– Если бы вы внимательно просмотрели досье, – доктор был явно недоволен, и даже Агенту в своем убежище стало неуютно, – вы бы знали, что объект четырнадцать уже сейчас показывает результаты лучше, чем были у остальных клонов. Я думаю, что нам наконец удалось добиться необходимых условий для воспитания агентов, учитывая, что генматериал у них был один и тот же. Остальные… что ж, это вполне нормальный процент выбраковки, учитывая сложность эксперимента.

– Вот уж сложный эксперимент – вырастить десяток пацанов и научить воевать!

Еще один знакомый голос. Агент Бернс иногда приходил к ним «потренировать малышню». Моложе, чем остальной персонал лаборатории, – но в полевые агенты старых не берут. Дядь Вася рассказывал, что Бернса буквально подобрали с улицы, но в это как-то не верилось.

– Агент Бернс. Я не думаю, что вы обладаете необходимыми знаниями, чтобы принимать участие в обсуждении проекта…

– И тем не менее агент Бернс выразил наше общее беспокойство. Эксперимент, который требует больших затрат, тогда как мы могли бы с гораздо меньшим бюджетом просто набрать детей с улиц…

Тут у доктора голос стал ледяным, как холодильный отсек, в котором Агент ненавидел тренироваться:

– Я понимаю, что агент Бернс жалеет о том, что Организация не приютила его в свое время, когда он голодным бегал по улицам. Но я также вынужден констатировать, коллега, что вы абсолютно не понимаете суть проекта.

– Ну, бог с вами. Мне все это известно: и ваша чудесная вакцина, и суперспособности…

– Очевидно, нет. Суперспособности не являются основополагающими. Главное – то, что нам дана возможность воспитать их носителя в полном соответствии с идеалами. Для них нам не понадобится промывка мозгов и прочие варварские процедуры. У нас будут солдаты, в прямом смысле с колыбели верные «Нойе Орднунгу». И я устал объяснять это Комиссии.

– Разумеется. Но Комиссия получала доклады о причинах выбраковки ваших подопечных. Нашу идеологию усвоили далеко не все…

– Я не сомневаюсь, что Комиссия прекрасно информирована обо всем, что у нас здесь происходит…

– Э, док, вот только на меня так смотреть не надо. – Бернс поднял руки вверх.

– Так или иначе, – продолжил гость, – ваш объект четырнадцать способен точно так же взбрыкнуть.

– И вы предлагаете ликвидировать агента, в которого столько было вложено, только потому, что он может «взбрыкнуть»?

– Да поймите наконец, мы не в состоянии вкладывать в него и дальше, и в целях сохранения секретности…

В вентиляционной трубе было пыльно, и Агент, силясь не чихнуть, пропустил конец фразы.

– Так отправь его на задание.

Это сказал куратор.

– Четырнадцатый уже несколько раз выходил на миссии в моем сопровождении и вполне может справиться один. И вы сами убедитесь, на что он способен.

– А если во время миссии он сбежит? – снова гость.

– Вы опять не слушаете меня, коллега. Он верен «Нойе Орднунгу». Для него в побеге нет смысла.

Гость молчал, раздумывая, а Агент не мог совладать с эмоциями. Дядь Вася считал, что он готов к одиночной миссии! Даже доктор Вернер так считал. Зря Агент его боялся. Доктор ведь всегда говорил: все процедуры и тесты и даже коррекция – только для того, чтобы сделать Агента сильнее.

– Ну хорошо, – утомленно произнес гость. – Я свяжусь с Комиссией. Хотя и не уверен, что она одобрит эту… самодеятельность. Следует подобрать задание, которое можно доверить ребенку.

– Он не ребенок, – сказал куратор. – Он боец.

Это верно. Он боец.

Агент допил сок, отнес стакан в подсобку, куда указала хозяйка.

Он не просто боец – он воин «Нойе Орднунга». «Точная копия Воина, – сказал однажды доктор Вернер. – У тебя те же самые гены и та же самая кровь. Это значит, что ты можешь то, на что большинство смертных не способны. Много людей трудились над тем, чтобы создать Воина. Еще больше – над тем, чтобы усовершенствовать его копии. Если у нас получится, ты станешь практически совершенным оружием…»

Конечно, станет. Агент сможет выполнить миссию. И когда он вернется на базу, они увидят, что завершать проект не нужно.

Агент помыл стакан в маленькой раковине и искал, куда бы его поставить, когда услышал шаги за дверью магазина. Увидел, как внутрь зашли два парня в спортивных костюмах, и быстро спрятался за шкафчик с жестяными банками.

– Мир тебе, мать, – сказал тот, что поздоровее.

– Да где его с вами возьмешь, этот мир, – вздохнула тетка. – Знаю я, зачем явились. В подсобку вон идите, там на ящиках написано «консервы».

Агент стоял не двигаясь. Парни зашли в подсобку и, явно делая это не в первый раз, быстро отыскали нужные коробки и в несколько ходок вытащили на улицу.

– Тот ящик, где звякает, – там я вам сливовицы домашней налила. Она крепкая, вместо спирта будет. А с лекарствами – уж извините, на меня и в прошлый раз в аптеке уже косились, не ровен час, в ГСБ потащат…

– Вы наша спасительница, – сказал другой парень, щуплый и белобрысый. – Как все закончится, сам вам памятник поставит. Прямо в столице, на площади.

– Поставят, поставят, – сказала хозяйка, – и без него обойдутся. Вот прямо тут на кладбище, уже скоро. Ваша братия меня в могилу сведет. Да, вот что еще. Сара, которая в центре торгует, говорит: приходили, о вас спрашивали. Кто да что, она не знает, но, я так думаю, из структур. Передайте его голоштанному высочеству, чтобы сидел тихо и не высовывался.

Агент услышал, как зафырчала машина, и вышел наконец из убежища. Тетка уставилась на него с испугом: она явно о нем забыла.

– Господи, а ты что тут…

– Ничего, – сказал он. – Я стакан помыл. Спасибо за сок.

– Запомни, – сказала она строго, – ты тут никого не видел.

– Не видел. – Он кивнул и снова вспомнил, что нужно улыбнуться. – А кто тут был?

– Вот и хорошо.

Тетка с видимым облегчением взяла в банке у кассы ярко-красный леденец на палочке и сунула ему.

– Я пойду, тетя, – сказал Агент. – А то мама вернется и меня потеряет.

Когда он выбежал на улицу, машины уже и след простыл, но дорога тут была одна, и, судя по разговору, «братия» собиралась обратно в горы. Агент сунул леденец в карман шортиков и побежал, постепенно набирая скорость. Грунт мягко ударял о подошвы кроссовок, теплый ветер обдувал лицо. Агент знал, что не его дело – судить о задании, но вот это ему определенно нравилось.

Джон

Было тихо, в медовом воздухе позднего лета раздавался отчетливый птичий щебет. От старых рельсов ощутимо пахло нагретым железом. Парни уложили на них срубленное дерево, и теперь оставалось только ждать.

– А вы слышали про поезд-призрак? – спросил Хантер. Джон по-прежнему именовал его лейтенантом, хотя считалось, что все они здесь – дезертиры и предатели. – Говорят, это похоронный поезд наместника Райхеля. Если в годовщину его смерти ночь выпадет лунная, можно увидеть, как он едет.

Джон зевнул. Родители Хантера были с американского Юга, но вырос он в Гибее, и в голове у него техасские легенды мешались с местными.

– Ты сто раз рассказывал про этот призрак…

– До чего же я любил в детстве такие фильмы, – сказал Фаркаш. – Знаете, там индейцы нападали на поезда. Убивали бледнолицых и все такое.

– И снимали скальп, – кивнул Грант. – А что. Из нас отличное индейское племя получается. Только надо имена придумать. Большое Ухо там, например…

– Угу, или Маленький Хрен. В самый раз для тебя.

– А еще у них лица были размалеванные, – сказал Маллори. – И лошади. На лошадях-то удобнее…

– Вождю надо имя, – не успокаивался Грант. – Джон Острый Коготь, например. Или…

– Как насчет Джон-два-наряда-вне-очереди-если-кто-то-сейчас-не-заткнется?

Джон понимал, что ребята пытаются немного ослабить напряжение перед рывком, и был им за это благодарен. Но все это ему очень не нравилось. И эти рельсы. И поезд.

Никакой железной дороги здесь вообще не должно было быть. Точнее, она была – до войны тут ходили старые пассажирские поезда, развозя людей по маленьким станциям у самых гор. Последний участок дороги – перегон из Нофы в забытый богом Зиф, нынешнюю демилитаризованную зону, – давно уже не использовался. Потом пути разбомбили в нескольких местах, и местные власти не спешили их налаживать – у них и других дел хватало, а дорога и раньше была не слишком рентабельна.

Джон, когда они с ребятами только обосновались здесь, тоже к этим путям присматривался, но потом плюнул, и они мирно зарастали травой.

А потом – совершенно неожиданно – их починили. Причем, насколько Джон знал, официального строительства не объявлялось, и никто не слышал, чтобы какой-нибудь местной компании давали на это грант. Просто как-то раз появились деловитые люди в оранжевых жилетах, буквально за неделю отремонтировали разбомбленные участки и пропали так же незаметно, как и возникли.

Правда, пассажирские поезда ходить так и не стали. Какой смысл? Те села и деревеньки, где раньше располагались станции, либо были разрушены во время налетов, либо просто стояли пустыми: люди переезжали в безопасные места или в города побольше – вроде Новой Надежды.

Зато, как донесли однажды Джону, по путям прошел товарняк. А потом второй. Что мог везти товарный поезд вдоль границы, где давно уже не было ни заводов, ни более-менее функционирующих предприятий?

В следующий раз Джон отправился к железной дороге сам. И, посидев достаточно в леске у путей, тоже увидел товарный поезд. Причем Фаркаш, у которого отец и дед работали на железной дороге, утверждал: поезд не местного производства. Слишком маленький для здешних товарняков: всего несколько вагонов. Ходил неизвестный состав нерегулярно, и это тоже подсказывало, что ничего хорошего он не везет.

Местные власти на таинственный поезд не обращали внимания. Джона это не удивляло – они и хефашские пикапы со взрывчаткой умудрялись не замечать.

Короля из Джона не вышло, но земли вокруг лагеря он привык считать своей вотчиной. И если официальным властям наплевать, кто и что к ним возит, значит, заняться поездом предстоит ему.

– Я вестернов не смотрел, – сказал он повесившему нос Гранту. – Ее величество не позволяли. Дурное американское влияние, экспансия низкой культуры.

Бойцы, кажется, собрались высказать сочувствие, но тут Маллори сказал:

– Едет.

Капрал всегда все слышал раньше всех, будь то поезд, самолет или очередной отряд гвардейцев. Впрочем, в последнее время гвардейцев за ними почти не посылали. Видно, его величество полностью разочаровался в сыне и не верит, что тот способен хоть как-то угрожать королю.

Замолчали – и через некоторое время дальний стук колес услышали все. Грант и Тейлор отбежали дальше вдоль насыпи.

По мнению Джона, товарняк был самым обыкновенным. Но само его присутствие здесь, неумолимое приближение по чуть гудящим в тишине рельсам наводили тревогу – Джон невольно вспомнил о Хантеровом «призраке». Он суеверно испугался, что состав возьмет и переедет препятствие; может, и вправду нужно было послушать Гранта и взорвать рельсы…

Однако же поезд замедлил ход и остановился, немного не доехав до поваленного дерева. Застыл. Машинист, очевидно, думал, стоит вылезать или нет, и Джон замер в своем укрытии. Наконец дверь тепловоза распахнулась, из кабины выпрыгнули двое и направились к дереву.

Дальше все и впрямь было похоже на вестерн. Джон с Маллори кинулись на них, одного Джон ударил сзади по затылку, другого обезвредил Маллори. Джон обернулся и увидел, как Фаркаш запрыгивает в кабину.

Машинист замычал; Джон перевернул его к себе лицом, как следует приложил о дерево.

– Что везете?

Тот молчал, подбородок у него трясся.

– Что вы, мать твою, везете?

Маллори сказал второму:

– Слышал, что спрашивают? Будешь отвечать?

Тот вдруг залопотал на чужом, смутно знакомом языке.

– Это что, командир? Идиш?

Джон прислушался, уже надевая на машиниста наручники.

– Это немецкий, Мэл.

Пленников оттащили в сторону, примотали на всякий случай к деревьям и оставили под надзором капрала. Джон кивнул Фишеру:

– Так. Осторожно. Мы не знаем, что там внутри. И кто.

– Да гранатой внутрь шибануть, и все дела.

– Мы не знаем, что там, – повторил Джон.

Невдалеке затрещали ветки: вторая группа бежала вдоль поезда.

Фаркаш высунулся из кабины: