– Я рассмотрю и этот вариант, – сказал он наконец, – когда займу свой трон.

– Ты займёшь место в темнице! – Генрих резко нагнулся над столом и стукнул по нему кулаком.

Грегори поднял брови.

– Ты уверен, что сказал то, что хотел сказать? – Грегори подал знак рыцарям, стоявшим за его спиной, и те сомкнули ряды стеной.

Генрих неподвижным взглядом смотрел на Грегори. В голове у наместника крутились расчеты – количество людей в зале, и то, сколько из них выступит на его стороне.

– Я прикажу приготовить тебе новые покои, – тихо сказал он, – а помнишь ли ты другой наш уговор?

В глазах Грегори отразилось недоумение, и Генрих снова откинулся назад, чувствуя, что возвращает себе контроль.

– Твой слуга, – пояснил он, – ты помнишь, на каких условиях я отдал его тебе?

– Он не слуга, – тихо сказал Грегори. В голосе его клокотала злость, но он звучал куда менее уверенно, чем до сих пор. Грегори помнил уговор. – Он свободный оруженосец. Он не подчиняется ни мне, ни…

– Он, возможно, не подчиняется тебе, – перебил его Генрих, и в голосе его звучала насмешка, – но он, как и прежде, подчиняется мне.

Милдрет, всё ещё стоявшая у Грегори за спиной, побледнела. Взгляд её упал на пол, где когда-то она стояла на коленях перед толпой.

Рука Грегори скользнула за спину и крепко сжала её ладонь, но Милдрет не нашла в себе силы стиснуть её в ответ.

– Пир в твою честь! – провозгласил Генрих. – Освободить для сэра Грегори рыцарскую башню – он достоин её больше, чем так и не сумевший одолеть наших врагов сэр Тизон!

На последнем слове Тизон, до сих пор смотревший в одну точку, вздрогнул и перевёл взгляд, полный недоумения, с наместника на юного лорда. Грегори даже не взглянул на него. Всё, что интересовало его в тот момент – это холодная и неподвижная кисть Милдрет, которую он сжимал в руке.

– А ты, – Генрих ткнул пальцем в шотландку и замолк, дожидаясь, пока та посмотрит на него. – С этого момента и всю ночь до утра – служишь мне.

Глава 36

Милдрет сглотнула и посмотрела на Грегори, пытаясь отыскать на его лице хотя бы тень поддержки – но тот стоял холодный и неподвижный. Глаза юноши смотрели прямо перед собой.

– Это правда? – спросила Милдрет шёпотом. В голосе её была боль, но даже теперь Грегори не повернул головы.

– Делай всё, что он говорит.

Милдрет медленно повернулась к Генриху лицом. На губах наместника играла улыбка. Он разжал наконец кулаки и теперь, подняв в воздух одну руку, щёлкнул пальцами.

– Вина мне. Кубок пуст.

Милдрет на негнущихся ногах двинулась вперёд и, обойдя стол, остановилась у Генриха за спиной. Руки двигались сами собой – она наливала вино, накладывала еду – но не чувствовала ничего.

Генрих тем временем приказал поставить ещё один стул по левую руку от себя, и Грегори занял появившееся место, как и на прошлом пиру – посередине между Генрихом и Ласе.

На девушку он не смотрел, как и она не смотрела на него. Разговор вёл в основном сэр Генрих – Грегори же лишь сухо рассказывал о ходе войны, и то старался не вдаваться в детали, чтобы не дать возможности Генриху использовать их против себя.

Ужин уже подходил к концу, и Милдрет уже стала понемногу надеяться, что сэр Генрих забудет про неё, и она проведёт эту ночь рядом с Грегори, как и всегда. Закрыв глаза, она видела перед собой гибкое тело и сильные руки, обнимавшие её. Ноги подкашивались при воспоминании о тех ночах, которые они проводили в походе, возвращаясь домой. Грегори изучал её тело – уголочек за уголочком, а Милдрет в ответ изучала его и упивалась сладкой дрожью, пробегавшей по мускулам любимого.

Грегори хотел её – так же, как она сама хотела его. Эта мысль сводила с ума, хотя и раньше Милдрет по ночам чувствовала возбуждение Грегори бедром. Раньше это были лишь догадки – теперь же она точно знала, что Грегори чувствует то же, что и она сама.

– Так ты твёрдо решил? – голос сэра Генриха, выбивавшийся из светского трёпа, негромкий, но достаточно ясно слышимый с того места, где стояла Милдрет, вырвал её из задумчивости.

Генрих не поворачивал головы, но то, что он обращался к Грегори, было ясно и так.

Грегори тоже не смотрел на дядю. Казалось, он был полностью сосредоточен на кубке, который держал в руке – разве что рассеянно улыбался при этом всем и никому.

– Не позорь мою сестру, – сказал так же негромко Грегори, – не заставляй повторять свой отказ.

Краем глаза Милдрет заметила, как вздрогнула и стиснула пальцы в кулак Ласе.

– Ты понимаешь, что речь идёт не о твоих желаниях или… – Генрих усмехнулся, – хуже того, о любви?

– А кто здесь говорил о любви? – ни один мускул на лице Грегори не дрогнул.

– Ты ведёшь себя как упрямый осёл, – оборвал его Генрих. – Неужели не понимаешь, что ты здесь никто?

– Я – сын Роббера Вьепона! – Грегори произнёс это немного громче, чем собирался, и Тизон, сидевший слева, бросил на него недовольный взгляд, так что Грегори тут же смолк.

– Ты никто! – с нажимом повторил Генрих. – Я даю тебе шанс закрепить право на наследование…

– Прекрати этот фарс! – Милдрет видела, что Грегори с трудом удерживается от того, чтобы сорваться из-за стола. – У тебя нет власти надо мной!

– Очень хорошо, – едва заметная недобрая улыбка коснулась губ Генриха, – Данстан, иди ко мне в комнату. Начинай готовить постель.

Милдрет бросила короткий, полный надежды, взгляд на Грегори, но тот по-прежнему на неё не смотрел.

– Как прикажете, – она развернулась и двинулась прочь.

Милдрет не знала, о чём говорили Грегори и Генрих потом, но могла догадаться, что Грегори не уступит ни на йоту. Сама же она с трудом могла унять дрожь в руках, когда поправляла простыни и раскладывала грелки в постели Генриха. Она смотрела на холодный угол, где ночевала когда-то, и с трудом могла поверить, что это было с ней. Закрывала глаза и думала о том, как хорошо было бы, если бы всё это оказалось сном.

– Грегори… – Милдрет сама не заметила, как её губы прошептали это имя вслух, и тут же услышала:

– Он не придёт.

Милдрет вздрогнула и открыла глаза, а через секунду снова зажмурилась, когда что-то тяжёлое, пахнущее пылью, пронеслось у неё перед лицом и упало на постель. Она чихнула и открыла глаза. На постели перед Милдрет лежало женское платье, некогда дорогое, сотканное из бархата и расшитое бисером, а теперь истлевшее и проеденное молью в нескольких местах.

– Разденься и надень это, – приказал Генрих. «Зачем?» – хотела спросить Милдрет, но не успела произнести ни слова, прежде чем получила ответ, – иначе у меня не получится ничего с тобой. Как только этот выродок пользуется тобой…

Милдрет вздрогнула, и взгляд её сам собой переместился на Генриха, потому что она не могла поверить собственным ушам.

– Он не… – Милдрет покраснела. – Как бы он смог? Я же не…

– Да хватит уже, – Генрих поморщился и, шагнув к ней, провёл кончиками пальцев по щеке Милдрет, по направлению к уху, а затем сгрёб волосы и оттянул назад. – Может когда вы оба были мелкими было и не разобрать, что почём. Но сейчас-то уж не заметит только слепой, – Генрих подался вперёд и опустив одну руку на грудь Милдрет с упоением сдавил, вырвав рваный испуганный вздох. – Весь двор говорит о подвигах моего племянничка. Выпороть бы его за такие дела, да жалко, родной. А ну надевай! – Генрих резко отпустил её и даже чуть подтолкнул в сторону кровати, так что Милдрет согнулась пополам, с трудом удержавшись от того, чтобы упасть.

Кровь стучала в висках, она ничего не понимала. Почему-то хотелось плакать от обиды, хотя ничего ещё, кажется, не произошло.

– Давай быстрей! – Милдрет вздрогнула, ощутив на ягодице увесистый шлепок.

Она выпрямилась и принялась торопливо стягивать рубашку, неожиданно смутившись наготы.

Сбросив одежду, взяла в руки платье и замерла на секунду, зажмурившись и прижимая его к себе – и тут же широко распахнула глаза, ощутив, как на ягодицу ложится жадная рука.

Никто, кроме Грегори, никогда ещё не трогал её здесь.

Руки у Грегори были жёсткие и сильные, но аккуратные, даже бережные, и хотя он мог быть груб на тренировочной площадке или когда был зол, в такие секунды он касался Милдрет так, будто боялся разбить.

У Генриха была не очень сильная, но тоже жёсткая рука. Он мял ягодицу Милдрет так, точно та была кулём с мукой, а потом пальцы его скользнули туда, в расщелинку, где не бывал до сих пор и вовсе никто.

Милдрет подавилась вздохом, когда те коснулись нежной кожи и прочертили круг, изучая складочки.

– Надевай! – напомнил сэр Генрих, заметив, что Милдрет замешкалась, и девушка, стараясь двигаться так, чтобы ненароком скинуть руку сэра Генриха с себя, принялась влезать в платье.

У неё ничего не вышло. Платье Милдрет надела, но рука Генриха так и осталась под юбкой, а через секунду уже на бедро ей легла и вторая.

Генрих задрал юбки и рывком притянул Милдрет к себе, так что теперь она ощущала его жаркое дыхание у самого уха и чувствовала запах чеснока.

– Вот так девочка, тебе идёт, – прошептал Генрих и потёрся уже возбуждённым пахом о её обнажённые ягодицы. На секунду впился в бёдра Милдрет пальцами, прижимая к себе, а затем толкнул вперёд, заставляя опуститься руками на кровать.

Юбку он закинул ещё выше, на спину Милдрет, а сам ослабил завязки шосов, приспустил брэ и, высвободив содержимое гульфика, коснулся головкой открывшейся расщелинки.

Милдрет закусила губу, пытаясь преодолеть отвращение от мысли, что Генрих касается её там. Щёки пылали вовсю, но сопротивляться было уже поздно – из такой позы она сделать ничего не могла.

Милдрет корила себя за глупость, за слабость, за то, что не дралась и не вырывалась, но всё её тело будто бы онемело, а разум охватило отчаяние. Пальцы сэра Генриха гуляли по промежности, ощупывая края расщелинки и иногда толкаясь внутрь – скорее дразнясь, чем всерьёз пытаясь проникнуть в неё.

– У тебя есть выбор, – сказал Генрих за спиной, – можешь немного расслабиться, завести себя – и меня заодно. Тогда у нас легче пойдёт. Или можешь терпеть, потому что мне всё равно. Я люблю, когда сухо и горячо.

Милдрет покачала головой, всё ещё не понимая ничего.

– Дело твоё.

Генрих сплюнул в ладонь и, смазав слюной собственную плоть, надавил головкой на вход. Милдрет вскрикнула от боли и подалась вперёд, силясь уйти от проникновения, но Генрих подхватил её под живот одной рукой, а другой направил себя внутрь неё – медленно, тяжело дыша и упиваясь каждым мгновением. Милдрет была внутри тугой и горячей, так что на секунду наместник и вправду готов был поверить, что никто не брал девчонку раньше – но потом бёдра его коснулись бёдер Милдрет, он понял, что вошёл до конца и, чуть качнувшись назад, ворвался снова резко и глубоко. Все до единой мысли улетучились из головы. Он просто дёргал бёдрами, впиваясь в горячее нутро, а Милдрет подвывала под ним, уткнувшись в руки лицом.

Боль, такая острая, как будто её резали изнутри, пульсировала между бёдер и становилась сильнее с каждым толчком. Она буквально чувствовала, с каким трудом Генрих помещается в ней, как туго её тело сжимает плоть англичанина.

А потом Милдрет подняла взгляд и увидела в металлическом зеркале собственное раскрасневшееся лицо – и далеко позади, у самой двери, чёрные, полные ненависти глаза.

Грегори распрощался с Генрихом вскоре после того, как тот отправил Милдрет готовить постель, но дойти до башни так и не смог.

Смутное беспокойство не давало ему покоя. Он не знал, что может придумать сэр Генрих за одну ночь – что можно сделать такого за несколько часов, чего нельзя было бы обратить? В голове мелькали картинки прежних пиров. Милдрет, стоящая на коленях. Милдрет, которую заковывают в колодки.