилась и прошептала что-то на ухо дизайнеру. Скиапарелли нахмурилась, а затем прошептала что-то в ответ. Они переговаривались так в течение нескольких минут.

– Лили Саттер, – сказала я, прерывая их и протягивая руку. Я ждала, вспомнит ли она наш совместный ужин в Лондоне с Алленом и ее дочерью, как Аллен позабавил ее, пытаясь объяснить парадокс стрелы Зенона, связанный с изменением и временем.

– То есть их не существует? – кричала она на Аллена. – Ничего никогда не меняется? Это очень плохо для моды.

Но она не вспомнила, и было бы невежливо упоминать о знакомстве с ее дочерью в тот момент, когда мы торговались о цене платья.

Скиапарелли и Аня продолжали шептаться еще несколько минут, после чего Аня улыбнулась мне.

– Ты можешь купить это платье за полцены. Оно из заказа, который так и не забрали. Идет?

– Да! – Я схватила платье со стула, на который оно было положено, и подошла к зеркалу, приложив его к себе спереди.

Позади меня в зеркале отразилась мадам Скиапарелли. Ее деловое выражение лица сменилось любопытством.

– Я ведь знаю тебя, – сказала она. – Учительница рисования Гого в той отвратительной школе. Она из-за нее так потолстела!

– Да, – отозвалась я, испытав облегчение от того, что она заговорила об этом сама. – Однажды вы пригласили меня на ужин. Ростбиф и салат, никакого хлеба и пудинга.

– И вашего мужа, который заявил, что ничего не меняется, и нес ту бессмыслицу про Зенона. Как он?

Я отложила платье и почувствовала, как все краски этого дня тут же померкли. Чарли положил руку мне на плечо и крепко прижал к себе.

– Он умер, – тихо сказал Чарли. – Два года назад.

– О, моя дорогая. Мне так жаль. Вы двое так любили друг друга. Это было заметно. – Она слегка развернулась, задумавшись, затем подошла к стеклянной витрине и достала шляпку из голубого атласа, похожую на матросскую фуражку. – Это тебе, к платью. Подарок. – Она бросила недовольный взгляд на мою потрепанную соломенную шляпу, лежащую на столе рядом с кофейной чашкой Ани.

– Я не могу… – запротестовала я, потеряв интерес к платьям и шляпам.

– Это ерунда, – настаивала она. – Будучи ребенком, в Риме я раздала все мамины шубы и вечерние платья. Выбросила их из окна людям на улице, как Екатерина Сиенская. После этого меня лишили сладостей на неделю, но оно того стоило. Иногда полезно отказываться от вещей. И от людей тоже, – добавила она.

Я обняла ее: по ощущениям это все равно что обнимать ребенка, такой она была крошечной. Словно одетый с иголочки ребенок.

– Как мне вас благодарить, мадам Скиапарелли?

– Я подумаю над этим, – сказала она. – Но называй меня Скиап. Все мои друзья так делают, и с тобой мы тоже подружимся. – Она посмотрела на Аню. – Мы ведь подружимся, верно? Примерь платье, и, если нужно будет что-то переделать, я отправлю его в отель сегодня вечером. Ты ведь идешь на званый ужин к Элси? Пойдешь в нем.

– Переделать за сегодня? Вы с ума сошли! – пожаловалась продавщица.

Скиап хлопнула в ладоши. В арку вбежала швея, розовая подушечка для булавок на ее запястье подпрыгивала, а несколько рулеток, обернутых вокруг шеи, покачивались. Поразительно быстрыми и точными движениями она измерила меня от плеч до талии, от талии до колена, вокруг груди, плеч, ее руки двигались так четко, словно у яванской танцовщицы, проводящей ритуал.

Аня втолкнула меня в примерочную и переодела из выцветшего хлопкового платья в платье от Скиапарелли, прежде чем я успела вымолвить хоть слово. Пришла швея и сняла повторные мерки, пока платье было на мне. Ткань была такой легкой, что вздымалась и закручивалась при малейшем движении.

– Хорошие плечи, – заявила Скиап. – Тонкая талия. Сняли все мерки правильно? – спросила она швею, которая все еще стояла на коленях с булавками во рту. – Хорошо. Оно должно сесть идеально.

Затем настала очередь Ани. Зеленое платье с блестками разгладили по груди, бедрам и ногам. Оно сидело идеально, даже по длине. Аня имела идеальные формы для модели.

– Я бы с удовольствием надела его сегодня, – сказала Аня.

– Обязательно наденешь это самое платье. – В глазах Скиап блеснул огонек. Он предвещал грядущую победу, но об этом я узнаю лишь спустя время.