– К тому же очень важна подходящая обстановка, – напоминает она, подмигивая.

Сначала я должна забыть свое прошлое. Забыть о гибели двоих американцев. Забыть о Пьере, запертом в русском модуле. Забыть саму необходимость все это забыть. Иначе мне ни за что не расслабиться с Симоном. Такое впечатление, что я сдаю экзамен, цель которого – не вспомнить курс, как когда-то в университете, а, наоборот, добиться девственной пустоты в голове.

Ужин доставляет обоим удовольствие. Ученые делятся воспоминаниями, приводя все больше подробностей.

После еды Симон отлучается, чтобы взглянуть на модуль, служащий тюрьмой для Пьера. Решено снова встретиться через полчаса в наблюдательном куполе.

У себя в каюте Алиса выбирает одежду посексуальнее: черную майку и черные атласные шорты, демонстрирующие ее гордость – красивые ноги. Для создания в наблюдательном куполе нужной атмосферы она захватывает с собой электрические свечи и маленький проигрыватель, чтобы слушать с Симоном «Гимнопедии» Эрика Сати^[19].

Ровно в полночь по всемирному времени ученые сходятся под итальянским наблюдательным куполом. Симон тоже приоделся: на нем такие же, как у нее, черные майка и шорты. Еще он принес с собой термос шампанского.

– Прямо свидание при свечах, при свете луны, если не замечать, что свечи электрические, а светит нам… сама Земля.

Он подает ей термос. Алиса пьет из горлышка шипучее вино, потом то же самое делает он – правда, торопясь и давясь, отчего вокруг них начинают кружиться золотистые капли.

Трусить положено ему, а страшно мне. Редко когда я так робела, даже при первом прыжке с парашютом над египетскими пирамидами.

Они несмело целуются. Удивляясь собственной решимости, Алиса сама раздевает Симона чуть ли не догола, не посягнув только на трусы. Потом стягивает с себя майку и шорты и остается в бюстгальтере и в черных кружевных трусиках.

Оба парят почти нагие под куполом, среди капель шампанского, поблескивающих, как звезды; позади них светится ярко-синий земной шар.

– Что, если кто-нибудь подглядывает за нами с Земли в телескоп? – бормочет Симон.

Она привлекает его к себе, чтобы поцеловать. Алиса сильно его удивляет тем, что сама проявляет инициативу под музыку Эрика Сати. Но оба так взволнованы, что телесного слияния не выходит. А тут еще невесомость…

Алисе попадает в глаз капля шампанского.

– Первый блин комом, – говорит Симон, вытирая ее слезу. – Так было сказано при первом запуске ракеты «Аполлон» в январе 1967 года.

– Это когда трое погибли, а старта так и не произошло? – усмехается она.

– Вот-вот.

– Дальше пошло лучше?

– Да, следующая ракета, кажется, взлетела, – ласково отвечает Симон, гладя ее округлые плечи.

– Это хорошо. Не будем ждать, запустим «Аполлон-2» прямо сейчас. Было бы самое время перейти на «ты», если бы мы не сделали это уже давно.

Она делает громче «Гимнопедии», отпивает еще шампанского, сжимает бедрами бедра Симона и льнет грудью к его груди.

Их губы встречаются вновь.

Став одним целым, они плывут в невесомости под прозрачным куполом.

Вот сейчас эта чертова невесомость очень даже кстати.

Проходит несколько минут, и она чувствует нестерпимый напор, зародившийся в животе и добравшийся до горла.

Что со мной?

Всю ее прошибает током, позвоночник подобен жерловине вулкана, по которой поднимается лава. Взор затмевает белая пелена, дыхание прерывается, сердце, наоборот, бешено колотится.

Кажется, я сейчас умру.

На протяжении нескольких секунд ей кажется, что ее швыряет огромными волнами. Легкие распирает, из глотки вылетает истошный воль, все накопившееся в ней напряжение выбрасывается наружу.

Это ОНО.

Мозг, достигший вершины упоения, отказывается мыслить, перед глазами мелькает калейдоскоп немыслимых красок.

Я умираю…

Но в ушах звучит голос ее матери: «В тот момент, когда гусеница думает, что ее жизни настал конец, она превращается в бабочку».

То, что я сейчас переживаю, сродни полету. Вот чего искала моя душа, освобождаясь от тяготения…

Алиса отделяется от Симона и плывет под куполом одна, глядя в пустоту, с приоткрытым ртом.

– Все хорошо? – интересуется обеспокоенный Симон.

Она не отвечает, на ее губах застыла улыбка, в глазах стоят слезы.

– Ты уверена, что все хорошо? – повторяет он.

Ей не хочется разговаривать. Ее покинула вся энергия.

Ну вот, приплыли. Я больше ни о чем не думаю. Обо всем забыла. Забыла, кто я, где я, какой сегодня день. Я в состоянии полнейшего отсутствия, какая же это прелесть! Осталось одно желание – смеяться.

Потом возникает сложное ощущение радости, полного расплавления и трепета конечностей.

Ее разбирает смех, Симона тоже.

Ей щекотно сразу всюду, все тело покалывает, но она знает, что огромная опустошающая волна осталась позади.

– Еще!.. – требует она шепотом.

Они начинают опять. Экспериментальный этап остался в прошлом. У Алисы растет чувство, что ее ощущения усилились в десять раз. Открытия позади. Настал черед познания.

Наконец они засыпают, нагие и переплетенные. Она, брюнетка с розовой кожей, и он, белокожий и седой, образуют вместе символ Инь и Ян, медленно вращающийся под прозрачным куполом на фоне голубой Земли.

16

Этим утром кофе кажется Алисе особенно ароматным. Все ее восхищает, даже напечатанный на пищевом принтере круассан.

– Спасибо, – говорит она.

– За что?

– За то, что сделал меня другой.

У нее и впрямь ощущение, что она изменилась. Ее лицо, обычно озабоченное, теперь разгладилось.

– Я теперь тоже другой, – сообщает Симон. – На мой вкус, все эти продукты – такая вкуснятина!

В голову Алисы приходит блестящая мысль. Она ставит свой термос с кофе, поворачивается к приборам и опускает рубильник, выключая всю связь. Вместо зеленого огонька загорается красный.

– Ты что творишь?!

– Мне надоели земляне. Вдруг у них по всей станции спрятаны микрофоны и камеры? Раз возникло такое подозрение, лучше все вырубить. Не желаю больше с ними разговаривать. Единственная связь, которую я хочу сохранить, – с тобой. Хочется, наконец, немного покоя и интима.

Несколько дней они блаженствуют, позабыв о Пьере, который, запертый в своем модуле, как ни странно, совсем о себе не напоминает.

Днем они увлеченно занимаются проектом «Метаморфоза», вечера посвящены у них занятиям любовью во всех позах, допустимых в невесомости.

Наконец, утром седьмого дня Симон заявляет:

– Алиса, мы не можем больше жить только любовью и научными экспериментами, отрезанные от мира.

Мне надо уйти от ответа.

– Ты прав, еще нам нужны игры на сообразительность. Отгадай загадку: первое – болтун, второе – птица, третье – в кафе. Все вместе – десерт. Эту шараду загадал мне недавно один знакомый, я еще не нашла ответа. Он предупредил, что это легче легкого.

– Я серьезно, Алиса! – сердится Симон, возмущенный ее легкомыслием.

Можно ли сказать ему, что наконец-то все успокоилось, что я больше не хочу связываться с мерзостью, смертью, чужим судом, не хочу объяснять, чем занимаюсь? Хочу любить и создавать моих гибридов, больше ничего.

– Мы должны восстановить связь с Куру, – настаивает он.

– Зачем? – игриво спрашивает она.

– Затем, что мы – астронавты МКС.

Как ему внушить, что там, у них, царствует страх, а здесь, у нас, – любовь?

Симон не сдается:

– Мы должны с ними связаться. Это наша обязанность, Алиса.

Неужели ты не ценишь свою удачу – разделять со мной эту великолепную изоляцию?

Она, разочарованно вздыхая, следит, как он нажимает кнопку включения связи и устраивается перед экраном компьютера.

– Вызываю Куру! На связи МКС, Симон Штиглиц.

На экране появляется мужчина в тенниске, с несколькими ручками в кармашке. Вид у него донельзя озабоченный.

– Наконец-то! – кричит он. – Как вас угораздило вырубить связь?

– Техническая неполадка, для ее устранения потребовалось время. Это отсутствие связи с нами так вас взвинтило?

– А-а, вы, значит, не в курсе… – тянет мертвенно-бледный собеседник.

– Не в курсе чего? – пугается Симон.

Человек на экране вытирает платком мокрый лоб и бормочет:

– Оно… она…

Он дышит, как паровоз, у него каша во рту.

Стоит ненадолго отвернуться – и пожалуйста, все летит в тартарары. Это как в детстве: закроешь глаза – и наверняка получишь проблему, когда откроешь.

– Успокойтесь и объясните толком, что у вас там творится! – приказывает Алиса.

– Никто не понял, как так вышло, раз – и все полетело вверх тормашками…

– Что полетело?! О чем это вы, черт возьми?

– В общем… словом… Сначала все надеялись, что обострение пройдет, как всегда бывало, но потом…

– Давайте сначала, – умоляет Симон. – Ваши намеки совершенно неясны.

– Ну, как… Все началось с… с пряди волос. Подумаешь, прядь волос!

– Какая еще прядь? Что за чушь? – взрывается Симон.

– Прядь, вылезшая из-под чадры… В Тегеране полиция нравов задержала женщину, у которой из-под чадры выбились волосы.

– Что дальше?

– Дальше нашли ее труп. Выяснилось, что ее пытали и насиловали. Это стало искрой, от которой рванул порох…

– Как после похорон Махсы Амини^[20] в 2022 году? – перебивает его Алиса. – Молодые иранки вышли на демонстрацию?

– Да… это сначала. На мирную демонстрацию, устроенную ассоциациями борьбы за права женщин. Стражи Исламской Революции разогнали их с непропорциональным применением жесткости. Манифестантов хватали и вешали, чтобы это служило примером. В основном женщин. Эти казни подействовали на многих иранок и иранцев, как удары током. Ненависть к так называемым «продажным бородатым старикам муллам, правящим страной» разгоралась как пожар. В конце концов человек, чью дочь, схваченную полицией нравов, тоже пытали и насиловали, а потом казнили, решил перейти к действиям. Он был инженером-атомщиком с доступом к критически важным объектам… При помощи родственников и нескольких коллег-единомышленников он раздобыл боеголовку от тактической ракеты и привез ее на парковку Государственного совета, где как раз собрались все муллы и члены правительства. Взрыв почти полностью снес весь центр Тегерана. Глава Корпуса стражей революции поспешил объявить это диверсией израильских спецслужб и запустил ракету по Иерусалиму.

Сотрудник ЦУПа в Куру так тараторит, что закашливается.

– Отдышитесь, – советует ему Симон.

Рассказчик, передохнув, продолжает:

– Ракету перехватила противоракетная система «Железный купол»^[21], она взорвалась в воздухе. Израиль тут же отреагировал и ударил ракетами по пусковым установкам иранских ракет, которые могли представлять ядерную угрозу. Результат – куча разрушений. ООН почти единогласно осудила Израиль. Но ящик Пандоры уже открылся… Северокорейцы, поддерживающие Иран, напали на Южную Корею, но та сумела перехватить их ракеты при помощи того же самого «Железного купола», купленного незадолго до этого у израильтян. Южная Корея, как и Израиль, ответила ракетным ударом по предполагаемым ракетным шахтам противника и по предполагаемым местам производства его ядерного оружия.

Рассказчик делает еще паузу, чтобы отдышаться.