Ну, по крайней мере, пытались сдерживать. После очередного перемирия с Хефасом приграничные области стали раем для не доехавших до дома солдат, мелких и крупных наркобаронов и продавцов оружия. В первые дни Джону с его компанией было не до порядка – к стыду принца, к наркобаронам им приходилось наниматься в охрану, чтобы не умереть с голода. Но потихоньку они примелькались, стали обрастать оружием, бойцами, в том числе и болтавшимися без дела военными – вернее, теми из них, кто предпочел обычному мародерству членство в «банде Бенджамина». Он прекрасно понимал, что горный отряд – не королевская гвардия, так что правил было мало. Не трогать гражданских, не колоться, не пить на посту. В основном те, кого брали в отряд, справлялись – только одного Джону пришлось пристрелить, когда тот, накурившись отчаянной дряни, стал посреди ночи размахивать в лагере пистолетом. Остальным, чтобы охолонуть, обычно хватало усиленной физподготовки или отсидки в яме для продуктов, которая здесь заменяла гауптвахту.

Постепенно они стали выживать со своей территории мелких бандитов, мародеров и не слишком крупных торговцев – без зазрения совести конфискуя у них оружие и деньги. С главным местным доном они до сих пор были на «вы», но умудрились и с ним добиться кое-какого равновесия.

Так что на «хаос» Джон обиделся и не досидел тогда до конца беседы – уверенность его собеседников стала сильно напоминать апломб собственного крестного. Генерал Декель считал, что владеет миром, – потому что владел оружейной монополией в Гибее. Даже очевидное поражение в перевороте не поколебало этой уверенности. Джон видел его глаза перед тем, как тот сбежал.

Он надеялся, что крестному, где бы он ни был, сейчас славно икается.

Он отправил одного из новых бойцов проследить за «доброжелателями». Бедняга так и не вернулся. В газетах написали, что очередного террориста застрелили при задержании. А те любители порядка испарились, как не было.

А если предположить, что и железная дорога, и поезд на ней – их рук дело?

Джон уже понимал, что сделал глупость. Следовало приставить машинисту пистолет к виску и велеть гнать прямо к месту назначения. И там, на месте уже – разбираться, что это за люди. А они набросились на оружие, как младенец на игрушки. А теперь поздно…

– Но почему не самолет? Почему поезд? Казалось бы – бери частный джет, грузи и лети…

– У поезда есть преимущество, – сказал советник Маркус. – Его не видно на радарах.

Ну да; воздушное пространство над границей все-таки охраняется лучше. А вот товарняк на путях, которые управлением ГЖД давно списаны? Работай нормально железнодорожная служба, не прошел бы, конечно, и товарняк. Но в этом проклятом краю после войны ничего как следует не восстановили.

– А может, везут негабаритный груз, – вставил Грант.

И оружие – часть груза, если представить, что они заново осваивают «завод Уоллера»…

– Это что же получается? Кто-то обустраивает цеха в Лидии у нас под носом, не сказавшись баро Иессею?

– Можно сообщить куда следует. Пусть ГСБ с этим разбирается.

На Маркуса покосились с недовольством.

– Нет уж, – решительно сказал Джон. – Разбираться будем сами. Я предлагаю навестить завод. Хотя бы сходить на разведку, раз уж мы не подумали приехать с музыкой…

– Его высочество, полагаю, хочет сам возглавить разведку? – будто между прочим осведомился Маркус. Какое уж там высочество… Но Маркус – как и Тейлор, как и прочие – продолжал считать, что Джон не обычный преступник, которого до сих пор не поймали только потому, что не слишком усердно за ним охотились, не один из «горных братьев», которых хватало по обе стороны границы, – а принц.

Он сперва возражал, потом стал подыгрывать. Потому что даже если сам он не надеялся когда-нибудь вернуться ко двору, его ребятам нужно было знание, что они – не кучка дезертиров, а гвардия отвергнутого принца, который рано или поздно займет трон.

Джон даже сделал это своей обязанностью – поддерживать веру в их легитимность, в собственную избранность, в справедливость, в конце концов, хотя самому они казались дешевыми иллюзиями.

– Его высочество подумает, – сказал он.

В этот момент в палатку ввалился Фаркаш, запыхавшись, – он явно боялся что-то пропустить. Спустя полминуты вошел и Док, раздраженно вытирая руки.

– Кофе мне будет? – спросил он.

Джон, оказавшийся ближе всех к термосу, налил и протянул ему кружку.

– Так вот про жмурика, – сказал Док, хлебнув. – Из меня сами знаете какой патологоанатом. Тем более я не думаю, что вас интересует, когда он в последний раз жрал и что именно. А что отравился он цианидом, так тут вон даже высочество раньше меня догадалось.

– Ты одежду проверил? – Джон подумал и выплеснул остатки кофе себе в кружку. Он был чересчур горячим и терпким, потому что подогревался уже не в первый раз.

– Проверил. Следилок нет. Трубу его вы куда дели?

– Оставили в поезде, вдруг кто звонить будет – ребята отзовутся.

– Ну слава бабочкам. Он чистый. Нормальный вес. Белоручка, ногти целые, маникюр. Если кто и таскал оружие в поезд, то не он. Судя по туфлям и по ногам, он больше времени сидел в офисе, чем бегал. Это не кофе, а гребаный гудрон, как вы это пьете.

От кофе и правда пахло горячим асфальтом.

– А еще у него наколка. Вот здесь. – Док хлопнул себя по плечу и тут же сплюнул и постучал по дереву. – Похоже на эмблему. Я сфотографировал.

Джону как командиру первому подсунули телефон под нос. На плече у покойника были вытатуированы буквы. Одна в другой: будто и вправду эмблема. Сперва он решил, что это старый язык, но тут же понял – нет.

– Готический шрифт. Вот это «О», а вот это, похоже, «Н»…

Что он сказал перед тем, как принять яд?

– Нойе Орднунг, – вслух повторил Джон.

– Что?

– Новый порядок, – перевел советник.

– Это какое-то тайное общество, – оживился Фаркаш. – Новая мафия. Вот баро Иессей повеселится…

– Молодежь, – презрительно сказал Док, хотя был старше Фаркаша всего на год. – Все бы вам романтизировать. Вы сюда еще масонов приплетите. Иллюминатов.

Может, иллюминаты и ни при чем, но Джона не покидало чувство, что они столкнулись с чем-то куда более серьезным, чем молодчики Иессея. Он позвонил ребятам, которых оставил около поезда: все спокойно, на связь никто не выходил.

– Ладно, – сказал Док, – может, поговорим о слоне в комнате? Я про твоего ребенка, Джон.

Странно это прозвучало: «твой ребенок».

– Откуда же мне знать, что он мой, – со странной неловкостью проговорил Джон.

– Ну да, – фыркнул Тейлор, с которым они когда-то вместе ходили в увольнительные, – его высочество себя не берег, я-то помню…

– Ты тоже не отдыхал.

– Ну, я-то подбирал остаточки.

– Джей-Би, – сказал Док. – Сентиментально, а?

– Да какого!.. – разозлился Джон. Ему не хотелось думать о мальчишке. Как будто других забот не хватало. – Я тогда много пил, вот Тейлор подтвердит. Может, я с ней и спал. Может, я сделал ей ребенка. А может, она просто хотела обеспечить сыну будущее. Можно подумать, она первая такое заявила… – Он криво улыбнулся. – В любом случае какой из меня отец?

– Дурное дело, – начал Док, но под взглядом Маркуса примолк.

– Документы, – сказал советник. – У ребенка должно остаться хотя бы свидетельство о рождении. Если мать успела позаботиться о письме, она должна была положить документы.

– Я спрошу у него. Посмотрю в рюкзаке. Давайте пока вернемся к нашему… немецкому генералу.

– Не был он генералом, – сказал Док. – Такого искривления позвоночника при военной выправке не бывает.

Ничего не сходилось. Пусть не генерал, но явно какой-то чин – не будет же обычный бандит, да пусть хоть и иллюминат, носить с собой ампулу цианида?

Он вдруг обнаружил, что уже несколько минут кружит вокруг стола. Ребята не обращали внимания, видно, привыкли к его манере думать.

– Зачем ему было принимать яд?

– Испугался. – Тейлор попытался пожать плечами, охнул и извиняющимся жестом погладил ребра.

– Кого? Меня? Но с чего бы?

Вернее, с чего бы – так?

– Что ты ему сказал, командир? Там, в машине? – спросил Грант.

Джон остановился.

– Только спросил, знает ли он меня…

Их прервал дневальный:

– Сэр. Мы все подготовили. Скоро закат…

Верно; на закате не хоронят.

– Идемте.

Агент

Оставшись один, Агент снова разозлился на себя за то, что не сумел нормально сгруппироваться. Заработал перелом, как ребенок. Но палатку все равно нельзя было сейчас обыскать, пользуясь отсутствием командира, – у входа поставили часового, и тот через освещенные стены наверняка увидит его силуэт. Так что пока оставалось ждать. Он попытался прислушаться к тому, о чем говорили на собрании, но не смог разобрать слов: слишком далеко.

Он вздохнул и поудобнее устроился на кровати. Взял в руки странного трубочного чертика. Может, это следилка? Но ведь Док делал игрушку у него на глазах…

У чертика была ехидная морда, почему-то напоминавшая Бернса.

Агент тихо захихикал:

– Агент Бернс, вы не выполнили задание. Вы заслужили коррекцию.

Он потянул игрушку за прозрачную лапу, растягивая ее до предела, так, чтобы точно стало больно; но, когда пластик уже готов был порваться, отпустил. Притворяться стало неинтересно; на самом деле черт совсем не похож на Бернса и коррекции не заслужил.

– Я тебя переназову, – пообещал он чертику шепотом – чтобы, если его прослушивают, никто не узнал, что он разговаривает с игрушками.

На всякий случай он спрятал подарок под подушкой. И вспомнил о конфетах, которые дала ему женщина в магазине. Осторожно извлек их из карманов шорт и принялся изучать. Не считая большого красного леденца, который Агент спрятал в рюкзак, конфет оказалось пять: две в фантике с изображенным на нем апельсином, еще три – в темной гладкой бумажке с нарисованной коровой. Агент долго перебирал их, потом развернул одну с апельсином. Апельсины пару раз покупал ему дядь Вася, говоря, что в них витамины. Может, и мозги от таких склеиваются не сильно.

Он развернул конфету и сунул в рот; по языку расплылась сладость с кислинкой, ничем не хуже мороженого. Отогнал мысль о том, что лакомства не заслужил, закрыл глаза и прислушался.

Когда леденец полностью рассосался, Агент облизал губы и стал осматривать палатку. Не слишком просторная – хотя, если убрать вторую походную кровать, места достаточно для одного. Напротив кровати стоял раскладной стол с двумя стульями, маленький несгораемый шкаф (вот его нужно будет осмотреть), странная тряпочная этажерка с одеждой и обувью. Агент почему-то думал, что жилище принца должно быть побогаче. Как-то раз на задании в Саудовской Аравии дядь Вася показывал ему дворцы, где жили король, его братья и сыновья. Агент тогда во все глаза разглядывал дворцы и небоскребы. Но в гостинице куратор сказал ему:

– Эти люди думают, что владеют миром. Но на самом деле ты сильнее их. Потому что ты – боец Организации, и, если Организации понадобится их жизнь, ты придешь и возьмешь ее. И против тебя, если ты хорошо обучишься, все их богатство будет бессильно.

Агент тогда решил тренироваться усерднее, он сделал тем вечером лишних три круга по парку и хотел больше проплыть и в бассейне – но дядь Вася ему не дал и отчитал, что он зря привлекает внимание.

Агент представил себе золоченую палатку с расписным минаретом и захихикал.

Внезапно снаружи кто-то запел. Агент вслушался в слова:

«Чем одарить мне тебя, дитя?
Как ты быстро, малыш, возмужал…
Чем же теперь одарить тебя?» —
Ангел Божий опять вопрошал^[2].

Это было странно. В лаборатории никто не пел, и он не думал, что в военном лагере кто-то будет таким заниматься.

«Дал тебе я все то, что способен был дать:
Острый взор, и улыбку, и легкость, и прыть,
Сердце чуткое, душу, и голос, и стать…
Чем еще мне тебя, о дитя, одарить?»

[2] Здесь и далее цитируются отрывки из песни «Ma Avarech» (слова Р. Шапиро, музыка Я. Розенблюма) в переводе Н. Гуринович.