– Может, и с неба, – сказал я.

– Как это? – космонавты переглянулись.

– Если под небом понимать не верхний слой атмосферы, а то, о чём писал великий русский учёный Владимир Иванович Вернадский, – сказал я.

– Ноосферу? – вспомнил Быковский.

– Её, – подтвердил я. – А также некое гипотетическое информационное поле Земли, где уже находятся все знания и изобретения. Тот самый ящик, о котором говорил отец Кабани из повести братьев Стругацких «Трудно быть богом». Сунул руку – р-аз, и достал!

– Читал, помню, – сказал Быковский.

– Я не читал, но что-то слышал о таком информационном поле, – признался товарищ генерал-майор, но… – он неопределённо помахал рукой в воздухе. – Это же мистика какая-то, нет?

– Ну почему же сразу мистика, – произнёс я уверенно. – Некоторые философы полагают, что учение о ноосфере Вернадского и Пьера Тейяра де Шардена берёт свое начало непосредственно от работ Маркса. А ноосфера и упомянутое информационное поле коррелируют друг с другом самым непосредственным образом.

– Интересно было бы услышать фамилии этих учёных, – усмехнулся Быковский. – Но мысль интересная, не спорю.

– Судите сами, – продолжил я. – Вернадский утверждал, что для успешного и счастливого развития человечества необходимо равенство людей всех рас и религий; определяющее участие народа в вопросах развития государства; свобода научной и инженерной мысли; уничтожение голода и нищеты; выход в космос, освоение и обживание Солнечной системы; новые, практически неисчерпаемые источники энергии; разумное преобразование Земли; недопустимость войн, наконец. Чем не марксизм? Да эти пункты хоть завтра можно включать в планы построения коммунизма.

– Красиво излагаешь, – тонко, по-лисьи улыбнулся Быковский.

– Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, – сказал Береговой. – Вернадский, ноосфера и всё прочее – это, конечно, хорошо и даже прекрасно. На практике что?

– На практике я предлагаю поставить хороший, уже проверенный заводскими испытаниями гравигенератор на ракету «Протон» с космическим кораблём «Союз» и полететь на Луну, – сказал я.

– Ни больше, ни меньше, – засмеялся Береговой.

Быковский был серьёзен.

– Вы же сами говорите, что конструктора ракетной техники аж подпрыгивают от нетерпения, – продолжил я. – Правильно делают, я тоже с ними говорил. Что даёт нам гравигенератор? Массу ракеты и корабля вместе с полезной нагрузкой он, понятно, не уменьшит, а вот гравитационную постоянную изменить может. Посредством нейтрализации гравитационного поля Земли или любого иного небесного тела или объекта. Теперь давайте представим, что ракета с кораблём стоят на Байконуре, на старте. Включается гравигенератор, и вот уже сила тяжести вместе с ускорением свободного падения уменьшается… ну, пусть в десять раз.

– Вторая космическая скорость, – сказал Береговой.

– Была одиннадцать и две десятых километра в секунду, а стала, один, – подхватил Быковский. – Примерно. Точнее – считать надо.

– Вот вам и фантастика с реальностью, – сказал я. – И сколько в этом случае полезной нагрузки поднимет на орбиту тот же «Протон», и с какой скоростью и какими затратами топлива мы долетим до Луны?

– Мы долетим, – с акцентом на «мы» произнёс Береговой. – Прости, Серёжа, но ты ещё маловат, чтобы на Луну летать.

– Ага, – сказал я. – Как гравигенератор построить – не маловат, а как лететь… Но я согласен, что этот вопрос можно обсудить и позже.

Космонавты засмеялись. Я тоже.

– Значит, возражений нет? – спросил я, когда смех утих.

– Ещё каких-то три года назад я бы ухватился за это предложение обеими руками, – сказал Валерий Фёдорович Быковский. – Больше того, я и сейчас об этом мечтаю. Однако вынужден задать вопрос.

– Зачем, – сказал Береговой и кивнул понимающе.

– Именно, – сказал Быковский. – Зачем? Даже с гравигенератором – это всё равно очень дорогое удовольствие. Престиж? Так американцы нас уже обогнали.

– Им проще, – добавил Береговой, – они деньги печатают, весь мир, считай, на доллар подсажен, как на наркотик. А мы на свои кровные рубли живём. И всё равно в декабре крайний раз полетят. «Апполон–17». Насколько мне известно, конечно. А мне известно.

– Отсутствие новой научной ценности и непомерные расходы американских налогоплательщиков, – явно процитировал Быковский. – Даже они поняли, что нечего пока на Луне человеку делать.

– При вчерашних обстоятельствах – да, нечего, – сказал я. – Но уже сегодня обстоятельства изменились.

– И как же они изменились? – поинтересовался Береговой.

– Энергия, – сказал я. – Миром будет править не тот, у кого много долларов, золота или даже нефти, а тот, у кого много дешёвой энергии. Луна – это и есть то самое море. Более того – океан.

– Поясни, – попросил товарищ генерал-майор.

Я пояснил.

Сначала повторил те же аргументы, которые приводил в разговоре с Фёдоровым и Березняком по поводу сверхпроводимости и месторождений редких земель, которые наверняка на Луне имеются в достаточном количестве. А затем выложил новый, который приберегал в качестве козыря:

– Гелий–3. Изотоп гелия. Два протона один нейтрон. На Луне его должно быть до фига и больше.

Почему я делал столь смелые предположения? Очень просто. На спутнике Гарада – Сшиве, очень похожей на Луну во всех смыслах, силгурды давно добывали и редкоземельные металлы и гелий–3 в необходимых количествах. Если всё это есть на Сшиве, должно быть и на Луне. Более того, мне было совершенно точно известно, что он там есть.

– Вы, конечно, знаете, что на Земле гелия–3 практически нет в природных условиях, – продолжил я. – Точнее, он есть, но добыть его – очень трудная и дорогостоящая задача. Зато гелия–3 много в солнечном ветре, он на Солнце постоянно вырабатывается. Если говорить просто и грубо, магнитное поле Земли не пускает солнечный гелий–3 в атмосферу…

– … а у Луны нет магнитного поля, поэтому он там в реголите спокойно накапливается в течение сотен миллионов лет, – закончил за меня Быковский. – Так?

– Бинго, Валерий Фёдорович! – воскликнул я. – Больше скажу. Есть в Америке такой научно-популярный журнал, Scientific American. Или, как его часто сокращённо называют сами американцы, Sci Am.

– Есть такой, – кивнул Быковский.

– Так вот. Как-то в библиотеке города Сент-Луис, что в штате Миссури, я наткнулся в одном из номеров этого журнала на данные исследования лунного грунта, который был доставлен на землю ещё экспедицией «Апполон–11»: Нилом Армстронгом, Майклом Коллинзом и Баззом Олдрином. Так вот, среди прочего в грунте был обнаружен и гелий–3.

– Устал тебе поражаться, Серёжа, – сообщил товарищ генерал-майор. – Как ты попал в Сент-Луис?

– Так меня же ЦРУ выкрало в апреле этого года, – сообщил я. – Хотели секрет антиграва получить. Только хрен им, а не секрет. Я сбежал и потом три месяца странствовал по США с бродячим цирком. Наши помогли домой вернуться, забрали меня из Сан-Франциско в июне. В конце месяца.

– Нет слов, – сказал Береговой. После чего достал из шкафа бутылку минеральной воды «Боржоми» и три стакана. – Будете?

– Будем, – сказал Быковский и посмотрел на меня. – Ты как?

– С удовольствием.

Береговой открыл воду, разлил по стаканам.

– Ну, за Луну.

– За нашу Луну, – сказал я.

Быковский засмеялся.

Чокнулись. Выпили.

– Продолжим, – сказал я. – Вы наверняка спросите, зачем нам гелий–3 в больших количествах?

– Мы примерно догадываемся, – усмехнулся Быковский. – Но ты всё равно расскажи. Хочется, так сказать, услышать из юных уст.

И я рассказал.

О безопасной с точки зрения радиационного заражения термоядерной реакции одной тонны гелия–3 с шестьсот семьюдесятью килограммами дейтерия, при которой гипотетически высвобождается энергия, равная энергии сгорания пятнадцати миллионов тонн нефти.

О том, что тридцати тонн гелия–3 хватит, чтобы обеспечивать всю Землю электроэнергией целый год, а по самым осторожным подсчетам на Луне могут быть сотни тысяч тонн этого изотопа…

– Погоди, погоди, – остановил меня в этом месте Береговой. – Ты так говоришь, словно действующий термоядерный реактор у тебя в кармане. А между тем до управляемой термоядерной реакции нам как до Юпитера. Если не дальше.

– Долетим и до Юпитера, Георгий Тимофеевич, – пообещал я. – Но сначала всё-таки Луна. В кармане не в кармане, а прикидки действующего термоядерного реактора уже есть, ими занимаются специалисты. Первые отзывы – положительные. Думаю, будет у нас управляемый термояд и довольно быстро. А следующий за ним – кварковый реактор и Дальняя связь.

– Это ещё что за звери? – спросил Береговой.

Я вкратце объяснил.

– Но это, конечно, ещё не завтра. Сначала, повторю, Луна и база на Луне. Без базы ничего не получится. Я слышал, у нас и проект такой базы уже имеется?

– Слышал он, – пробурчал товарищ генерал-майор. – От кого, интересно? На нём, между прочим, гриф «совершенно секретно» стоит.

– От Устинова, – сказал я просто. – Дмитрия Фёдоровича^[8]

Космонавты переглянулись. Кажется, уже в третий раз за нашу встречу. Или четвёртый.

– Однако, – крякнул Береговой.

– Мы как раз обсуждали с ним экономическую целесообразность полётов на Луну, – пояснил я. – На кораблях с гравигенератором, разумеется. Пришли к предварительному выводу, что это может быть выгодно. Хотя, конечно, ещё нужно считать и считать. Но уже считают.

– Ты меня, Серёжа, конечно извини, – сказал Береговой, – но, если я сейчас позвоню Дмитрию Фёдоровичу, он подтвердит твой допуск? Потому что одно дело рассуждать о том, чего пока и близко нет и совсем другое – обсуждать имеющиеся сведения и планы под грифом «совершенно секретно».

– Хотите, могу сам позвонить, – предложил я. – У меня карт-бланш на подобные звонки. И не только на них.

– А позвони, – товарищ генерал-майор показал мне на телефон. – Вот с этого аппарата. Не вертушка, но девушка соединит.

– Знаю, – сказал я и снял трубку.

Секретарь ЦК КПСС Дмитрий Фёдорович Устинов оказался на месте.

– Здравствуй, Серёжа, – услышал я в трубке его голос. – Как твои дела?

– Всё в порядке, Дмитрий Фёдорович, спасибо, – сказал я. – Извините, что беспокою. Я сейчас в Калининграде, в Центре подготовки космонавтов, у нас обстоятельная беседа с товарищами Береговым Георгием Тимофеевичем и Быковским Валерием Фёдоровичем.

– Это насчёт Луны?

– Да.

– И, вероятно, руководитель Центра подготовки космонавтов товарищ Береговой сомневается в твоих полномочиях, а также допуске к секретным сведениям, – в голосе Устинова я уловил толику веселья.

– Угадали, товарищ генерал-полковник.

– Хватит уже, Серёжа, генеральничать. Для тебя я Дмитрий Фёдорович. Дай трубку Береговому.

– Вас, – я протянул трубку товарищу генерал-майору. – Устинов.

Выслушав секретаря ЦК КПСС, Береговой положил трубку и посмотрел на меня. Во взгляде боевого лётчика, фронтовика, космонавта и дважды Героя Советского Союза искра интереса, до этого лишь теплившаяся, перерастала в устойчивое и уже чуть ли не гудящее пламя. Подобное тому, которое вырвется скоро из дюз взлетающего к Луне космического корабля.

Это они ещё про мои отношения я Леонидом Ильичом Брежневым не знают, подумал я.

– Ну что? – полюбопытствовал Быковский.

– Думаю, у этого молодого человека допуски не ниже нашего, – сказал Береговой. – Чёрт, аж закурить захотелось.

– Вредно, – сказал Быковский.

– Без тебя знаю. Я не сказал, что закурю. Захотелось, – он дважды глубоко вздохнул и выдохнул. – Всё, уже перехотелось. Забавно. На войне я курил. Папиросы «Беломор». Иногда «Казбек». Знаете, от чего любил прикуривать?

Быковский отрицательно покачал головой.

– От керосиновой лампы, – сказал я. – От раскалённого воздуха, который из неё поднимается.