– Заноси! – Алексей махнул, и на походный столик встал большой закопчённый котёл. В шатёр зашли два денщика, младший вестовой, и на столике через пару минут уже стояли дымившиеся паром кружки, а на холстине виднелась горка порезанного каравая, горшок с маслом и пласты тонко порезанного сала.

– Присаживайтесь на скамьи, господа офицеры. Разбирайте кружки и яства, какие Бог послал. – Егоров кивнул на выставленное. – Садись, садись, майор, не тушуйся! – подбодрил он Самойлова. – Спасибо, Никита, мы себе сами, если что, тут дольём или порежем, ступай, тоже позавтракайте. У нас сегодня никакой спешки нет.

– Слушаюсь. Ильюха, братцы, пошли!

Младший вестовой подсыпал из большого железного ведра углей в стоящую на треноге жаровню, перемешал их и выскочил вслед за всеми остальными.

– Налетай! – Алексей положил пласт солёного сала на краюху и с хрустом кусанул её. – Хорошо! А ведь получше венского печенья будет. Что скажешь, Николаевич?

– Лучше, гораздо лучше, – согласился Живан, запивая еду горячим. – А чай какой крепкий! И ароматный! Сюда бы к этому чаю ещё немного сливок и мёда, вообще бы загляденье было! А если бы ещё и в гостиной приличного дома чаёвничать, а не в походном шатре. – И он передёрнул плечами. – Ничего там не слышно, Алексей Петрович, не собираются нас на зимние квартиры по городам разводить? Неужто начальство так за мирных боится? Всё, войне конец, русский солдат обывателя не обидит.

– Нет, друг. Про расквартирование армии вообще пока никакой речи нет. Александр Васильевич желает все свои войска в руках держать, чтобы по первому барабанному бою все двадцать тысяч в единый строй разом встали. И дело тут вовсе даже не в боязни мести наших солдат ляхам за их былые бесчинства и не в том, что ещё много их мятежников по окрестным лесам бродит. А в грядущем разделе Польши. Да-да, а что вы думаете, зря, что ли, тут сейчас столько важных пруссаков и австрийцев вьётся? Да и к нам в армейское квартирмейстерство один за другим фельдъегеря из Санкт-Петербурга с важными бумагами прибывают. На самом высоком уровне сейчас идут переговоры о судьбе польских мятежных земель. Похоже, что вопрос о самостоятельности Речи Посполитой уже в принципе решён, осталось дело за малым – разделить её земли между победителями. И тут наша армия как та дубинка, которая нависает над слишком зарвавшимся пьяным соседом. Поверьте, господа, что у Австрии, что у Пруссии аппетиты преогромные, и они были бы вовсе даже не прочь откусить земли аж по самый наш Неман.

– Ага! Где эти австрийцы и пруссаки были, когда наши войска в полевых сражениях армии Костюшко громили или тот же пригород Варшавы штурмовали?! – воскликнул разгорячившийся Гусев. – Что-то я ни одного не видал, кто бы из них на валы с фузеей карабкался или из зданий мятежников выбивал!

– Действительно, ладно пруссаки, они хоть в первой половине кампании до самой Варшавы дошли и уже потом к себе откатились, но цесарцы-то чего хотят? – поддержал друга Милорадович. – Чтобы им на блюдечки все южные земли у Карпат подали? Я хоть и не русский по крови, но русский сердцем и духом, и знаю, что это земли Руси издревле! Ещё даже и до Галицких княжеств они ей принадлежали. Неужто Екатерина Алексеевна их просто так вот Вене подарит?

– Это уже политика, господа, – пожав плечами, проговорил Алексей. – Думаю, при дворе императрицы со всем этим разберутся и выработают правильное решение. А вам бы я посоветовал не горячиться. Уверен, что свои действия Александр Васильевич с государыней согласовывал. Небось, неспроста на прошлой неделе большие манёвры перед приглашёнными иностранцами устраивали. Показали им, что войска после кровопролитного штурма приведены в полный порядок и готовы двинуться туда, куда будет приказ.

– Да уж, эти манёвры. – Гусев поморщился. – Два дня по уши в грязи в полях и потом ещё марш за три десятка вёрст по разбитым просёлкам.

– По грязи, значит? – спросил его с улыбкой Егоров.

– По ней самой, – ответил со вздохом Сергей. – По полному бездорожью. Сами же вместе со всеми во главе колонн топали.

– Ну вот, а нынче-то грязи больше уж и нет, – усмехнувшись, произнёс Алексей. – Подморозило и снегом всё прикрыло. Ты же у нас главный квартирмейстер, Сергей Владимирович, то есть по своей сути – мозг полка? Поведай-ка тогда нам на милость, сколько же от Варшавы и до Кёнигсберга вёрст пути навскидку?

– Три с половиной сотни примерно, – ответил тот с недоумением.

– А до Берлина и до резиденции прусского короля в Потсдаме?

– Ну-у, где-то около пяти, может, и чуть больше, – не понимая, куда клонит друг, неуверенно ответил Гусев.

– Та-ак, хорошо, а до Вены?

– Да на сотню, пожалуй, больше. Ну уж точно семи сотен не будет.

– Выходит, не зря Александр Васильевич цесарскому и прусскому атташе, когда мы мимо парадным расчётом по грязи топали, сказал, что наш полк сюда из Санкт-Петербурга за какой-то месяц поспел, – заметил, улыбаясь, Егоров. – А это, на минуточку, тысяча вёрст пути, господа, да ещё и с приличным хвостиком, и опять же по нашим плохим дорогам. Слукавил он, конечно, до Минска мы походным маршем этот месяц шли, а уж дальше к Варшаве с боями двигались. Ну, да суть вопроса, я полагаю, вам понятна.

– Опять же, дороги-то нынче затвердели, – рассмеялся, сообразив, о чём речь, Милорадович. – Точно, и под Вильно ещё мощная армия князя Репнина стоит, а ей до того же Кёнигсберга ведь гораздо ближе, чем нам.

– Думаю, что союзники и претенденты на участие в разделе намёк Суворова поняли правильно, – прихлёбывая из кружки, предположил Алексей. – Не зря в свои столицы их курьеры в этот же день ускакали. Ну а нам теперь нужно продумать, как бы тут лучше устроиться. Главному интенданту Александру Павловичу я соответственное задание уже дал, он людей к владельцам речных судов отправил, чтобы сторговаться и закупить у них побольше парусины. Висла совсем скоро уже замёрзнет, а значит, до конца половодья по хорошей цене можно будет парусиновое полотно взять, пусть даже и не новое. А потом двойным слоем палатки и шатры им покрыть. Ну и дрова… Помню, помню я, Николай. – Он кивнул вскинувшемуся Самойлову. – Отрядить партии по лесам и выбирать сухие лесины, сырыми ведь не протопишь хорошо костры. По провианту посмотреть ещё. Может, и прикупить чего. В общем, господа, пока предполагаем, что придётся нам зимовать тут, а там уж как начальство решит.

– Ваше высокородие, разрешите? – Сдвинув входной полог, в шатёр заглянул Никита. – Там каша доходит, может, подавать?

– Подожди немного, – покачав головой, сказал командир полка. – Пусть потомится, а уж через полчасика можно. Так ведь, господа, или пора?

– Да конечно, попозже, ещё и чай не допили, – загалдели офицеры.

– Слушаюсь, как скажете. – Старший вестовой кивнул и задёрнул полог.

– Ваше высокородие, благодарю за угощение. – Самойлов поднялся со скамьи. – Светает уже, сейчас в лагере побудка начнётся. Прика́жете подъём бить?

– Ну как только в главном квартирмейстерстве барабаны побудку ударят, тогда и вы в полковые бейте. Потом приходи, как раз уже сюда котёл занесут.

Огромный раскинутый за восточными пригородами Варшавы армейский полевой лагерь просыпался под звуки полковых и ротных барабанов. Выдували медь эскадронные трубачи кавалерии, слышались окрики командиров и гул многих тысяч солдатских голосов.

– Подъём, лежебоки! – В открывшейся щели показалась голова старшего унтера учебной роты Дубкова. – Встаём, ребятки! Нижнюю рубаху снимай и на лежанку клади, а сами выходи на пробежку.

– И так холодно, а ещё и совсем нагишаться, – ворчали молодые егеря, выбираясь из нагретых дыханием палаток на улицу. – Ох ты ж сколько снегу за ночь навалило!

– Третье отделение, не спим на ходу! Встали в строй! – К егерям подскочил капрал. – Вон уже половина плутонга на месте, скоро вся колонна будет в сборе.

– Рота, в общую колонну становись! – донёсся крик капитана.

– Быстрее, быстрее в строй! – всполошились унтеры. – Сам ротный на утреннюю пробежку вышел!

– Напра-аво! – послышалась новая команда. – С места бего-ом марш!

Сотня егерей, с голым торсом обежав два крайних ряда палаток и миновав караульный пост, затопала по просёлку.

– О-о, гляди, Ефим, молодые уже побегли, сейчас и стрелковые роты покажутся, давай-ка поширше, что ли, проём делаем. – Караульные поднатужились и поволокли вбок три связанные меж собой рогатины. А из лагеря уже выбегала на просёлок новая рота.

Глава 3. Куда прикажете идти, ваше высокопревосходительство?

– Палатка уж больно огромная, может, сюда ещё одну походную печь поставить, как сам думаешь, Илья Павлович? – проговорил озабоченно командир полка. – Понятно, что тут у Варшавы послабей, чем у нас в России, морозы, но всё равно ведь три студёных месяца впереди.

– Да и так уже, господин бригадир, две походных печи с обоих концов топятся, – заметил полковой врач. – От них воздух внутри уж больно сильно сушится. Александр Павлович пообещал в первую очередь ещё одним слоем парусину в лазарете положить, так что, думаю, печей довольно. Сильный жар для раненых тоже ведь не очень хорошо, лучше уж такая, как сейчас, лёгкая прохлада.

– Ну, смотрите, Илья Павлович. К вашему госпиталю всегда у нас главное внимание. Если из трёх десятков, что сейчас тут лежат, все в строй встанут, честь вам и почёт. Не жалеете, что столичную кафедру покинули и в родной полк вернулись?

– Не жалею, – ответил тот и улыбнулся. – Здесь такая практика, какой в академии быть не может. А по приходу в столицу лекции можно и так читать, отлучаясь от службы. Вы ведь позволите?

– Само собой, Илья Павлович, само собой, – с улыбкой заверил Егоров. – Я ведь вам обещал. Задумаете расширить штаты лекарей, пожалуйста, как только вернёмся в Санкт-Петербург, представьте бумаги, попробуем всё через нужных людей решить. Как ваши студенты, справляются? – Он кивнул на обихаживавших раненых молодых лекарей.

– Стараются. Двоим уже несложные операции делать доверил. Полагаю, что толк будет. Глядишь, и себе удастся после университетского выпуска кого-нибудь оставить.

– Ваше высокородие, разрешите! – Молоденький подпоручик в драгунском мундире помахал командиру гвардейских егерей рукой из входного проёма. – От главнокомандующего к вам, а вот же не пускает. – Он указал на преградившего ему путь часового.

– Таков уж тут порядок, молодой человек, – ухмыльнувшись, произнёс бригадир. – И из полка-то не каждый штаб-офицер даже сюда зайдёт. Что ж ты хочешь – лазарет. Иду. Ладно, Илья Павлович, по льняному полотну и кудели^[4] распоряжение в интендантство я дам, это мы точно закупим. Спирт и настой мирры для обработки ран и рук тоже, конечно же, поищем, но с этим, сам понимаешь, будет сложнее. Однако ты прав, восполнять убыль, разумеется, всё равно нужно. Хоть походную винокурню вам за собой вози для возмещения убыли спирта.

– А что, это было интересно, – заявил, провожая командира, полковой врач. – А ещё бы проварочный бак на колёсах, наподобие наших полевых кухонь, чтобы в нём грязную бинтовую перевязь кипятить. А ведь и для колёсной прачки тоже можно было бы что-нибудь подобное измыслить.

Да хоть то же исподнее, скажем, солдатам время от времени проваривать. Тогда бы ни о каких вшах разговора бы сейчас не было. Ладно летом, там по теплу все стираются, а уж сейчас, зимой, с этим делом совсем беда. Четвёртую роту Горского позавчера проверяли, так у бо́льшей части уже они есть. В бани бы всех в Варшаву отправить, помыть и всю одёжу постирать, так ведь не разрешают в город солдат вести.

– Да-а, баня нужна, – согласился с ним Алексей. – Если по городскому расквартированию ничего так и не решится, значит, будем походную прямо тут устраивать. Выделим пяток больших палаток и того же парусинового полотна, соорудим что-то наподобие моечной и парной. Кострами камни внутри раскалим, а уж воду в котлах нагреем. В любом случае что-нибудь да придумаем, обещаю. Слушаю вас, господин поручик. – Он козырнул, выйдя и задёрнув полог лазарета.