Она пропустила слова Ремы, увлекшись мыслями о том, что могло и чего не могло быть внутри их семьи, где Катя с Арни были центром, а остальные распределялись по полюсам. Они со Славой представляли полюс благоразумия. А Юра со Светой балансировали на грани абсурда и понимали это не хуже других. Жили они прямо в кафе, потому что у матери была одна комната, а купить квартиру при их тратах было немыслимо даже лет через двадцать.

Поскольку у них было больше оснований чувствовать себя в «Обжорке» как дома, и Юра, и Света позволяли себе прямо-таки таскать охапками весь свой сор. Каждый день начинался с коллективного выстраивания версий: где мог заночевать Юрка и не раздобыл ли новой порции какой-нибудь дряни. Никого, а меньше всех Светку, это не приводило в ужас, ведь невозможно было злиться на Юрку всерьез. Для этого нужно было забыть его мальчишескую мордашку и вечные подтяжки навыпуск и попробовать воспринимать его как взрослого мужчину. Это никому не удавалось.

Только иногда Светка, мстительно щурясь, говорила:

– Ну, ты еще пожалеешь…

«Он-то пожалел, – согласилась Наташа, вспомнив, каким побитым ходил в те дни Юрка. – А вот Кати с Арни просто не стало… Ни вместе, ни по отдельности».

Наташу так властно утянул тот день, тяжело выпадающий из подвижной вереницы, что она не заметила, как Арсений, уже сегодняшний, появился на пороге кафе. Шагнув на белое, скользкое зимой крыльцо, о чем они предупреждали, вывешивая объявление, он остановился и тоже подставил лицо солнцу.

– Привет, именинник!

Он равнодушно отозвался:

– У меня не именины, а день рождения. Это разные вещи.

– Просто другого слова не придумаешь. – Ей удалось проговорить это, не выказав, что сердится.

– А ведь верно. И почему?

Арсений подошел к скамейке, чтобы не кричать, ведь кафе выходило прямо на улицу, благопристойную своей немноголюдностью и добротной архитектурой, которая в городе красно-белых коробок казалась изысканной. Правда, гимназистов, обитающих в соседнем здании, ни белые полуколонны, ни изящные балясины декоративных балкончиков не приводили в трепет, и Наташа находила это правильным. Для нее в мире не существовало ничего более ценного, чем дети. Жаль, что у Кати их не было…

– Ты к ней? – спросила она совсем тихо.

– Сам не знаю зачем… Она уже тысячу раз сказала мне: «Нет». Тридцать пять – это действительно не такая уж великая дата. Она не станет делать мне подарков.

Арни хотел улыбнуться, но передумал в последний момент. Его пальцы сжимали брелок с ключами, точно Арсению было необходимо, чтобы что-то острое впивалось в ладонь. Иначе он перестал бы ощущать себя живым.

Не оставив ей времени придумать, что бы сказать, Арсений продолжил так же пунктирно:

– Вот теперь я знаю… Такое чувствует водитель. Сбивший ребенка. Случайно. Просто нарушив какое-то правило. Он не подумал, чем это может обернуться.

– Почему ты тогда не запер дверь? – вырвался наружу тот вопрос, который Наташа задавала себе. – Хоть Кати и не было… Но это же так естественно! Кто угодно мог войти.

Арсений не сразу понял:

– Какую дверь? А… Я был уверен, что закрыл ее.

«Светка?!» – Ей стало не по себе от этого простого объяснения. Если до него доберется и Арни, он размажет Светку по той самой двери, и никто его не остановит.

– Зачем ты согласился на развод? – скороговоркой спросила Наташа, чтобы отвлечь его. – Надо же было сопротивляться!

– Как сопротивляться? Она ведь даже отказывалась поговорить со мной, пока мы не разведемся. А сейчас, по ее мнению, говорить больше не о чем.

Во всех деталях, со звуками и запахами, она вдруг увидела, как утром Арсений ворвался в блестящий от солнца и не просохшей на столах влаги зал их кафе – двухметровый Заяц с остекленевшими от восторга глазами. Едва не выбив косяк, он вылетел на самую середину и завопил:

– Ну, поздравляйте меня!

Наташа и не думала, что через несколько часов увидит его спрятавшимся от собственной радости, когда подбежала потаскать его за длинные заячьи уши. В этот костюм Арни обряжался, когда кафе снимали, чтобы справить день рождения ребенка или провести другой детский праздник. Все малыши радостно взвизгивали, завидев его, а без костюма уже не узнавали…

Сегодня он постарался для себя самого… Только сейчас Наташа поняла, сколько в этом было робости: Арни опасался, что больше его никто не поздравит.

«И был прав. – Ей стало трудно смотреть на него. – Никто не придумал для него чего-нибудь особенного. Всегда ведь он все затевает, к этому привыкли. Только Катя могла сделать для него то же самое. А теперь…»

– Ей нужно время, – внушительно произнесла Наташа, прекрасно сознавая, что говорит банальность.

Но ей казалось, что Арсений переживает как раз тот момент, когда необходимо услышать прописные истины, которые теперь могут быть поняты совсем по-другому.

Арни усмехнулся, и ключи ненадолго затихли.

– Ты предлагаешь мне подождать лет до пятидесяти? Ну конечно, эта дата будет посолидней… Может, хоть тогда…

Она сердито шлепнула его по голому локтю:

– Ты себя представь на ее месте! Увидеть такое… Думаешь, это может быстро выветриться из памяти?

– На ее месте я запретил бы себе думать об этом.

– Легко сказать…

– Ну да, да! – крикнул он, отступая от нее. – Я знаю, что я полная скотина! Так что же мне теперь делать с этим проклятым знанием? Я дал бы любую клятву, что это никогда больше не повторится. Только она не хочет никаких клятв. Она ничего больше не хочет… – Его лицо стало умоляющим: – Может, она никогда не любила меня?

«Вот смешной Заяц! – подумала Наташа с нежностью. – Как он откровенно ждет, что я сумею его переубедить…»

– Дурачок, если б Катя не любила тебя, ей ничего не стоило бы все забыть. А ей слишком больно.

Арсений мрачно подтвердил:

– Она то же самое сказала, когда попросила больше не приходить. Что ей слишком больно… Только почему у нее голос был таким деревянным?

– Наверное, она просто боялась расплакаться. Иногда ведь не разберешь, почему человек отказывается от чего-то: потому что хватает сил или слабости.

– Тошно мне, – сказал Арни таким голосом, будто и впрямь что-то уже поднималось к горлу.

– Сходи к ней. Вдруг ей захочется тебя видеть? Что бы там ни было, но Катя не может не помнить, какой сегодня день.

– Какой? Большая радость миру оттого, что в этот день еще один подонок увидел свет. Собственно, только для того, чтобы погасить его в лучшей из женщин.

– А с чего это ты так уверен, что Катя – лучшая? – вырвалось у Наташи прежде, чем она сообразила, что может Арни расслышать в этих необдуманных словах.

Из кафе вышел высокий старик с вольно откинутыми со лба седыми прядями. С ним была девочка – такая маленькая, что едва переросла его колено. Держась за руки, они не спеша направились к аллее, где геометрическими узорами горели клумбы. Заметив, как Арни проводил их взглядом, Наташа вернулась к уже отзвучавшему сожалению: «Были б у них дети, Катю можно было бы удержать… Разве наши девчонки позволили бы расстаться нам со Славкой?»

– Я никогда не научусь говорить об этом спокойно.

Ничего не добавив, он повернулся и пошел следом за дедом с внучкой, но на аллее направился в другую сторону так быстро, словно опасался погони. Наташа попыталась сквозь череду пыльных карагачей разглядеть, как Арни идет в сторону реки, делая широкие шаги и машинально обходя пестрые клумбы, которых не видит. Прошлым летом они с Катей чуть ли не ставки делали на то, из каких цветов составят новые узоры. А этим летом ничего уже не было: ни споров, ни воплей, ни ставок… Потому что не было самой Кати. Может, в память об этом она и устроилась в цветочный магазин. Раньше все они связывали это с ее медицинским образованием – все-таки биологию изучала… А теперь подумалось: она бросилась за поддержкой к цветам, лишь бы не задохнуться от отсутствия красоты. Чтоб заменить Арни, потребовался целый магазин цветов…

«Становится ли ей легче, когда она возится со своими букетами? – Наташа посмотрела на свою руку с сигаретой и неожиданно подумала: – Уродство».

Глава 2

Лицо Арсения, как отражение луны, плавало над зелеными хризантемами, напоминающими пучки водорослей. Кате показалось, будто от них пахнуло морем, оставившим дыхание в желобках узких лепестков. И представился зеленоглазый ныряльщик, доставший эти диковинные растения с самого дна. Может, того самого моря, возле которого Кате хотелось купить домик. Неподалеку от него и находились те потрескавшиеся от времени скалы, с которых придуманный ныряльщик и прыгал в воду, чтобы сорвать похожие на цветы водоросли. Потом он просушил их, завернул в целлофан и зачем-то отдал Арни.

– Зачем? – спросила она, думая о своем.

– У меня ведь сегодня…

Он не смог договорить и сделал виноватые глаза, словно Катя была тяжелобольной, при которой неловко было даже упоминать о празднике. Она чуть улыбнулась:

– Я помню. Хотела позвонить после работы.

– После работы можно было бы и зайти.

– Но ты меня опередил…

– А ты зашла бы?

– Нет. Ты же знаешь, я не люблю изображать то, чего нет. Мы не друзья, Арни. И не станем ими.

Оттого, что она продолжала улыбаться, эти слова показались Арсению особенно обидными. Его не утешило даже то, что она назвала придуманное имя, которое Арсений половину дня твердил как заклинание, способное приманить Катю. Пытаясь загородиться от обиды тем, что было под рукой, Арни спросил, тронув хризантемы:

– А если б я зашел к тебе просто как покупатель… Какой букет ты посоветовала бы взять для любимой женщины?

– Для женщины, – опустив главное слово, повторила Катя, – обычно покупают букеты округлой формы. Вернее, мы предлагаем… Вот как эти… А для мужчин – устремленные ввысь. Хотя не для всякого мужчины такой подошел бы…

– Для меня подошел бы? Ну скажи, что во мне нет ничего высокого! – Он уже готов был закричать от обиды.

Но Катя опять улыбнулась:

– Да есть, есть, успокойся! Я вовсе не стала считать тебя ничтожеством из-за того, что произошло. Поможешь переставить эту пальму? Ты не много выпил?

– Катя…

– Берись с той стороны. Сейчас все наши новые буржуа просто с ума сходят по этим пальмам. Особенно почему-то по финиковым… Как Фрейд это истолковал бы?

– Уж он придумал бы… Катя, подожди!

– Опускай. Пусть здесь теперь немного постоит. – Она взглянула на него вскользь. – Время от времени надо что-то менять в своей жизни. Ты научил меня этому.

Он проследил, как ее пальцы ритмично сжимают ручку маленького пульверизатора, из горлышка которого на розы рассыпались яркие, как искры, брызги. Обручального кольца на руке уже не было, а других Катя и раньше не носила.

– А я ношу. – Он повертел свое.

– Зачем? – не удивившись, спросила она. – Я вовсе не требую, чтоб ты каялся всю оставшуюся жизнь.

– Глупости! Мне просто нравится его носить.

Катя засмеялась и брызнула в его сторону:

– Врешь ты все! Если б тебе нравилось быть женатым… и на мне… Тогда тебе не потребовалась бы другая женщина.

«Она больше не называет ее по имени, – отметил Арсений. – Какая там еще женщина! Просто Светка…»

– Она мне и не… Катя, я же тысячу раз говорил!

– Я помню. – Она снова занялась цветами. – Ты сам не понимаешь, как это произошло. Правильно? Значит, это оказалось сильнее тебя. Оно хоть того стоило, Арни?

– Нет! – выкрикнул он, забыв, где находится. – Ты же знаешь… Если б стоило, я не здесь был бы сейчас!

Сунув ему маленькую керамическую кактусницу с колючим колобком, Катя озорно шепнула:

– Слава богу, покупателей нет!

Успев коснуться щекой ее похожих на гриву волос, от которых пахло их общим прошлым, он прошептал:

– Я не хотел. Катя, что мне делать…

– Перестань, пожалуйста. – Она поморщилась. – О чем ты?

Арсений нашелся:

– Что мне делать с этой кактусницей?