Я произношу это, заглянув в его глаза. Я не чувствую веселья, теперь… смешного в поспешных свадьбах я больше не вижу. Но и быть циничной, не верящей людям сукой я тоже быть не хочу. Я этого не хочу, видит бог!

– С твоей сестрой скучно не бывает, поверь… – говорит Адам, став серьезным.

– Я… надеюсь…

– Это так. Спасибо, что напомнила.

Он хлопает себя по коленям и встает.

– Жалко, что ты не вошла сюда полчаса назад. Мне ехать надо.

– Хорошего дня, – желаю я ему.

Он забирает с журнального столика свой телефон. У двери оборачивается, бросая на меня прощальный взгляд.

– Роскошная, – вновь говорит Адам, чем вызывает у меня улыбку. – Увидимся.

Мухтаров захлопывает дверь, и улыбка сползает с моего лица, а пульс учащается. Телефон, который я сжимаю в ладони, нагрелся. Он обжигает, словно я поделилась с ним своим зарядом.

Я решаюсь всего минуту. Сворачиваю и разворачиваю мессенджер, застряв между «нет» и «да». В конечном итоге я выбираю «да». Да, потому что больше не могу стоять на месте.

Отыскав в телефонной книжке имя Балашова, отправляю ему сообщение о том, что готова встретиться.

Глава 6

Он встречает меня у входа в ресторан.

Под серым пальто на нем черная футболка и джинсы. Под своим я прячу купленный сегодня костюм, состоящий из пиджака и юбки чуть ниже колена. Это ложная строгость, ведь под пиджаком на мне корсет.

Балашов постригся. Придал своим волосам чуть больше порядка. На гладко выбритых щеках немного краски. Судя по всему, его успело неплохо потрепать ветром, наверное, он ждет меня совсем не пять минут.

Спустившийся на город вечер с его огнями – прекрасный фон для всего романтического, и когда-то так между нами и было. Романтика, пусть и не окропленная дикой, бурной, безумной страстью, но кому они нужны, чертовы мексиканские страсти?

Уж точно не Балашову. Балашов и женские капризы несовместимы, он преподал мне несколько уроков еще в мои двадцать два. Пресек любые попытки собой манипулировать, показал, кто из нас главный. Наверное, это было необходимо. Я была молода и порой творила глупости, но беременность и материнство быстро перепрошили мозги.

Открыв для меня дверь, Балашов ждет, пока я в нее войду, и его взгляд исподлобья направлен на мое лицо.

Быть женой красивого мужчины – не только сплошное удовольствие, иногда с этим возникают проблемы. И теперь, обводя глазами черты его лица, я с вибрацией в груди думаю о том, сколько «предложений» он получал за последние семь лет и сколько из них принял…

Возможно, бушующая внутри меня буря задела его сквозняком, потому что, когда он помогает мне снять пальто, в зеркале я вижу возникшую между его бровями складку.

Вадим отдает мое пальто в гардероб и раздевается сам. Мы бывали в этом ресторане раз сто, но сегодня я не беру своего мужа под руку, как обычно. Не смеюсь, не улыбаюсь, счастливая в своем неведении.

Балашов выдвигает для меня стул. Когда сажусь, он обнимает ладонями мои плечи сзади и, склонившись, прижимается губами к макушке.

– Выглядишь потрясающе, – проговаривает мне в волосы.

Решив не тратить энергию на то, чтобы оспаривать его право ко мне прикасаться, поворачиваю голову и смотрю на официанта, который возник возле столика.

– Принесите мне «Маргариту», – прошу я его.

– Одна «Маргарита», – кивает он.

Выложив на стол меню, парень оставляет нас одних и больше ни черта не мешает нам смотреть друг на друга в отсветах мягкого уютного освещения.

Положив на стол ладони, Вадим подается вперед и хрипловато произносит:

– Кажется, начать должен я.

– Ты же не думал, что я начну?

Он смотрит на меня со стальной решимостью в глазах.

Все эти годы мне было не так просто противопоставлять его силе свою. Обычно я всегда проигрывала.

Кажется, то, что я написала заявление на развод, стало для него неожиданностью. Он не ожидал. И я не ожидала. И сегодня, как никогда, я бы хотела увидеть в его глазах что-то другое. Гребаный страх. Да, черт возьми! Страх от того, что он боится меня потерять…

– Я совершил ошибку, – повторяет муж то, что я слышала уже неоднократно.

– Сколько их было? – спрашиваю я сипло.

– Кого – их?

– Женщин…

– Только одна, – произносит он категорично. – И это была ошибка.

– Какой неожиданный выбор, – констатирую я.

Во всем произошедшем его выбор – не менее шокирующее дерьмо, чем все остальное. Но клянусь, подробности меня не интересуют.

Откинувшись на спинку стула, Вадим принимает тот факт, что я собираюсь кусаться. Царапаться. Именно этого требует тот внутренний зуд, которым я мучаюсь с рассвета. И это то, чего я не позволяла себе с Балашовым практически никогда. Потому что я была чертовски хорошей женой! По крайней мере, я так думала.

Мы бросаем друг на друга острые взгляды, пока официант раскладывает приборы и ставит передо мной коктейль.

Я делаю большой глоток и катаю на языке мелко колотый лед.

Вадим просит не беспокоить нас ближайшие пятнадцать минут, и я не спорю. Выбирать еду и делать заказ я совершенно не собираюсь.

Между нами натянута тетива, и Балашов пускает свою стрелу, говоря:

– Мы сейчас на распутье. Мы можем… либо перешагнуть это, забыть. Попытаться… начать, может, и не сначала, но слегка обнулиться. У нас есть крепкий фундамент – это мы с тобой, это Сабина. Мы сможем… построить этот дом еще раз. Если захотим. Не знаю, нужно ли описывать альтернативный вариант…

– Я люблю тебя слушать, Балашов, – говорю я ему. – Продолжай.

Коктейль отсыпал моим мозгам приятной легкости, и я чувствую себя непозволительно легкомысленной. Сейчас, когда стою на гребаном распутье…

Он комментирует мою издевку долгим выдохом.

Откидывается на спинку стула, выполняя мою просьбу:

– Альтернативный вариант мне озвучивать не хочется. Он… мне не нравится. Я не хочу, чтобы так было. Я прошу тебя дать нам шанс…

Коктейлем я проталкиваю вставший в горле ком. Я чувствую себя так, будто внутри меня настоящий кол. Подбородок охватывает дрожь, а на глаза набегают слезы. Я смаргиваю их, прячу. Балашов терзает меня своим напряженным взглядом.

Посмотрев ему в глаза, я хрипло спрашиваю:

– Ты меня любишь?

Зажав пальцами переносицу, он бормочет:

– Этот вопрос детский, тебе не кажется?

– Значит, я ребенок!

– Ты не ребенок. Ты… – он делает паузу, сопровождая ее очередным глубоким вдохом.

– Ты взрослая умная женщина.

– Просто ответь на вопрос, – требую я с дрожью в голосе.

– Если любовь – это взаимное уважение, поддержка и одни цели на двоих, то да, я тебя люблю. Я знаю, что поступил как ублюдок, – говорит он с раздражением. – Я хотел спустить пар. Это не оправдание. Ничто меня не оправдывает, но… – Балашов стучит пальцами по столу. – Я уяснил, что… действительно для меня важно…

– И что же это?

– Семья.

Глава 7

В салоне его машины тепло и тихо, когда он везет меня домой, и эта обстановка угрожает поглотить меня целиком.

Глядя на то, как дождь заливает лобовое стекло, я растворяюсь. Это предательство самой себя – чувствовать удовольствие от подобных знакомых вещей: салон машины, расслабленная тишина. Он и я.

Знакомо, комфортно, потрясающе.

Сжав руки в кулаки, я бросаю взгляд на его ладони. Они лежат на руле, и на безымянном пальце правой руки поблескивает обручальное кольцо. Факт, который я демонстративно игнорирую при каждой нашей встрече.

Я смотрю на его профиль, залитый желтым светом уличных фонарей. Точеная линия челюсти, прямой нос, четко очерченные губы…

Смотрю на телефон, который Балашов не прячет, а демонстративно повесил на панель.

Собирая капотом дождевые капли, Вадим въезжает во двор моего нового дома. Когда он тормозит у подъезда, нега, в которой последние пятнадцать минут я так боялась увязнуть, слетает вся без остатка. На ее место приходит дрожь где-то под коленями и холодок в груди.

Это страх?

Наверное.

Ведь мне страшно. Так чертовски, твою мать!

Отстегнув ремень, я даю понять, что вечер окончен.

Вадим не спорит, просто наблюдает за моими руками. За моими движениями.

Я отбрасываю ремень в сторону и падаю спиной на сиденье. Закрываю глаза, делаю вдох, чтобы притормозить расползающийся по телу холод.

Я слышу дыхание рядом. У него есть свой тембр. Особый, знакомый. Так дышит Вадим Балашов. Я знаю…

Сглотнув, говорю ему:

– Если бы ты спросил, люблю ли я тебя, я бы ответила «да».

Снова его дыхание.

– Тогда возвращайся домой. Возвращайтесь обе.

Я пропускаю его слова мимо ушей. Продолжаю, пока дрожь не смела мое спокойствие к чертям собачьим.

– Люблю тебя как мужчину. Как отца своего ребенка. Наверное, я слишком предсказуемая, раз для того, чтобы спустить пар, тебе понадобилась другая женщина.

– Карина… дело не в тебе…

– Но ты меня не знаешь, иначе понимал бы, какую причинишь боль.

– Прости меня…

Посмотрев на него в гневе, я выкрикиваю:

– А я не прощаю!

Он сжимает зубы. Молчит, ведь теперь моя очередь говорить.

– Ты сказал, что я должна думать о Сабине, и ты прав. Я думала о ней все эти дни и знаешь что поняла? Если бы когда-нибудь она пришла ко мне и сказала, что мужчина, которого она любит, ей изменил, что он… обнимает ее недостаточно крепко и недостаточно… страстно целует… я бы сказала, что такой мужчина ей не пара! Не важно, как сильно она хочет закрыть на это глаза. Не важно, как настойчиво он годами пытается убедить ее в том, что это нормально. Он ей не пара. Вот что я сказала бы ей! А ты?

Он смотрит перед собой. И молчит. Мы оба знаем ответ на мой вопрос. Оба!

– Я не прощаю тебя, Балашов. Вот чему я буду учить свою дочь. Любить себя. И мне не будет стыдно за то, что сама я в свои слова не верю.

Слова эхом гремят в моих ушах. И повисшая после них тишина тоже. Мне страшно сходить с этого распутья, я сомневаюсь в том, справятся ли мои ноги. Ведь я люблю его… люблю…

– Я хочу развод. И мне плевать на то, чего хочешь ты.

Дернув дверную ручку, я выхожу из машины. Мокрый ветер бьет по щекам, но вдох сделать не получается. Воздух застревает в горле, которое парализовало. Пальцы не слушаются, пока я пытаюсь справиться с ключами, тихое гудение двигателя машины за спиной подгоняет и нервирует.

Уйти от Вадима Балашова пять дней назад было во сто крат проще, чем сейчас. Уйти от него еще месяц назад я считала для себя вовсе невозможным, но своей изменой он столкнул меня с мертвой точки. Ведь в мертвой точке я находилась не последние пять дней, а все эти чертовы семь лет.

Каждый день, когда искала ответного огня в его глазах.

Уважение, поддержка…

Плевать мне на них.

Не его измена была моей трагедией, а то, что даже сегодня он не смог мне соврать.

Глава 8

На этот раз Балашов испаряется, и меня не душит горечь по этому поводу. Слишком глубокое опустошение, чтобы чувствовать.

Следующие два дня я провожу в своей квартире, закрывшись ото всех. Ото всех, даже от своего ребенка. Мне стыдно, но в эти два дня я не нашла в себе сил, чтобы проведать Сабину. Тело словно борется с вирусом, так его крутит и тянет к дивану, с которого я выбираюсь, только чтобы сходить в туалет.

Если так из-под моей кожи вымывает Вадима Балашова, я готова терпеть. Лишь бы избавиться. Лишь бы его вымыло начисто. Год за годом. Минуту за минутой. Какая же болезненная он зараза!

Я практически не отвечаю на звонки. Мои родители вернулись из своей поездки, но звонок от матери я проигнорировала. Как и звонки от сестры. Когда мое добровольное заточение закончится, абсолютно всем станет понятно, что семейного пикника в загородном доме старших Балашовых на этих выходных не будет. Всем станет понятно, что наша с Вадимом семья переживает что-то посерьезнее, чем небольшой ремонт в доме.