Однажды американский писатель Артур Кестлер^[5] решил написать книгу об ученых-обманщиках. Он опросил ученых, заверивших его, что наиболее жалкий обман позволил себе Пауль Каммерер. Этот австрийский биолог сделал свои главные открытия в 1922–1929 гг. Красноречивый, обаятельный и пылкий Каммерер утверждал, что «любое живое существо способно адаптироваться к изменениям среды, в которой обитает, и передавать эти свои новые свойства потомству». Эта теория, родственная «трансформизму» Жана-Батиста Ламарка^[6], идет вразрез с теорией Дарвина, считавшего, что выживает только особь, уже родившаяся адаптированной. Для доказательства обоснованности своих утверждений доктор Каммерер демонстрировал впечатляющий эксперимент. Он брал горных жаб, привычных к сухой холодной среде, и помещал их во влажную жару. Жабы, обычно спаривавшиеся на земле, стали спариваться в воде. Чтобы не соскальзывать с мокрых самок, самцы отращивали на пальце черный бугорок и цеплялись им за самок при спаривании. Эта благоприобретенная особенность передавалась потомству, рождавшемуся уже с этим черным бугорком на пальце. Жабы сумели измениться и приспособиться к новой среде.

Каммерер с успехом защищал свою теорию по всему миру. Но как-то раз группа ученых предложила продемонстрировать ее профессионалам. Однако накануне демонстрации в лаборатории ученого вспыхнул пожар, в котором погибли все жабы, кроме одной. Пришлось Каммереру показывать единственного выжившего самца с черными отметинами на пальцах. Ученые изучили земноводное при помощи лупы и расхохотались: оказалось, что пятна нанесены искусственно, путем подкожного впрыскивания туши. Каммерера осмеяли. От него все отвернулись, ему запретили заниматься наукой. Дарвинисты праздновали победу.

Вскоре после этого публичного унижения в лесу нашли его труп. В кармане мертвеца лежало письмо, в котором Каммерер написал, что «хочет умереть на природе, а не среди людей, которых так разочаровал». Самоубийство окончательно его дискредитировало.

Однако, работая над своей книгой «Дело о жабе-повитухе», Артур Кестлер встретился с бывшим ассистентом Каммерера, который признался, что это он был причиной беды. По просьбе группы ученых-дарвинистов он поджег лабораторию и подменил последнюю жабу-мутанта с шишкой на пальце на другую, обычную, которой ввел тушь под кожу.

Следствие, проведенное позднее, доказало, что Каммерер не совершал самоубийства и что найденное при нем письмо было подделкой. На самом деле это было убийство, замаскированное под самоубийство: в полицейском рапорте говорилось, что пистолет был зажат в правой руке, а пуля пущена в левый висок.

Энциклопедия относительного и абсолютного знания

9

Из громкоговорителя звучит обратный отсчет:

– 4… 3… 2… 1… Пуск!

Ракета взлетает в густых клубах желто-белого дыма.

Единственную пассажирку вдавливает в кресло.

Первые восемь минут ракета тратит на отрыв от земной тверди. Кабина вибрирует, Алиса сжимает зубы, от колоссального ускорения натягивается кожа у нее на лице.

Пока происходит взлет, биолог вспоминает события последних недель. После пресс-конференции, покушения и посещения музея Бенджамин Уэллс выполнил свое обещание: помог ей организовать работу в более безопасном месте. Правда, несколько удаленном…

Сначала он распорядился об «очистке» ее секретной лаборатории. Алиса смирилась, просто решила не присутствовать при эвтаназии Эжена, Марии-Антуанетты и Жозефины. Бенджамин дал ей гарантию, что три гибрида не мучились и что их трупы сожгли во избежание анализа останков.

После этого он развернул кампанию против Диего Мартинеза: утверждалось, что тот всего лишь прочел досье «Метаморфозы», а все остальное попросту сочинил. Уэллс отстаивал одну-единственную версию: что это был всего лишь проект среди сотен других, так и не достигший стадии осуществления. Население поддалось уговорам, и имя журналиста встало в один ряд с именами прожженных сторонников теории заговора и других известных паникеров, кишащих в блогосфере. Вопреки всему этому Мартинез ухитрился издать книгу, где поведал о пережитом, и попытался прорекламировать ее в прессе, но ему раз за разом отвечали: «Какие ваши доказательства?» На это у него был только один ответ: «Клянусь, я все видел собственными глазами!»

Алисе оставалось собрать вещи и тайно перелететь в Южную Америку, во Французскую Гвиану.

Бенджамин Уэллс использовал свой статус министра, чтобы поселить ее в Космическом центре в Куру, где она прошла ускоренный курс подготовки к космическому полету. Техника подготовки и обучения значительно усовершенствовалась, так что всего за три месяца она постигла все, что требовалось. Ей повезло, ежедневные занятия спортом закалили ее сердечную мышцу и наделили мускулатурой спортсменки, благодаря чему она без труда прошла все этапы медицинского отбора.

Ракета рвется ввысь.

Алиса не может не вспоминать Эжена, Марию-Антуанетту и Жозефину.

Они не просили, чтобы я их создавала, и были принесены в жертву. Как он их назвал? Моими «черновиками»…

Бедняжки, их даже не похоронили. Они стали мучениками науки. Первыми, кто заплатил собственной жизнью за успех моих опытов.

Ее скручивает приступ невыносимой боли в животе.

Только не это! Не сейчас!

Она корчит гримасу.

«Ее» болезнь. Когда она ее отпустит? Болезнь напоминает о себе по малейшему случаю, не давая никакой передышки.

Алиса помнит как сейчас, с чего все началось. Первый раз это совпало с первыми месячными: ей показалось, что в животе пробудился вулкан. Она спросила у матери, нормально ли испытывать такую боль, и получила утвердительный ответ.

Дальше муки только усиливались. Все женское окружение успокаивало ее, что это обязательно пройдет. Бабушкина подруга даже сказала: «Это кара Еве за то, что съела яблоко: женщины рожают в муках, но даже когда не рожают, все равно им очень больно».

Мать все-таки отвела ее к врачу, который обронил:

«Эндометриоз».

Потом врач объяснил, что это распространенное гинекологическое заболевание: им страдают десять процентов женщин во всем мире. И добавил, что многие живут с этим от полового созревания до менопаузы – и ничего, справляются. В утешение он сказал, что от этого недуга страдала сама Мэрилин Монро, но это не помешало ей стать самой обожаемой женщиной на свете.

Надо же сморозить такую глупость! Мэрилин Монро страдала депрессией и очень плохо кончила.

После того приема у врача Алиса, еще подросток, сказала себе:

Я всю жизнь буду страдать. Нормальная сексуальная жизнь будет не для меня. И детей у меня, наверное, не будет.

С тех пор она замкнулась. Боль, невыносимая и накатывавшая приступами, приучила ее к одиночеству, заставляла прятаться. Алиса очень быстро уяснила, что ей не с кем поговорить о своей беде.

Уж не происходит ли слово maladie^[7] от mal à dire?^[8]

Но сдаваться эндометриозу она не хотела, искала лазейку – и нашла: это было вероятное научное объяснение ее состояния.

По одной из теорий, его вызывает определенная последовательность в геноме, остаток неандертальского ДНК. Когда-то сапиенсы и неандертальцы могли образовывать пары, заниматься любовью и рожать детей-полукровок.

Дальше наступил период, когда у этих двух видов уже не получалось вместе заводить детей. В конце концов неандертальцы вымерли. Тем не менее в генетическом коде Homo sapiens все еще присутствует в среднем 1,8 % генов Homo neanderthalensis.

Для проверки этой гипотезы Алиса произвела анализ своего собственного генома. В ее ДНК оказалось не 1,8, а 2,7 % последовательностей генов от предков-неандертальцев.

Вот и источник моей проблемы. Мои далекие предки-сапиенсы немножко «переборщили» с любовью к неандертальцам. А я теперь мучаюсь от боли. Вот где надо искать ключик.

Обуздание своей болезни превратилось в одну из главных целей ее жизни.

Из плохого порой можно извлечь что-то хорошее.

Первые ее исследования были посвящены заболеваниям, вызываемым остатками генных последовательностей, полученных от «иных» разновидностей древнего человека. Так Алиса пыталась понять, как фрагменты генетического программирования вымерших разновидностей влияют на современного человека. Она подходила к этому явлению как к сбою устаревшей компьютерной программы, нарушающему нормальную работу новой.

Вдохновленная желанием покончить со своими мучениями, она добилась блестящих результатов, попала в число самых многообещающих молодых ученых своего поколения и получила стипендию от Национального центра научных исследований^[9] для завершения своей первой научной работы на тему «Взаимосвязь между эндометриозом и остатками генов древних разновидностей человека». Эта ее работа была даже отмечена престижной международной премией.

Но ей было не до почестей и не до медалей. Алиса мечтала о победе над болью и о том, чтобы помочь двумстам миллионам женщин всего мира, страдающим, подобно ей, от этого ужасного недуга.

Вся моя жизнь была подчинена боли.

Пока Алиса размышляет, пламя у нее внутри неожиданно унимается. Она облегченно переводит дух.

Отпустило. Налетело, как гроза, и прошло.

Алиса Каммерер смотрит в иллюминатор.

Я со скоростью молнии пронзаю земную атмосферу.

Она вспоминает отца, привившего ей страсть к полетам. Вспоминает тот день, когда открыла это фантастическое ощущение. Ей было шестнадцать лет. Как-то в воскресенье, гуляя с друзьями, она рискнула: ей привязали к лодыжкам резинку, и она прыгнула с моста в пропасть.

Очень сильное, но слишком мимолетное ощущение.

Однако Алиса успела заметить, что в падении меньше думала о своей болезни. Это подтолкнуло ее к повторению опыта.

Полет позволяет отрешиться от будничных проблем. Полет – универсальное лекарство, врачующее на время телесные и душевные раны.

Ей стало интересно наблюдать за всеми летающими созданиями: стрекозами, бабочками, птицами и, конечно, летучими мышами. На каникулах она уходила из дома ни свет ни заря с фотоаппаратом и с микрофоном, чтобы снимать все, что летает, и записывать их песни.

Потом Алисе захотелось перейти к опытам более высокого уровня. В сопровождении отца она попробовала прыжки с парашютом. Ей на всю жизнь запомнился прыжок с вершины пирамиды в Гизе под Каиром.

Полторы минуты свободного падения. Волшебное парение над волшебным местом.

Но в свободном падении обнаружилась помеха – шум ветра. Он стал тише только после того, как раскрылся парашют, спуск стал медленнее и равномернее.

И тогда она сказала себе:

Только с высоты, на расстоянии, на некотором удалении, можно понять происходящее на поверхности земли.

Она продолжила поиск не такого шумного способа полета. Отец предложил ей прыжки с парапланом на острове Реюньон в Индийском океане. Вдвоем они прыгнули с высокого холма над заливом Сен-Лё.

То было невероятное ощущение – бесшумно скользить в небесах. К ней подлетали фаэтоны, удивительные представители местных пернатых, и приветствовали ее криками.

Доброе утро, птицы. Спасибо, что принимаете меня в свою воздушную среду.

Она попробовала подражать их крикам, и ей показалось даже, что у них установился диалог. Но тут она ухнула в воздушную яму, была даже секунда, когда она испугалась, что сейчас разобьется…

После этого обескураживающего приключения Алиса решила летать только на прочных аппаратах, которым нипочем воздушные ямы. Началось с уроков пилотирования сверхлегких самолетов в Альпах, но они оказались для нее слишком шумными.

Все равно как если бы меня привязали спиной к работающей газонокосилке!

Тогда она попробовала планер, но в тесной пластмассовой кабинке, да еще под шум вибрации, ей было слишком не по себе. На очереди были маленькие самолеты, потом – вертолеты.

Но даже если все это помогало ей отвлечься на день-другой от боли, чувства «птичьего полета» никак не возникало.