Канунников с усилием сделал несколько шагов. Голова кружилась после удара, а тело до сих пор не слушалось от накрывающих приступов слабости.

Когда он подошел ближе, заметил: Елизавета оказалась ему ростом едва ли по плечо. Ей пришлось запрокидывать голову, чтобы заглянуть в лицо лейтенанту. На него смотрели большие темные глаза, женщина выглядела крайне измученной, до того осунулось ее лицо, запали щеки и опустились грустной скобкой губы. Она со вздохом кивнула в сторону валунов, которые закрывали поляну с подземным убежищем.

– Я вытащила пулю, зашила рану. Хороший у вас запас лекарств в саквояже. – Помолчала, подбирая слова. – Остается ждать. Если через сутки лихорадка спадет, есть шанс, что он выживет. Долго пролежал в холоде, раны глубокие. Надеюсь, до заражения крови не дойдет, обойдется и без воспаления легких. Организм молодой, может выкарабкаться. У нас нет антибиотиков, шприцов, не знаю, как еще помочь. Простите, из-за раненого внутри убежища места почти не осталось. Но мы что-нибудь придумаем. Пока еще не сильно холодно, можно ночевать на улице. С теплыми вещами у нас плохо, убегали от фашистов в чем были. Мох, еловые лапы накидаем. Петр сказал: попытается вырыть еще одну землянку. Только это долго, нет лопат, нет ножей. Ничего нет…

– Ничего, главное, что мы вместе. Так легче. Я что-нибудь придумаю. – Александру очень хотелось сделать что-то для этой женщины, хотя бы на секунду оживить ее окаменевшее от горя лицо.

Тут же его поддержал бас дяди Васи:

– А чего придумывать, берем камни, в чемоданчике нож имеется. С таким инструментом шалаш быстро соорудим. Заодно и согреемся.

Крепкий капитан, не дожидаясь остальных, зашагал к деревьям. Сорока с недовольным вздохом поспешил за командиром:

– Зачем идти куда-то, Петр Васильевич? Деревьев вон полно.

– Зачем следы оставлять рядом с лагерем? Чтобы немцы нас быстрее нашли? – иронично парировал дядя Вася. – Случайный патруль увидит свежие срубы – землю здесь на километр перероет. Выгонят отряд фрицев – и вперед, с лопатами. Лучше у болота наберем сломанных веток на шалаш. Туда фрицы нос не суют, боятся, что вместе с сапогами их болото засосет.

Сорока тяжело вздыхал, но покорно брел следом за командиром. Тот же легко вышагивал между кустами, торопясь подальше от тропы, по которой могли пройти нацисты. По пути он то и дело останавливался, ощупывал торчащие из бурелома сучья, чтобы найти подходящий по размеру ствол. Уже на пути к болоту капитан раскопал три толстых крепких ствола с торчащими во все стороны сучьями. Одно вскинул себе на плечо дядя Вася, а два потащили, схватившись за концы, Сорока с Канунниковым. Командир внимательно осмотрел палки, кивнул утвердительно – подходят.

Рядом с входом в землянку Романчук долго трогал ладонями землю, примерялся, пока не выбрал сухой пятачок, засыпанный прошлогодней хвоей, между тремя широколапыми соснами.

– Сорока, набрать мха. Бери который посуше, старый, сделаем подстилку. Да отойди подальше, рядом с просекой не обдирай деревья. Лейтенант, ты ножом обрубай. Пушистые выбирай, молодые. Спускайся вниз к оврагам, там по спуску порост торчит, у него веточки мягкие. Игорь, ты не сиди. Дуй на караул. Как положено – наблюдаешь за обстановкой, если кто появится, подавай условный сигнал. Лиза, в чемодане поройся, веревки нужны прочные.

После указаний Василича работа закипела. Хотя, попади в лес чужак, он, наверное, бы и не заметил этой бурной деятельности, до того бесшумно старались действовать члены лесного отряда. Александр всем телом наваливался на тугие ветки, раскачивал их из стороны в сторону, чтобы обломанные места выглядели естественными при свете дня и не привлекли постороннего любопытного взгляда. С охапкой еловых лап он поднялся наверх, где на него чуть не свалился с края оврага охающий особист. Он выправил из штанов рубаху и набил ее подол комками сухого мха, набрав гору едва ли не до собственной макушки. А теперь не мог справиться с неудобным грузом, то и дело заваливаясь вбок, когда очередной корень или пенек бросался ему под ноги.

– Давайте, идите за мной след в след, – предложил Саша и стал двигаться медленнее, чтобы коротконогий Сорока мог попадать в его шаги.

Тот по-прежнему продолжал постанывать и вздыхать от напряжения, хотя и перестал спотыкаться. Между соснами уже вовсю орудовал дядя Вася, который с помощью тугой веревочной петли превратил три бревна в подобие палатки. Саша и сам строил в детстве похожие вигвамы, но, сложенные слабыми мальчишескими руками, они держались до первого порыва ветра. Здесь же от верхушки до самого низа опытный майор соорудил накидные стены из огромных широких веток, переплетая их между собой для пущей крепости. Плотная хвоя теперь укрывала от лесной сырости. Внутри крошечного шалаша они выстелили землю мхом, чтобы запереть земляную сырость, а сверху уложили подстилку из еловых молоденьких веток. Дальше – слой из огромных лопухов. И, только накрыв все это сверху слоем подсушенной травы, Василич вздохнул с облегчением:

– Ну все, кровать готова. Давай, Саша, укладывайся. Олег на посту, я силки проверю, может, попался рябчик или белка.

По воздуху растекся ароматный запах дымящейся еды, они, не сговариваясь, дружно повернули на него головы. Капитан похлопал Канунникова по плечу:

– Из твоих запасов сейчас Лизавета каши сварганит. Мы уже неделю как на траве да лесном мясе. Не переживай, порцию твою оставим. Ты сейчас на боковую, пару часов покемарь. В 6 утра на наблюдательный пост. Мы с тобой сменим Игоря и Олега с ночного дежурства. Фрицы по лесу будут сегодня опять рыскать. После вашего побега никак не успокоятся.

– Есть.

Короткий армейский ответ обрадовал командира, он снова одобрительно похлопал парня по плечу. Но когда он повернулся к входу в шалаш, Саша увидел, что капитан ссутулился от невидимого, свалившегося на плечи груза мыслей. Горькая тяжесть давила на опытного военного – ответственность за горстку беззащитных людей.

Канунников, который долго возился на новом непривычном ложе, пристраивая длинные ноги, мысленно восхищался Петром Васильевичем: «Ведь он один троих их держит на плаву, не дает отчаяться, отвечает за каждого. Тут еще я и раненый забот прибавили. Я все сделаю, любой его приказ выполню».

Лежать было неудобно: тело в одном положении затекало, саднили ободранные о ветки ладони, иголки беспокоили даже через толстую подушку из травы и мха. И все-таки усталость и слабость дали о себе знать: лейтенант забылся коротким сном. В дреме на него вдруг наплыли воспоминания о том, как вот такой же еловый дух стоял в их самодельном шалаше из детских игр. От теплых моментов спало напряжение. Страшная одинокая ночь в лесу, общая могила с жуткими мертвецами, угроза близкой смерти – все стало размытым, организм просил отдыха. Саше на несколько минут стало спокойно. Рядом уже сопит надежный Василич, разговорчивый Сорока и стеснительный Игорь охраняют его сон, словно бравые воины у входа в лесной замок. «Лесная гвардия», – успел подумать Канунников перед тем, как тяжело сомкнулись его ресницы.

* * *

Проснулся Канунников от ощущения мягкой ладони на щеке. Открыл глаза и увидел, как Елизавета молча кивнула ему из входа в шалаш – «идем». Он выбрался из своего укрытия, на ходу разминая затекшие руки и ноги. Лес вокруг уже проснулся, полоска розового света на горизонте стремительно ширилась, все громче слышался птичий гомон вокруг. Лесные жители свистели, чирикали и распевались на все лады, радуясь новому дню. Людям же приходилось шептаться, то и дело они переходили на жесты, настороженно вслушиваясь в лесные звуки.

Хрупкая женщина ловко закидала шалаш ломаными ветками и бурьяном, так что уже через пару шагов тайное ночное укрытие превратилось в обычный лесной бурелом рядом со старым сосняком. Елизавета вытянулась на цыпочках, чтобы дотянуться к его уху, и негромко прошептала:

– Мы с вами дежурим на ручье, к нему ведет просека от железной дороги. Будем смотреть, чтобы немцы не ушли в глубину. Петр остается здесь, будет с сосны смотреть за всем периметром в сторону лагеря. Если что-то заметит, подаст условный знак. Вот. – Она протянула Канунникову нож. – Берегите, без него нам никак.

Он удивленно вскинул брови: «Для чего?» Елизавета только загадочно покачала головой в ответ: «Потом».

Они прошли через густые заросли, спустились вниз по крутому склону к высохшему руслу речушки, которое превратилось в неглубокое болото. Здесь Александр не сводил глаз с миниатюрных ботиночек своей спутницы, шагая след в след по тем же кочкам, что и она. Лохматые серые бугорки проседали под высоким парнем, а стоило ему переступить на другую опору, пружинисто выскакивали вверх из густой жижи. Пройдя топь, они выбрались к черному пепелищу, где густо торчали сухие обугленные стволы. Глухим голосом женщина вдруг тихо заговорила:

– Здесь мы от фашистов пытались оторваться, лес подожгли, да вышло только хуже. – Она замолчала, не сводя тяжелого взгляда с черных пеньков. С трудом продолжила: – Нас сначала много было, четыре семьи с ребятишками, кто успел из окружения выйти. По лесам вдоль железной дороги шли. Ни одежды, ни еды. Думали, сможем к своим выйти или Красная армия Гитлера из Польши погонит. Когда совсем оголодали, в деревню на разведку сунулись. Напоролись на целую роту СС. Они, как зайцев, нас по лесу гоняли, пока Петя не догадался поджог на этой полянке устроить. Огонь нас отрезал, болотом ушли. Только в дыму я свою Свету потеряла: услышала, как она меня звать начала, когда ее фашисты схватили. – Женщина вдруг повернулась к Канунникову и твердо взглянула ему в глаза. – Они ее не убили, моя дочь в концлагере, я точно знаю. Я за трое суток всю территорию вокруг пожарища обошла, могилу искала или яму с телами. Взрослых эсэсовцы повесили рядом со станцией, до сих пор там виселицы стоят, чтобы из вагонов прибывающие заключенные видели. Для устрашения. А детей забрали в лагерь. Вы, когда были в плену, не слышали о детях, что они собираются с ними делать? Для чего сохранили им жизнь?

Ему было тяжело смотреть на отчаявшуюся мать. С трудом подобрав слова, Александр честно ответил:

– Простите. Я не знаю, нас содержали отдельно. Для советских кадровых офицеров был отдельный блок. Ни разу не слышал детских голосов.

Елизавета лишь вскинула голову, показывая, что не откажется никогда от своей надежды спасти дочь. Глаза у нее были сухие, вся боль осталась запертой глубоко внутри. Она зашагала дальше, впереди уже слышалось журчание неглубокой реки. Рядом с берегом женщина приказала:

– Я буду наблюдать, а вы нарвите тонких молодых веток. Чем длиннее, тем лучше. Сплетем сети-косынки, ими рыбу можно ловить.

Канунников согласно кивнул и принялся срезать ножом обвисшие ветви ив, что густо росли вдоль серебристой водяной ленты. В такт движениям тесака прыгали и его мысли: «Прав ведь Сорока, что дальше? Оружия нет, кругом фашистов несметное количество. Сколько еще вот так будем скрываться, молчать, прятаться? Нужно бороться с врагом, а не таиться трусливо на болотах. Уничтожать, бить, гнать прочь! Иначе эта зараза дальше поползет по всему миру. Местные живут, знают об ужасах концентрационного лагеря и молчат. Вот к чему приводит общая трусость! Люди умирают в муках от пыток, а никто ничего не пытается изменить. Если бы все жители города восстали против фашистов, то освободили бы узников, разнесли бы это место по кирпичикам! На молекулы!»

Канунников так увлекся своими мыслями о нападении на концлагерь, что, когда затарахтели автоматные очереди, вздрогнул от неожиданности и чуть не выронил охапку прутьев. Елизавета уже махала ему сверху с высокого каменного уступа, выпиравшего небольшой площадкой прямо над водой:

– Быстрее! Немцы! Поднимайтесь, ну же!

Он стал карабкаться наверх, но мешали собранные прутья в руках, ноги в лаковых ботинках скользили по гладким бокам камней.