В Нидзице полк останавливался только лишь на ночёвку. Город был старинный, основанный ещё тевтонцами, когда те завоёвывали местные племена пруссов. Любоваться достопримечательностями в накрывшей землю темноте было невозможно, Алексей разглядел только лишь мощный готический замок, возвышающийся над всей этой местностью на холме, ну и старинные средневековые здания в самом центре города. Местный бургомистр о подходе полка был уже конными егерями поручика Травкина предупреждён, и никаких трудностей с размещением людей не возникло.

– Тридцать пудов овса и полсотни дроблёной пшеницы нам продали, Алексей Петрович, – доложился Рогозин. – Ну и так всякого: овощей, печёного хлеба, пресных лепёшек и мяса. У одного купца запас топлёного и солёного сала был, так и по нему ещё смогли сторговаться. Война этот город стороной обошла, это уж у Варшавы и в восточных областях Польши со всем этим туго, а тут ничего, есть что у местных прикупить.

– Хорошо, Александр Павлович, молодец, – похвалил своего интенданта Егоров. – Дальше в одном переходе от нас польский Ольштынек, а уж за ним город Алленштайн, который ещё по прошлому разделу к Пруссии отошёл. С запасом к союзникам, значит, зайдём.

Как таковой границы между государствами тут не было, только что полк шёл по землям польского Мазурского воеводства, а уже за Ольштынеком, по-немецки Хохенштейном, при проходе местный староста доложился, что он является подданным короля Пруссии Фридриха Вильгельма II.

– Говорит, что пруссак, а сам по-польски только лопочет, – усмехнулся Живан.

– Эти земли уже шестое столетие из рук в руки переходят, – пояснил шедшим рядом офицерам Алексей. – Сначала ляхи с прусскими племенами за них бились, потом пришли крестоносцы, балтов покорили и онемечили. А теперь вот пруссаки с ляхами друг у друга их отбивают. Сейчас, после прошлых разделов, земля за немцем, но поверьте, на этом история здешних войн, господа, не закончилась.

– Ваше высокородие! – около шедшего во главе колонны командира полка спешился посланный от Травкина капрал. – Господин поручик велел вам передать, что перед городом застава пруссаков стоит. Где-то около пары десятков драгун при офицере, и дорога у самой сторожевой будки полосатой палкой перегорожена. Офицер тот шибко гоношистый, даже на их благородие по-своему эдак покрикивал. Так ведь Кузьма Иванович по-иноземному совсем не понимает, переспрашивает его по-нашенски, по-русскому, а тот глаза вылупил и лает ему чегой-то, как собака. Ну не понимает и не понимает он по-нашему, чего же поделать, всяко бывает. Зачем лаять-то? Господин поручик попробовал было эту полосатую палку обогнуть, чтобы в город заехать, а тот аж взбеленился, прокричал чегой-то своим, те ружья вскинули и целятся, не пущают. А этот ещё и сабелькой своей давай махать. Глядим, драгуны вот-вот уж пальнут. Господин поручик-то наш сам спокойный, но и он не выдержал, свою саблю из ножен вынул и тому гоношистому показал, дескать, охолонись, не замай, у нас, значится, тоже оружие имеется.

– Живан, бери Воронцова и полуэскадрон Лучинского! – перебил посыльного Егоров. – Скачите туда быстрее, вы у нас хорошо на немецком изъясняетесь, вот и разберитесь на месте. Пропускной лист покажите прусской заставе, успокойте её старшего, не хватало ещё, чтобы наши королевских драгун побили!

Милорадович вскочил в седло подведённого коня, и кавалькада унеслась по дороге.

– Предупреждали же Кузьку – если с пруссаками встретится, чтобы в ссору не лез, – проговорил озабоченно Гусев. – А то я думал, в Алленштайне местному бургомистру покажем бумагу и дальше он сам свои власти, пока мы на днёвке будем стоять, оповестит, а там гляди-ка – застава.

Через три часа, уже в сумерках, колонна достигла города. Возле серой караульной будки стоял часовой с фузеей и пристёгнутым к ней штыком. Рядом со сдвинутой полосатой жердью – шлагбаумом застыло в строю с десяток прусских драгун при молодом хмуром офицеришке. Напротив них через дорогу стояли конные егеря во главе с таким же молодым и серьёзным русским прапорщиком.

– Ваше высокородие, город Алленштайн готов к размещению полка! – Прапорщик вскинул руку к ладони в воинском приветствии. – У каждого определённого для квартирования дома стоит егерь из конного эскадрона и принимающий из местных. Добро пожаловать в город, господин бригадир!

– Эти как? – Егоров кивнул на застывших в строю пруссаков. – Больше не скандалили?

– Никак нет. Смирненькие. Господин полковник и капитан им тут устроили. Теперь вон шелохнуться боятся.

– Однако, – хмыкнул Алексей, и колонна пошла по дороге.

Немецкий офицер пролаял команду, его драгуны взяли свои коротенькие ружьишки на караул, а он сам отсалютовал проходившему мимо русскому бригадиру саблей.

– Вы чего с союзниками сделали? – поинтересовался у стоявшего возле большого каменного дома Милорадовича Егоров. – Они как на плацу там, на этом въезде стоят.

– Да ничего особенного, – отозвался Живан. – Пояснили офицеру, что полк русской императорской гвардии по приглашению прусского короля с дружественным визитом изволит в Кёнигсберг пройти. И очень странно видеть такое враждебное отношение от своих верных союзников. А ещё и попросили повторить фамилию старшего заставы и кто его полковой командир. Он бумагу с печатью и подписью увидел, ну и, видать, проникся.

– Зашугали молоденького офицера, – проворчал Егоров. – Всё правильно он сделал, тут граница, понимаешь ли, на нём, а через неё чужие войска проходят. Сами будто бы не так на заставе службу несли. Запомнил его фамилию? Ну вот и похвали при случае у большого начальства в Кёнигсберге.

– Ладно-ладно, похвалю, – усмехнувшись, пообещал Живан. – Но нам ведь тоже нужно было себя манерно держать. А то что это, целый гвардейский русский полк и снисхождения какого-то прусского фенриха или лейтенантика будет ждать? А это вот бургомистр местный. – Он кивнул на переминавшегося у высокого крыльца каменного дома дородного господина. – Кстати, природный пруссак, а то у них тут до сих пор большая часть населения – поляки. Господин Штефан! – Он махнул ему рукой. – Darf ich Ihnen meinen Kommandanten vorstellen?!^[5]

После короткого отдыха в Алленштайне и ремонта оси одной из кухонь полк совершил марш до следующего крупного населённого пункта на пути, города Бартенштайна, где его уже поджидал посланный навстречу из Кёнигсберга в сопровождении эскадрона гусар важный офицер.

– Oberstleutnant^[6] барон Даниэль Кунхайм! – Окинув пренебрежительным взглядом грязные сапоги и шинель русского офицера, пруссак небрежно козырнул. – Послан от комендант Кёнигсберг и командующий ост-корпус прусский армий барон Карла Вильгельм фон Дальвиц сопроводить полк на ваш корабль.

– Командир лейб-гвардии егерского полка Российской империи бригадир Егоров Алексей, – представился, козырнув ему, русский офицер. – Прошу прощения за мой внешний вид, подполковник, вторая неделя уже, как полк в дороге, а погода не жалует.

– Командир гвардейский полк должен обязательно на свой нога ходить марш? – криво улыбнувшись, поинтересовался у него пруссак. – Или это у русский гвардий есть такой интересный традиций?

– А вы хорошо знаете наш язык, господин подполковник, – заметил, улыбнувшись, Алексей. – Наверное, на это повлияло то, что большая часть Пруссии после разгрома в Семилетней войне весьма продолжительное время входила в состав Российской империи?

– Найн, нет! – побагровев, буркнул тот. – Мне пришлось быть долго с дипломатический миссий в Санкт-Петербург и выучить ваш язык. Не буду вам мешать свой присутствий, господин бригадир. Размещаться и отдыхать в этот город, через день я вас сопровождать в Кёнигсберг.

Он уже ставил ногу в стремя подведённого гусаром коня, чтобы заскочить в седло, но замер и повернулся.

– У мой комендант есть настоятельный просьба к вам, господин бригадир. Не нужно милитар… э-э-э… военный проход ваш полк, бой барабан, блеск штык, громкий команда. Зачем привлекать много вниманий и пугать народ? Тем более ваш зольдат и офицер иметь сильно плохой вид после долгий марш. – Он окинул взглядом стоявших русских. – Скромный, тихий проход к пристань, в морской казарма королевский флот. Горожане не хотеть видеть чужой войско и испытывать страх, горожане хотеть… Как это по-русски? Они хотеть мирно гулять Рождество. Оставьте военный парад, герр бригадир, для свой столица. За это вы и ваш офицер будет оказана честь быть приглашённый на рождественский бал у обер-бургомистр, а весь нижний чин дать порцион как в прусский войско.

Небрежно кивнув, он запрыгнул в седло и в сопровождении свиты поехал по улице.

– Не понял, мы что это, в его представлении словно битые бродяги должны прорысить по улицам к пристани?! – возмущённо воскликнул Милорадович.

– За бал и миску каши воинскую честь променять?! – вторил ему Гусев.

– Тихо, не кричите, – остановил друзей Алексей. – Лучше подумайте, как привести полк в порядок перед Кёнигсбергом. У нас вроде как тут, в Бартенштайне, днёвка была запланирована, и дальше два дня пути. В таком вот виде, как сейчас, нам действительно правильнее «тихой сапой» и окольными путями по окраине Кёнигсберга пройти, чтоб не позориться.

Вопреки имеющимся до этого планам на тракт полк выступил ранним утром следующего дня. Погода около близкого уже моря была скверная, то шёл вперемешку с ледяной крупой дождь, то сыпал снежок, и егеря в своих мокрых, грязных шинелях шли нахохлившись. Не было слышно шуток и смеха, как в первую неделю пути, все уже изрядно устали и шли молча, да и неожиданно отменённая днёвка вызывала раздражение.

– И гонють, и гонють, – проворчал Южаков. – Прямо как в августе, когда из столицы в Польшу бежали. Но там-то мы своим на помощь спешили, оно понятно, а сейчас-то чего?

– Видать, домой, в столицу, господа торопятся, – буркнул шедший рядом Лыков. – К мадамам и мамзелям своим да к пирам в трактирах. Деньги-то, небось, хорошие после похода получат.

– А я бы тоже в столице сейчас рад оказаться, – вздохнув, заявил Лошкарёв. – Надоело уже, братцы, под открытым небом и в снегу спать. Там уж и казармы успели обжить, какое-никакое, а всё уже своё.

– Шире шаг, поспешим, братцы, прибавили ход! – донёсся крик ротного командира. – А то скоро первый батальон с обозом от нас оторвутся. К месту ночёвки придёте, а там уже и вашей каши в котлах кухонь нет.

– Да там каши-то захочешь – не наешься, – приглушённо, чтобы слышали только товарищи, проговорил Лыков. – Да и готовят спустя рукава: то крупа не проварена, то недосол, а то и вообще пригорит.

– Устали повара, вымотались, – заметил капрал Горшков. – Мы ещё спим, а они уже вперёд на тракт выкатываются.

– Вот и едут потом по нему, дрыхнут, – фыркнул Южаков. – За варевом вовсе не смотрят. А чего, я сам слышал. Главное, говорят, всё засыпать в котлы как надо и ещё воду залить. Печь затопил, дров побольше подкинул в топку, а уж потом оно на ходу всё само сварится.

Через пару часов марша колонну догнал прусский сопровождающий.

– Господин бригадир, вы должны стоять на отдых в Бартенштайн! – не сходя с лошади, возмущённо прокричал он. – Вы же сами так решить, чтобы дать отдых свой зольдат?

– Погода плохая, барон! – Алексей кивнул на затянутое тучами небо. – Вдруг опять оттепель ударит, и скорость марша упадёт. Не хотелось бы опаздывать и сроки прибытия срывать. Мы лучше уж поспешим.

– Впереди до самый Кёнигсберг нет хороший город для отдых, – проговорил пруссак, оглядывая проходившие мимо грязные ротные колонны. – Смотрите, господин бригадир, свой егерь вам вести сам.

Следующая полевая ночёвка была за тевтонским замком Прейсиш-Эйлау. Егеря действовали сноровисто. Дело было привычное, не прошло и часа, как были натянуты парусиновые пологи, и к ним уже бежали с парящими котелками от кухонь. Барабанный бой поднял всех поутру, и роты, так же как и вчера, быстро свернув лагерь, потопали по оставленной уже ушедшими кухнями колее.