– Есть такое, – согласился с товарищем Елизар. – Ещё и без ветра, вишь, как сверху снег крупными хлопьями падает. – И смахнул его с козырька каски. – Ну чёго, Вань, пройдёмся мы, что ли, с Тишкой до оврага? Оглядимся там? А то здесь из-за снега ничего дальше пары десятков шагов не видать.

– Да чего, ладно, идите, – не стал возражать Южаков. – Только вот как обратно возвращаться будете, кашляните, что ли, заранее, а то вдруг вынырнете из темени неожиданно, а я и пальну с перепугу. Подумаю, что это разбойные ляхи бредут.

– А ты не бои́сь, Ваня, ты же у нас бесстрашный, давеча на караульном разводе самого Давыдова ничуть не спужался, чего уж тебе эти ляхи, – хохотнув, отметил Лыков. – Ла-адно, пошли мы. – И две фигуры, обогнув заснеженный куст, скрылись в темноте.

– «Не боись». А я, может, и не боюсь вовсе, я за вас, обалдуев, переживаю, – проворчал Южаков.

Время шло, снег всё так же падал крупными хлопьями, покрывая землю и лес белым. Пора бы и ребяткам обратно возвращаться. Сто шагов до оврага, сто обратно, путь недолог, да, видать, постоять, послушать там лес решили. Ваня отряхнул полотняную вощёную подмотку на ружейном полунагалище^[2] и снова замер, вслушиваясь в ночь.

– Кажись, ветка хрустнула. Идут, что ли, лоботрясы наконец-то? – пробормотал он. – Братцы, вы?! – крикнул он, пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Czekaj, tam są Rosjanie!^[3] – донёсся встревоженный возглас. Вслед за ним сверкнул язычок пламени, и тут же громыхнул выстрел. Тяжёлая пуля срубила в паре шагов от егеря сосновую ветку, и он, присев, вскинул фузею.

– Ёшкин кот, это ж поляки!

Вощёная тряпица и полунагалище полетели, сдёрнутые с ружейного замка, в снег. Курок щёлкнул, встав на боевой взвод. «Бам!» В темноте, шагах в десяти от егеря, сверкнуло пламя ещё одного выстрела, и именно туда, в это самое место и выстрелил следом Южаков.

– Подадци! Отложь бронь! – выкрикнул он что было сил заученную ещё месяц назад фразу. – Подадци! Сдавайся, не то стреляю!

Перебежав чуть в сторону, Иван выхватил из боковой кобуры пистоль и разрядил его туда, откуда летели заполошные крики.

– Стой! Бросай оружие! – донеслось в темноте на русском, и следом громыхнул ещё один выстрел.

– Ух ты ж, ё-моё! – выругался егерь. – Как бы под пулю своих не попасть! Братцы! Братцы, не стреляй! Я тут, я Южаков! Тишка, Елизарка, это вы там пуляли?!

– Мы, Ванька! Сам смотри только не стрельни! – раздался знакомый голос Лыкова. – Ляхов спугнули, в овраг они сбегли!

– Сейчас я, братцы, перезаряжусь только – и сразу к вам подскачу! – Южаков протолкнул шомполом пулю в ствол фузеи, отщёлкнул курок на боевой взвод и потрусил с оружием на изготовку на шум голосов. Заставило его остановиться какое-то всхлипывание и причитание. Впереди на снегу явно что-то темнело. Наведя на видневшуюся размытую тень ствол ружья, Южаков начал к ней приближаться.

– Януш, Януш, встэвыч, встэвыч! – завывал какой-то голос.

Оглядываясь, Иван с осторожностью подошёл. Лицом вверх на снегу лежал молодой мужчина, одна его рука сжимала ружьё, вторую тянул на себя невысокий паренёк, голос которого он как раз и слышал.

– Стой! А ну не дёргайся! – раздался резкий возглас, и из темноты вынырнули с ружьями в руках Лыков с Калюкиным.

– Тихо, братцы! Не пальните! – крикнул им Южаков. – Мальчонка только тут, и подстреленный, похоже, что покойник.

– Мальчонка-то – это ладно, а вот фузейку я всё же уберу, – пробормотал Лыков и, подбежав к лежавшему, отцепил руку от ружья. – О-о-о, только-только из него стреляли, – пробормотал он, обнюхивая ствол. – А это чего? – И ковырнул ногой снег. Из небольшого сугроба показалось насаженное на палку длинное стальное лезвие.

– Похоже, копьецо мятежных, – проговорил озабоченно Калюкин. – Не зря же их косиньерами зовут. Косу на длинную палку насадят, вот вам и оружие.

– Эй, малец, ты чей?! А этот, кто он тебе? – Южаков навис над замершим в страхе мальчишкой. – Ну и чего молчишь? Как звать? Звать, я говорю, как?! Имя? Имя? Понимаешь?

– Войцех, – глухо произнёс тот и метнулся в сторону.

Нога Ивана подсекла его ногу, и он упал в сугроб прямо около Калюкина.

– Не озоруй! – прикрикнул тот грозно. – Русский солдат с мальцами и бабами не воюет. Начальство разберётся, кто таков, и отпустит. А вот это мы заберём, чтобы беды не наделал. – И сдёрнул прицепленные к пояску на кафтане кожаные ножны с торчавшей из них кинжальной рукоятью.

– Южак, Лыков! – до егерей издали долетел крик.

– О-о, а вот и наши бегут, – проговорил Тихон, обернувшись. – Видать, выстрелы услыхали. А я уж думал, что за снегом приглушит их полностью, ан нет, чуткие. Тут мы, тут, братцы! – поднеся ко рту ладони, крикнул он. – Орёл! Отзыв давай!

– Курск! – донеслось со стороны оврага, и вскоре на уже хорошо притоптанную полянку выскочило с дюжину егерей.

– Готовый. – Фурьер первым делом осмотрел лежавшего, потрогал его шею и приподнял веко. – Гляди-ка, прямо в сердце пуля угодила. Кто стрелял-то из вас?

– Дык и я с фузеи, и пистоля, и ребятки, – пожав плечами, пояснил Южаков. – Ну, я, конечно, первым стрельнул, на меня ведь эти вышли.

– Лука Назарович, там ещё следы от пяти человек к оврагу идут. – Лыков махнул рукой, показывая направление. – Один, видать с перепугу, копьё своё выронил. – Он указал на брошенную косу. – И вот ещё ружьишко от покойника. Как раз из него он в нас и стрелял.

– Нестор! – Унтер поманил к себе одного из стоявших рядом егерей. – Бери свою пятёрку, да пробегитесь по следам. Вдруг повезёт – и нагоните кого? Только ты уж это, без особого упорства, чтобы недалеко. Версты две пробежали, огляделись, и довольно. Коли нет никого, значит, обратно сюда возвращайтесь.

– Понял я, Лука Назарович. – Лошкарёв кивнул. – Всё, как вы и сказали, сделаем. Побежали, ребятки! – И звено егерей нырнуло в темноту.

– Да отпусти ты мальца, Елизарка, он и дышать уже боится, белый вон весь как снег, – сказал фурьер. – Видать, близкий человек ему покойник. Вон ведь как, не убежал вместе со всеми, не бросил.

– Янушем он его кликал, поднять всё хотел, – проговорил со вздохом Южаков. – Ну кто же знал, что вот прямо в сердце пуля? Темно ведь совсем было, ни зги не видать, одни только огненные всполохи от выстрелов, – словно бы оправдывался он перед товарищами. – Так ведь и он стрелял. Около меня прямо ветку пулей сбил.

– Ладно, чего там, караульная служба – она такая, – нахмурившись, заявил унтер-офицер. – Всё как положено. Вооружёнными на ваш пост ляхи вышли. Амнистия, прощение им от Суворова, была дадена. Шли бы они как положено днём, открыто и без оружия, никакого зла бы им не было. А тут вона как, сами виноваты. Наум, Кузьма! – Он поманил самых молодых егерей. – Бегом к их благородию! Доложитесь господину поручику, что у овражного поста Южакова малую партию мятежных перехватили, одного застрелили и в полон ещё одного взяли. Пусть он конных сюда пришлёт, чтобы их забрали.

– Слушаюсь, Лука Назарович! – выкрикнул тот егерь, что был повыше, и пара, перехватив удобнее фузеи, сорвалась с места.

Глава 2. Русский военно-полевой лагерь у Варшавы

За ночь хорошо нападал снег, и, откидывая полог шатра, Алексей еле увернулся от слетевшей сверху небольшой лавинки.

– Живан, Серёга, подъём! – крикнул он, обернувшись. – Пошли снежком оботрёмся? Ну хватит вам уже спать!

– Только сумасшедший или русский может в таком холоде ещё и снегом обтираться! – послышался недовольный голос Милорадовича. – Воскресенье же нынче, их высокопревосходительство милостиво обещал всем позднюю побудку. Не рассвело ещё как следует, а ты уже будишь.

– Их высокопревосходительство, может, и обещал, а вот я нет, – усмехнувшись, заметил Егоров. – Кто рано встаёт, Живан, тому Бог подаёт! Слыхал такое? Пошли, пошли, лентяи!

– Ваше высокородие, вы сатрап и диктатор! – выкрикнул со своей походной кровати Гусев. – Вы хоть знаете это?

– Догадываюсь. А что же поделать, кому-то ведь тоже надо о ближних заботиться, – хмыкнул Алексей и стянул с себя разом тёплую шерстяную и нательную рубахи. – В общем, кто последний выйдет, тому и на вечернее построение идти.

– А-а-а! – Буквально вылетевшие из своих постелей господа офицеры, натянув сапоги, выскочили из шатра вслед за командиром.

– Чего-то рановато? – Полковой вестовой кивнул на обтиравшихся снегом и гомонивших командиров. – У нас ещё каша не дошла.

– Ничего, – отмахнулся Никита. – Час времени ещё точно есть. Главное, кипяток наварен. Ты давай-ка, Федот, чёрного, кяхтинского, с полкулака брось уже в котёл и с огня на угли переставь, пусть там доходит. А я пока попытаю их высокородие, когда подавать.

– Ну давай, – согласился тот. – Ильюхе скажем, чтобы каравай чуток разогрел, и там у него ещё вроде с кулак масла оставалось.

– Здравие желаю, ваше высокородие! Разрешите обратиться?! – Старший вестовой, притопнув ногой, вскинул ладонь к каске.

– И тебе здравствовать, Никита, обращайся! – Бригадир передёрнул плечами и начал яростно растирать тело холщовым домотканым рушником. – Ах, хорошо! Прямо горит всё! Держи! – И кинул полотенце Гусеву.

– Ваше высокородие, я по завтраку хотел спросить, – подал голос егерь. – Когда изволите?

– Да ты не спеши, Никит, – отмахнулся бригадир. – Сейчас в порядок себя приведём, и можно чаю. А уж посерьёзнее через часок.

– Так точно, понял, вашвысокородие. Тогда чуток, и мы вам в шатре на троих к чаю накроем. Разрешите идти?

– Иди, Никит. Только за дежурным офицером пошли. И на него к чаю тоже чашку выстави.

– Слушаюсь. – Тот козырнул и, развернувшись, потопал к тем двум палаткам, где дымил костёр.

– Ваше высокородие, за истекшие сутки происшествий не случилось, – докладывал через четверть часа уже в командирском шатре секунд-майор Самойлов. – Порцион из полкового квартирмейстерства по всем артелям роздан, из армейских магазинов на пополнение новый завезён. Фураж вот только обещанный пока ещё не дали, говорят, что он завтра будет. У Александра Павловича узнавал, пятидневный запас овса имеется, ну и сена в избытке. Нарушений воинского порядка за истекшие сутки не выявлено, на полковой гауптвахте также трое штрафных. Отряжались для грязных работ под надзором комендантского плутонга.

– Что по караульной службе, Николай Александрович? – задал вопрос Егоров. – Вчера, говорят, на суточном разводе сам полковник Давыдов изволил быть. Не выкатит перед Суворовым ничего по нашему полку?

– Никак нет, ваше высокородие. Серьёзных нареканий к нашей дежурной полуроте не было. По внешнему виду если только пара замечаний, так ведь грязь сплошная кругом. Это вот сейчас за ночь снегом её припорошило, а вчера ведь всё черным-черно было. Я узнавал потихоньку у штабных, на утренний рапорт Александру Васильевичу про нас ничего худого не прописывали, напротив, только лишь похвала есть. Полевым скрытным караулом из роты капитана Бегова была обнаружена и пресечена попытка прохода около лагеря группы вооружённых мятежников. В завязавшейся перестрелке один из инсургентов был нашими егерями убит, а второй взят в плен и передан для разбирательства в армейское квартирмейстерство. Остальные были рассеяны и бежали в лес. Захвачена французская фузея и холодное оружие. У нашего караула – без потерь.

– Хорошо, молодцы егеря, – похвалил Егоров. – Не зря, значит, в поле мёрзли. Есть что-то ещё существенное?

– Никак нет. Всё остальное как обычно. Подмораживать только вот начинает. Егеря жалуются, что дрова сырые, если всю зиму тут придётся в полевом лагере стоять, нужно подумать об обогреве. Просят за сушняком партии отправить, пока другие полки его весь из леса не вывезли.

– Ваше высокородие, чай! – Откинув полог, в шатёр заглянул Никита. – Прикажете заносить?