Действительно, почему? Честно говоря, раньше я никогда не задавалась этим вопросом. От внутреннего напряжения у меня начинает болеть затылок. У меня были бы ответы на все эти вопросы, если бы я только могла заполучить одну вещь: Книгу рода Девона. Это скорее дневник, собрание заметок, который передаётся из поколения в поколение, точно фамильная драгоценность, причём более ценная, чем нитка жемчуга или карманные часы. Каждая женщина из рода Девона оставляет в этой книге свою запись, чтобы передать свои знания тем, кто придёт после. Папа держит её под замком, он говорит, что я ещё слишком маленькая, что надо подождать, когда я стану старше. Папа говорит, что делает это, чтобы защитить меня. Пф! Папа не прав, ох как не прав! Кроме меня, здесь нет других шепчущих, мне очень одиноко, и мне необходимо прочитать эту книгу: я столько всего не понимаю.

Я никогда не говорю об этом папе, но было бы намного проще, если бы из рода Девона происходила мама, а не он. Папе главное, чтобы я была в безопасности, – конечно, это замечательно и благородно, но, думаю, мама понимает, что защищать и ограждать от правды совсем не одно и то же. «Знание – это сила, Пегги», – часто говорит она, и я уверена, что эти слова предназначены папе в той же степени, что и мне, потому что в эти моменты она всегда переводит взгляд туда, где сидит он. Но мама никогда не станет противоречить папе, особенно сейчас. Эти двое меня с ума сведут, честное слово.

– Я не знаю, Берти… Я хотела сказать, что, насколько мне известно, такие темы обычно не обсуждают. Возможно, есть какие-то правила на этот счёт.

– Вы думаете, что Бог станет говорить с шепчущим? – хмыкает преподобный Отто Тейт.

Мне сразу же открывается зловещий смысл сегодняшних упражнений на доске.

– Ну разумеется! Только вы, мисс Девона, могли изречь подобное богохульство, – его ледяной взгляд останавливается на мне. – Библия – вот единственная истина, юная леди. Печально, что с возрастом вы не избавились от детских выдумок и фантазий. Вам следует быть осторожнее. – Он тычет скрюченным пальцем мне в лицо, на кончике его орлиного носа поблёскивают очки-половинки. – Вы же не хотите, чтобы вас сочли прислужницей Дьявола, верно?

– Я бы вообще не хотела быть ничьей прислужницей, честно говоря. – Я вытираю со своей шеи брызги его слюны. – Чарльз Дарвин точно согласился бы со мной насчёт Сотворения, – шепчу я в пол, потому что не могу сдержаться.

Его гадкое лицо скривилось от гнева и непонимания: так морщится кошка, которая пытается ухватить лапой солнечный зайчик.

– Не знаю, что за игру вы затеяли на этот раз, дитя…

– Мистер Тейт, какой приятный сюрприз, – вмешивается моя мама. Она входит в класс и протягивает руку, которую викарий быстро пожимает. Женщине того социального положения, которое занимает моя мама, полагается сделать реверанс или хотя бы склонить голову. Мама не делает ни того ни другого, за это я её и люблю.

– Так вот чему вы учите этих детей, миссис Девона? Богохульству? Мне определённо следует не спускать с вас глаз. Плохое образование – это ужасное бремя для ребёнка, – говорит он, бросив на меня косой взгляд.

Мерзкий лицемер. Ему это только на руку – чтобы дети не ходили в школу и вместо этого заправляли ему постель, готовили еду и мыли ночной горшок. Салли какое-то время прислуживала викарию, прежде чем поступить к леди Стэнтон. Она ненавидела эту работу, говорила, что он «капризный вредный хозяин», а одна из его служанок – просто злобная мегера, которая не упускала случая поиздеваться над ней. Салли с радостью приняла другое предложение, хотя ради этого ей и пришлось уехать из деревни.

– Важно, чтобы дети учились мыслить самостоятельно, разве нет? – говорит мама. – В будущем это принесёт им лишь благо, неужели вы не согласны – вы же прогрессивный человек, мистер Тейт?

– Да, конечно, – кивает викарий. – Однако Писание следует чтить, и боюсь, что если я доложу, что его попирают в заведении, которое так сильно полагается на щедроты церкви… – он не заканчивает фразу: очевидно, не видит смысла договаривать угрозу.

– Мы все крепко полагаемся на милость церкви, викарий, – голос мамы холоден как лёд. – Ваша паства сократилась за последнее время, и я спрашиваю себя: что же будет с вашим прекрасным поместьем? Я полагаю, требуется немало вложений, чтобы поддерживать его в порядке?

Священник буквально бурлит от гнева, у него дрожат ноги, а лицо наливается краснотой. Мама задела его больную мозоль.

– Везде есть свои пределы, мадам, даже у такого прогрессивного человека, как я, а неуважение к слову Божьему подлежит наказанию. – Он слизывает с уголка рта след слюны. – Может быть, в данном случае необходимо непродолжительное уединение и время на размышление?

– Нет, не думаю, что в этом есть нужда, – отвечает моя мама, побелев.

Я хватаюсь за спинку стула Джорджа, чтобы удержаться на ногах.

– Боюсь, миссис Девона, что как управляющий этой школы и провозвестник слова Божьего в этом приходе, – рычит он, – я настаиваю. – Он резко протягивает руку и хватает Джорджа. Его сутана задирается, когда он выходит к доске, мёртвой хваткой сжимая плечо маленького скулящего мальчика.

– Нет! – вскрикивает мама.

– Ну-ну, только без истерик, милая леди! – говорит викарий, опускается на колени, как будто собираясь молиться, и тянет за маленькую круглую медную ручку. Крышка люка откидывается, и внизу виден сырой тесный подвал: раньше в нём, скорее всего, хранили уголь. Сейчас там стоит какой-то странный стул, а рядом лежат доски для письма, чернила и перья. Внутри ужасно холодно и настолько тихо, что слышно, как журчит подземный ручей, бегущий буквально в нескольких дюймах от стен подвала. Маленький ребёнок едва-едва может там выпрямиться, а если закрыть люк, то он точно ничего не увидит, потому что свет туда совсем не проникает.

– Иди же вниз, мальчик!

На брюках Джорджа я вижу мокрое пятно. Я выхожу вперёд:

– Нет. Туда пойду я. Вина моя, а не Джорджа. Пойду я.

– Это ещё что такое? Благородная жертва мисс Девоны? – прищуривается мистер Тейт.

– Пегги, нет, – протестует мама. – Мистер Тейт, неужели в этом есть необходимость?

– Вы бы предпочли, чтобы наказанию подвергся весь класс, мадам?

– Я спущусь туда, мама, всё хорошо, – говорю я.

Викарий бросает Джорджа на пол, и он, словно ёжик, сворачивается в клубок.

– Очень хорошо, мисс Девона, – кивает мистер Тейт. Самодовольная улыбка скользит по его губам, и в этот миг я понимаю, что именно этого он хотел уже очень давно. Не знаю почему, но он хочет сжить меня со свету, в этом я не сомневаюсь. Бросить меня в подвал – это только начало.

На лестнице в подвал всего пять перекладин, и когда я ступаю на четвёртую, люк закрывается, вокруг лишь чернота. Последним, что я видела, было лицо викария: глаза поблёскивают за стёклами очков, на губах играет еле заметная надменная улыбка. Я его ненавижу. Это неправильно, это плохое чувство, но мне всё равно. Как вообще это чудовище может быть провозвестником слова Бога?!

В этом подвале темнее, чем в гробу. Здесь нет ни света, ни дуновения воздуха; за этими стенами лишь земля и вода. Я слышу пронзительное журчание подземного ручья. Дети говорят, что в подвале живут призраки, и это, конечно, чепуха, но всё-таки…

Какой-то шум.

Я точно слышала какой-то шум. Я и так стою сгорбившись в этой крошечной каморке, но теперь сгибаюсь еще ниже, закрыв глаза и заткнув пальцами уши, чтобы не слышать его, что бы это ни было… Ох, нет, опять! Это не шум. Это голос.

Пегги.

Температура падает. По голове бегут мурашки.

Вместе.

О-ох! Я не могу дышать. Усилием воли я заставляю себя открыть глаза и щурюсь, потому что передо мной, как картинки в калейдоскопе, мелькают огни и силуэты. Эта штука прыгает и мерцает так часто, что мне далеко не сразу удаётся разобрать, что я вижу.

Это девочка.

От страха мне холодно в груди. Девочка почти прозрачная, но при этом настолько же осязаемая, как дыхание на морозе. Пыль кружится в воздухе, потревоженная паутина и грязь взметается вверх и затеняет её, а когда девочка бросается ко мне, нимб её волос колышется вокруг головы, словно в воде. Я вижу саму себя. Крик замирает у меня в горле, в панике я спотыкаюсь и… Ай, моя голова… и ничего.

«Она выглядела в точности как я», – думаю я.

Я прижимаю ладонь к виску, чтобы унять пульсирующую боль, и морщусь, задев шишку размером с монету, которая уже красуется на лбу. Я пытаюсь встать, придерживаясь рукой за то, обо что ударилась головой, – кажется, это стул, который стоит у стены.

Она выглядела в точности как я.

Нужно выбираться отсюда. Сердце бешено колотится, трясущимися руками я молочу по крышке люка. Пожалуйста, кто-нибудь, услышьте меня! Мне необходимо найти эту мёртвую девочку. Должно быть, где-то рядом произошёл несчастный случай! Ей надо помочь! От тревоги у меня мурашки бегут по затылку. Однако… она так сильно отличалась от всех других духов, которых я видела раньше. Почему так? Духи в момент горения в целом выглядят как обычные люди. Порывистые движения этой девочки, полыхающие огни, нелепая одежда – бесформенная чёрная туника и мужские сапоги, как будто снятые с рабочего, – всё это странно и непонятно.

И почему она выглядит в точности как я?

Мне надо выбраться отсюда. Я изо всех сил стучу по крышке люка, сдирая в кровь костяшки. Наконец она со скрипом открывается, и в подвал льётся свет и свежий воздух.

– Ох, Пегги, твоя голова! – мама хватает меня за руку и помогает вылезти.

– Где она?

– Кто? Ты о чём? Ты сильно ударилась, у тебя был обморок? О боже, Пег! – Мама обнимает меня за плечи. Я вытягиваю шею, чтобы заглянуть ей за спину.

– Девочка, – говорю я. – Где она?

Мама на секунду замирает, затем кладёт мне руки на плечи и склоняет голову набок.

– Здесь нет никакой девочки, Пегги, – осторожно произносит она. – У тебя шок и огромная шишка на лбу. Неудивительно, что ты слегка сбита с толку.

Я киваю. Сбита с толку, именно так.

– А мистер Тейт? Где он?

– Ушёл, – как-то неуверенно отвечает мама. – У нас был… инцидент.

– Я хотел напугать его, – подаёт голос Берти, на его лице горит яркий след от пощёчины. – Он злой.

Берти сидит по-турецки на полу рядом с Джорджем, напротив доски. Оба держат плед в сине-белую клетку, который летом берут на пикники, зимой – греться, а сегодня им накрыли банку с белой мышкой.

Я перевожу взгляд с Берти на плед, на пустую банку – и всё понимаю.

– Ох, Берти, – качаю я головой, в то время как он захлёбывается горячими яростными слезами.

Мама стоит с каменным лицом. Я вижу, что она смотрит куда-то в сторону вешалки с одеждой. На полу выделяется красно-белое пятно: кровь и шерсть. Мышь. Только длинный хвост остался целым – похожим на ниточку, которой завязывают воздушный шарик… Шарик, в остервенении раздавленный тяжёлым сапогом.

4

Прошла неделя, и нервы мои немного успокоились, хоть тревога всё ещё висит надо мной чёрным облаком. Преподобный Отто Тейт больше не показывался, как и моя темноволосая призрачная знакомая. За это я благодарна им обоим. Но та девочка… кто она? И почему так внезапно появилась? Почему она выглядела… так? В точности как я? И её послание – если это было послание. «Вместе», – сказала она. Вместе с кем? Хотела бы я это знать.

Как будто прочих неприятностей мне было мало, ответное письмо от Салли так и не пришло, и от этого моё мрачное настроение только усугубляется. Каждые пару дней мама тайком относит Хаббардам свёртки с едой; я подслушала, как она говорила папе, что отец Салли беснуется в их крошечном домике, потому что уже две недели не получал денег от дочери.

Сейчас суббота, и мы по традиции идём в «Чайную Винни» – небольшое популярное кафе в тени разрушенного аббатства Элдерли, в двадцати минутах езды от нашего дома. После визита мистера Блетчли атмосфера в доме стала несколько холодной, и я до сих пор не могу уразуметь, по какой причине. Надеюсь, что сегодняшний день улучшит нам настроение и мы все придём в хорошее расположение духа.