Хоть это и не основная моя деятельность, для души иногда варю мыло, делаю крема, но основная моя любовь – это цветы.

А ведьмочка та получает от меня травы редкие, цветы, лепестки, вытяжки. Она мне силу ведьмовскую в мою продукцию вливает.

Приношу ей уже готовые наполненные баночки, скляночки, тюбики.

Пока жду, пью чай с её пирогами, болтаю с ней о всяком, а она работу делает.

Эх… Всё же скучать буду по жизни своей устроенной. Так всё хорошо было, а теперь всё изменится…

Приложила пакет к пульсирующей макушке и прикрыла глаза.

Хорошо, что лёд у меня под рукой.

Держу его много в специальных ящиках, а не холодильниках. Этот лёд магический, он не тает так быстро, как обычный.

А держу его в большом количестве, потому как добавляю в вазы с цветами по несколько кубиков. Такой лёд в воде тает очень долго, три-четыре дня держит форму и холод.

В лавке у меня тоже всегда холод. К нему я привычная. Быть может, потому хорошо и сохранилась в свои тридцать пять с хвостиком.

Когда боль поутихла, открыла глаза и взяла баночку.

Опустила пальцы в жирную и белую субстанцию, нанесла мазь себе на макушку.

Хорошо втёрла её, не обратив внимания, что почти всю голову словно жиром смазала. Ничего, помоюсь. Потом кивнула подруге:

– Рассказывай, Фи, что у Гастона на уме?

Покривив губы, она с негодованием начала рассказывать:

– Ты только представь, что этот гад последний учудил! Аврора, этот Гастон, этот паразит поспорил со своими прихвостнями на поясной мешок с золотом, что ты согласишься за него выйти замуж! И не просто согласишься, а радоваться будешь и всем кварталам расскажешь об этом! А на самом деле, он не собирался на тебе жениться! Просто хотел спор выиграть!

Я нахмурилась и проговорила:

– Вот дела-а-а. На меня ещё никогда не спорили. Даже не могу сейчас сказать, что я чувствую. То ли облегчение. То ли негодование.

– А облегчение с чего вдруг? – не поняла меня Фиона.

Я усмехнулась и пояснила:

– Облегчение, что на самом деле он не влюблён в меня. Обезумевший от любви человек способен на страшные вещи. Потому я рада, что сильными чувствами там и не пахнет. Ну-у-у… а то что поспорил…

Я тут задумалась, почесала кончик носа, потом щёлкнула пальцами и сказала:

– Слушай, а поясной мешочек с золотом – это очень прилично… Гастона всё ещё гоняют наши парни с квартала?

Фиона озадачено захлопала глазами и сказала:

– Гоняют. Ты же попросила, чтобы его не подпускали ни до твоего дома, ни до тебя самой.

Я ослепительно улыбнулась подруге и произнесла:

– Обожаю наш квартал! А теперь, пойду-ка я побеседую с Гастоном, приглашу его на чай, обещала всё-таки.

– Что ты задумала? – поспешила за мной Фиона.

– Задумала сначала переодеться во что-то прекрасное, шляпку надо подыскать, чтобы волосами в мази не светить, а после пойду к Гастону, побеседую с ним насчёт половины выигрыша. Пусть делится.

– Да ты с ума сошла! – схватилась за голову Фиона. – Тебе нельзя компрометировать себя! Что скажет министр?

– Пф! Фиона, милая, ты будто вчера родилась, – рассмеялась я. – Полагаю, Гастон не совсем дурак, согласится разыграть спектакль.

– А если откажется?

Весело взглянула на Фиону и сказала:

– Тогда ему придётся платить из собственного кармана.

Фиона хлопнула в ладоши и рассмеялась.

– Аврора, ты невероятная! Это ведь нужно догадаться, извернуть неприятную ситуацию в свою пользу! А ты с лёгкостью нашла выход!

Покивала на её восторг, потом обвела рукой собранные коробки, которые решила прихватить в дорогу и хмуро заметила:

– Только вот не знаю, как это всё возьму с собой. А ведь ещё чемодан не собирала. Кажется, я недооценила свой багаж.

* * *

Как я и предполагала, Гастон хоть и был мудаком, но вот дураком он точно не являлся.

Отыскать охотника оказалось плёвым делом.

Лишь попросила соседских парней, которые вчера и сегодня гоняли от моего дома горе-жениха, где ошивается этот неприятный тип и мне дали адрес и название таверны.

Слуга распахнул передо мной двери таверны.

Мгновение привыкала к тёмным тонам и приглушённому освещению заведения.

Спросила слугу, где могу найти господина Гастона Ли и мне охотно указали на барную стойку.

Я хмыкнула и поблагодарила парня медной монеткой.

Медленной походкой двинулась к мужчине, который сидел спиной ко входу. Весь сгорбился. Кажется, второй день не мылся. Одежда мятая, грязная и пропыленная.

Уж не мои ли парни с квартала постарались?

Но совесть не подала голоса. Вообще ничего внутри не откликнулось. Потому как заслужил.

Короче, Гастон заливал «горе» тёмным пенным.

Думаю, будь у меня перспектива оказаться лишённой мешочка золота, я бы тоже впала в депрессию.

Улыбнулась пробегавшему мимо кельнеру, тот едва не споткнулся о собственные ноги и не выронил поднос с массивными стаканами, наполненными пенящимся янтарным напитком.

Кельнер поклонился мне, и я поймала в его глазах восхищение.

Ещё бы.

Для разговора с Гастоном надела роскошное платье: белоснежная кружевная накидка на синей, как море парче, удивительно гармонировала с моими синими глазами, молочно-белой кожей и тёмными прядями волос, что кокетливо выбились из-под небольшой синей шляпки.

Опустила сумочку на барную стойку.

Кивнула удивлённому бармену и ласково пропела:

– Две чашки мятного чая. Для меня и этого печального господина.

Подумала и добавила:

– За его счет, конечно.

Гастон икнул, прекратил гипнотизировать свой стакан и повернул, наконец, голову и уставился на меня в немом удивлении.

Гримасы сменялись одна за другой.

Удивление. Гнев. Ярость. Задумчивость. Радость. Снова гнев и злость. Лишь после равнодушие по типу, да пошло оно всё! И пошла она на… небо за звёздочкой!

– Пришла позлорадствовать? – поинтересовался Гастон пока ещё трезвым голосом.

Видать только начал закидываться.

– И чай свой сама пей. За свой счёт, – отчеканил он.

Одним махом выдул огромный стакан с пенным и с громким стуком поставил его. Не стесняясь моего присутствия, не стал удерживать шумную отрыжку.

– Повтори! – гаркнул он бармену и постучал пустым стаканом по столу.

Я не стала изображать из себя оскорблённую невинность и сразу перешла к делу:

– Гастон, я всё знаю.

Он дёрнул плечами, усмехнулся, и не глядя на меня, спросил:

– И что ты знаешь?

Поставила ногу на подставку барного стула, взялась за спинку, поднялась и элегантно опустилась на стул.

Склонилась к его уху и шепнула:

– Ты поспорил. И проспорил.

Потом заглянула в потемневшие от злости глаза Гастона и пока он не успел открыть рот и облить меня словесным дерьмом, поспешила сказать:

– Но мы можем выиграть этот спор. Только денежки делим пополам. Согласен?

Гастон захлопнул рот. Сощурил глаза и отвлёкся от меня на пару секунд.

Бармен наливал ему новую порцию тягучего, тёмного и очень пенного напитка.

Сдув белую шапку пены, охотник сделал большой глоток, потом повернулся ко мне всем корпусом и произнёс:

– Что ты имеешь в виду под этим твоим «денежки пополам»? Ты же не собираешься за меня замуж.

– Пф! – фыркнула я и рассмеялась. – Гастон, ну конечно, я за тебя не выйду. У меня другие планы на эту жизнь. А имею я в виду, что мы разыграем с тобой спектакль. Я сделаю вид, что согласна стать твоей на веки, растрезвоню всем и вся, как я тебя люблю и обожаю и замуж за тебя согласилась…

Сделала театральную паузу, позволяя Гастону осмыслить первую часть Марлезоонского балета.

Он подвигал бровями, покривил ртом, повздыхал, ещё пару раз огласил это место шумной отрыжкой и лишь потом удостоил меня вопросом:

– А дальше что? Ты ведь сама всё понимаешь… Я не хочу жениться, хо…

Махнула рукой и оборвала его на полуслове:

– Не переживай. Никакой женитьбы не будет. Даже до помолвки не дойдёт. Да что там, в тот же день наше счастье будет разбито. Ты получишь золото, отдашь мне половину и оправишься в заведение по типу этого заливать своё горе. Всё же тебя невеста бросила… А бросила не по своей воле…

Я сделала грустные-грустные глаза, всхлипнула и даже слезинку пустила.

Актриса из меня бы точно получилась.

Потом приняла нормальное выражение лица и закончила свой план:

– Нас разлучил злой-презлой министр по миграционным делам. Меня насильно выдают замуж за графа Найтмэра. А если не выйду за него, то меня в Серые пределы депортируют без возможности вернуться в этот прекрасный мир. А ты сделать ничего не можешь… Короче, будешь рассказывать всем, как тяжела твоя доля. Невесту твою монстру в откуп отдали, ну и там дальше сам ужасов придумаешь.

Я умолкла и подождала, что скажет Гастон.

Но он молчал. Пил своё пойло и упорно молчал.

Я постучала ноготками по барной столешнице.

Кивнула бармену, когда он, наконец, принёс две чашки остывшего чаю.

Не выдержала первой и спросила охотника:

– Ну? Как тебе план? Ты согласен? Или ты чересчур богат и легко выложишь своё золото перед собутыльниками?

Он шумно и длинно вздохнул, одарил меня задумчивым взглядом и спросил:

– Тебя правда, что ли выдают замуж за Найтмэра?

– Чистейшая правда, Гас.

Он покачала головой и сказал:

– Тогда ты в полной выгребной яме, Аврора. Мне тебя жаль. Найтмэр – чудовище.

Я демонстративно закатила глаза и издала полный раздражения стон.

Потом произнесла:

– Давай вот без этого драматизма, ладно? Я сама решу, в какой я яме: выгребной или это мой будущий бассейн.

Гастон хмыкнул и произнёс:

– Ладно. Когда начнём?

Я улыбнулась мужчине, кокетливо поправила шляпку, потом повела плечиком и проговорила:

– Прямо сейчас. Зазря что ли красиво оделась?

* * *

Наша с Гастоном маленькая афера прошла на ура.

Мы под ручку явились в клубное заведение, где обычно тусовались знакомые и друзья Гастона, с которым он на меня и поспорил.

Тут играли в карты, пили игристое, пенное и что покрепче. танцевали, пели, короче веселились.

Я громко заверяла Гаса, что счастлива стать его женой.

Расписывала в красках и даже лицах, что ждёт моего суженного, если узнаю, что он мне изменяет.

Пообещала встречать его с разносолами и всегда приготовленной чугунной сковородой (на всякий случай, если провинился). Обрадовала, что нарожаю ему с десяток спиногрызов, вылитых Гастончиков и он будет их всему учить…

Короче, у Гаса дёргались оба глаза. Но он держался. Лыбился, как придурок, и на все мои слова согласно кивал.

Проспорщики скисли и явно уже подсчитывали в уме, кто и сколько выложит золота, чтобы наполнить поясной мешочек.

А потом, по предварительному сговору в нашу компанию влетела запыхавшаяся и раскрасневшаяся Фиона Эллингтон.

– Аврора, беда! Твоё возражение отвергли! Министр прислал ответ, что ты обязана выйти замуж за графа Найтмэра и точка! Твоя прекрасная любовь с Гастоном разрушена! О-о-о, какая трагедия!

– Не может быть! – воскликнула я. Схватила за грудки Гастона, потрясла его и провыла: – Гас, любовь моя! Нас разлучает страшная несправедливость! Меня отдают другому! Я пыталась, честно пыталась противостоять обстоятельствам, говорила, что не выйду замуж за графа, но… Но ты сам видишь эту жестокость!

Выхватила из рук рыдающей Фиона (это сколько она лукового сока себе под глазами намазала, раз рыдает в три ручья?)

Потрясла конвертом перед носом Гастона и упала ему на грудь, тоже изобразила Ниагарский водопад.

Короче, рыдали мы с Финой качественно.

Гастон проводил меня и Фиону домой.

На следующий день, с самого утра, перед самым моим отъездом принёс половину выигрыша.