Алексей Небоходов: Экспансия на позавчера

Глава 1

Военно-космическая академия Земли возвышалась над городом, словно храм, посвящённый будущему. Её шпили из сплава титана и кварца тянулись ввысь, отражая в полированных поверхностях свет искусственного солнца, что круглосуточно сияло над кампусом. В академии не существовало ночи, не было ненужных перерывов, расслабления. Здесь ковалась элита Земного Флота, те, кто поведёт корабли человечества к новым мирам.

Коридоры главного учебного корпуса напоминали внутренности огромного звездолёта – ровные металлические стены, светящиеся указатели с маршрутами, отсутствие ненужного декора. Всё, что отвлекало бы от цели, здесь считалось излишеством.

Перед входом в экзаменационную аудиторию, в которой решалась их дальнейшая судьба, курсанты ждали вызова. Кто-то сидел, склонившись над планшетом, повторяя ключевые формулы, кто-то нервно постукивал пальцами по колену, кому-то повезло скрывать тревогу за ледяной невозмутимостью.

Иван сидел в стороне. Он не испытывал страха. Напротив, внутри него царило абсолютное спокойствие. Всё, что могло ему понадобиться, уже давно было загружено в его память.

Формулы, принципы работы гравитационных резонаторов, расчёты на случай выхода двигателя из строя – всё это он знал досконально. Он прикрыл глаза, позволяя сознанию сосредоточиться на теме экзамена.

– Разность временных градиентов. Сжатие пространства перед кораблём. Расширение позади. Гравитационная стабилизация…

Формулы всплывали в памяти легко, привычно, словно он повторял их каждый день.

– Гравитохронный контур, – мысленно произнёс он. – Технология, что позволяет звездолётам покорять галактику.

Этот экзамен был последним шагом к званию лейтенанта, финальной проверкой, после которой он получит своё распределение. Успешная сдача означала билет на борт корабля, а провал – немедленный вылет из программы с понижением в звании и службой в каком-нибудь вспомогательном корпусе. Он не собирался проваливаться.

Кто-то сел рядом. Иван сразу догадался, кто.

– Ждёшь своей очереди, ботан? – услышал он знакомый голос. Лиана.

Запах её парфюма, дорогого, пряного, всегда вызывал у него странную смесь раздражения и при этом какого-то необъяснимого уважения. Она была его антиподом – эмоциональная, уверенная, напористая, но при этом также безупречная в теории и практике. Её показатели на симуляторах были одними из лучших, в том числе и в условиях ведения космического боя.

– А ты чего так нервничаешь? – он приподнял бровь. – Боишься, курсант?

Лиана закатила глаза.

– Вот именно поэтому ты меня бесишь, Иван. Слишком самоуверен.

– А ты слишком заносчива.

– Нет, просто реалистка.

Он знал, что Лиана входит в число лучших выпускников. Это признавали все. И его это раздражало. Не потому, что она была талантливой, а потому, что умудрялась делать всё с лёгкостью, будто родилась с дипломом академии в руках.

Из аудитории вышел очередной курсант. Его лицо говорило само за себя. Бледный, с расширенными зрачками, он молча прошёл мимо, ссутулившись, будто только что пережил что-то ужасное.

Лиана усмехнулась.

– Ну, держись, ботан. Кажется, тебя ждёт ад.

Иван поднялся, расправляя плечи.

– Увидимся после экзамена. Если ты его сдашь.

Она проводила его взглядом, в котором читалась злорадная уверенность в том, что он выйдет таким же потрёпанным, как тот парень.

Дверь в экзаменационную аудиторию закрылась за спиной Ивана с сухим, отточенным щелчком автоматического замка, отрезая его от внешнего мира.

Он прошёл вперёд, держа осанку ровно, не позволяя себе лишних движений. Худощавый, но подтянутый, он выглядел не так, как традиционные солдаты, привыкшие к жизни в поле, но в его взгляде читалась та сосредоточенность, что свойственна людям, привыкшим разбираться в деталях и просчитывать последствия решений.

Светло-русые волосы аккуратно подстрижены по уставу, скулы отчётливо выделяются, а тёмные глаза холодны и неподвижны. Он не выглядел угрожающе, но даже его спокойствие воспринималось как внутренняя уверенность, которую не так просто сломить.

Просторный зал напоминал стерильную операционную, где будущее решалось точностью движений и чистотой логики. Здесь не было ничего лишнего: мягкий рассеянный свет, холодные металлические стены, матовые консоли с голографическими панелями. Над полированным столом в центре парили интерактивные экраны, испускавшие ровное голубоватое свечение, на котором мелькали данные о текущих экзаменах, личные файлы курсантов, аналитика их успехов и провалов.

Вдоль длинного стола сидели экзаменаторы – вершители его судьбы. Адмирал Уэллс, худощавый, с короткими поседевшими волосами, казался человеком, который мог бы спокойно командовать флотом даже в смертельном бою, не повышая голоса. Профессор Ханна Грейс – строгая женщина с холодными глазами и идеальной осанкой – известна своей жёсткостью в области космических теорий. Рядом с ней капитан Фаррелл, бывший пилот боевого флота, тот, чьи манёвры разбирались на симуляторах, как эталон мастерства.

Но курсант особенно внимательно смотрел на командора Ларсона: тот не скрывал своей неприязни. Выправка у Ларсона была образцовой, форма сидела идеально, а взгляд говорил больше, чем любые слова.

Это был человек, который не считал нужным скрывать, что перед ним курсант, не соответствующий его представлениям об офицере. В его глазах Иван не был бойцом – скорее учёным, теоретиком, человеком, привыкшим размышлять, а не действовать.

Тот глубоко вдохнул, задержал дыхание на секунду, затем сделал шаг вперёд.

– Курсант Иван Артемьев, – чётко представился он, останавливаясь перед комиссией.

– Садитесь, курсант, – отозвался Уэллс, жестом указывая на центральный пульт.

Старательно сдерживая напряжение, Иван подошёл к консолям и сразу опустил ладони на сенсорную панель. Экран вспыхнул ровным бело-голубым светом, запуская визуализацию. Через мгновение перед комиссией развернулась сложная, но понятная каждому проекция – модель "Гравитохронного контура".

Вращающиеся ореолы энергии, тонкие нити временных потоков, сияющие точки входа и выхода – всё это парило в воздухе, оживляя перед комиссией технологию, которая стояла на передовой освоения дальнего космоса.

Иван знал, что сейчас самое главное – не просто объяснить. Он должен увлечь их. Сделать так, чтобы даже те, кто смотрел на него скептически, увидели в его словах не теорию, а нечто, что изменит само понятие межзвёздных путешествий.

– Гравитохронный контур – это не просто двигатель, – начал он, и его голос его был ровным, уверенным. – Это концепция движения сквозь время. Представьте, что пространство и время – это река. Обычные корабли плывут по её течению, ограниченные скоростью света, но наш корабль делает нечто другое. Он изменяет течение этой реки.

Иван провёл пальцами по сенсору, и голографическая модель начала изменяться.

– Перед кораблём время ускоряется, позади – замедляется. Разница между этими потоками создаёт временную волну, которая позволяет судну буквально падать вперёд в будущее.

Голограмма ожила. Корабль, окутанный мягким свечением, двигался сквозь изменённые временные градиенты. Точки пространства сжимались впереди, расширялись позади, создавая иллюзию, что судно не двигалось само, а мир вокруг него менялся.

– Этот эффект называется гравитационно-хронологическим искажением, – продолжил Иван, увеличивая изображение и выводя внутреннюю схему двигателя. – Вокруг корабля создаётся стабильный временной пузырь, в котором экипаж остаётся в нормальном течении времени, но сам пузырь двигается быстрее, чем любое традиционное судно. Так мы преодолеваем огромные расстояния, не нарушая законов физики.

Некоторые члены комиссии наклонились вперёд. Несколько секунд никто не говорил. В тишине зала было слышно лишь лёгкое жужжание голографического проектора.

Но, как и следовало ожидать, тишина не могла продлиться долго.

– Но каковы риски? – раздался голос с края стола.

Иван повернул голову. Офицер в чёрной форме, седой, с заострёнными чертами лица, скрестил руки на груди.

– Что случится, если этот… пузырь даст сбой? – спросил он, глядя прямо на будущего лейтенанта.

Тот был готов к этому вопросу. Он переключил проекцию, и на экране возникли модели возможных аварийных сценариев: разрывы временных градиентов, перегрев резонаторов, нестабильность контуров.

– Любая технология несёт риски, – кивнул он, не позволяя себе ни намёка на сомнение в голосе. – Но они сведены к минимуму.

Он жестом увеличил изображение одной из ключевых схем.

– Система стабилизации поддерживает равномерное распределение временных потоков. В случае перегрева автоматические контуры блокировки замораживают процесс до устранения неисправности. Конечно, если расчёты будут ошибочны, возможны сбои, но вероятность этого меньше одной сотой процента.

Комиссия молчала.

Офицер с сомнением качнул головой, но профессор Грейс слегка кивнула, оценивающе глядя на Ивана.

Он уловил этот кивок. На этом этапе он знал – он справился.

– Продолжайте, курсант Артемьев, – голос адмирала Уэллса прозвучал нейтрально, но в этой нейтральности чувствовался подтекст: докажите, что вы чего-то стоите.

Иван переключил голограмму. Проекция снова изменилась – теперь перед комиссией мерцала карта освоенной галактики, усеянная сотнями огоньков. Одни обозначали стабильные земные колонии, другие – горячие точки, где локальные конфликты не были окончательно подавлены.

– В две тысячи пятьсот тридцать четвертом году Земля контролирует более двухсот заселённых миров, – начал он ровным голосом. – Экспансия человечества ведётся быстрыми и порой жёсткими методами. В основе нашей стратегии – полное подчинение местных цивилизаций.

Один из офицеров изумленно приподнял бровь.

– Полное подчинение? Вы утверждаете, что мы не учитываем волю местных видов?

Иван едва заметно усмехнулся.

– Воля местных видов никогда не была фактором, определяющим ход экспансии. Любая цивилизация, встретившая землян, получает лишь два пути: интеграция или ассимиляция.

Он провёл рукой по сенсору, и проекция сменилась. Теперь на экране появилось изображение группы людей, которые внешне ничем не отличались от обычных землян, но подпись гласила: "Перепрограммированные лидеры: адаптация цивилизаций".

– Основным инструментом колонизации стало внедрение цифровых копий исторических лидеров прошлого в сознания местных элит, – продолжил он. – Так мы не просто захватываем миры. Мы создаём их заново, перекраивая их политические системы.

Офицер, задавший вопрос, больше не возражал. Но теперь заговорил адмирал Блэр.

– Ты много знаешь, курсант, но на войне мало ума. Там нужен характер, – в его голосе не было сарказма, но в словах звучал вызов.

Иван выдержал паузу.

– Война выигрывается не только оружием, но и интеллектом, – его голос звучал твёрдо.

– Так ли это? – сухо заметила профессор Грейс. – Без стратегической агрессии невозможно удерживать контроль над такой территорией. Сколько завоёванных планет подверглось массовому подавлению восстаний?

Иван не отвёл взгляда.

– Четырнадцать за последние два года, – ответил он. – Но подавление – лишь одно из средств.

Он сменил проекцию, показывая записи с колонизированных миров: города, где местные жители подчинялись новым порядкам, интегрированные элиты, управляемые загруженными личностями.

– Лояльность эффективнее страха. Когда правят не генералы, а воссозданные гении прошлого, управляемые нашими системами, революции гаснут быстрее, чем успевают начаться.

– Но что, если эти лидеры восстанут против нас? – вмешался командор Ларсон впервые за всё время. Иван тут же посмотрел прямо на него:

– Они не восстанут. Их алгоритмы лишены свободы воли.

Офицер прищурился.