– Покури десять минут, пока я ей позвоню. Потом иди. Думаю, вопрос решится, – в голосе министра просвещения проскользнула усмешка.

– Не курю, Михаил Алексеевич, – сказал я. – Но я понял.

– Действительно не куришь. Всё время забываю о твоих годах.

– Годы здесь ни при чём, – заметил я. – Курить не собираюсь и впредь. Ибо курение не просто вредная привычка, как у нас принято считать, но самое настоящее зло. Наркомания. Да, никотин – лёгкий наркотик, на сознание человека не действует. Но – наркотик.

– Круто берёшь, – сказал Прокофьев.

– Могу обосновать.

– Не сомневаюсь. Но с этим тебе лучше к Трофимову Владимиру Васильевичу^[5].

А ведь это мысль, мелькнуло у меня. Слон по имени Воспитание не обойдётся без реформы здравоохранения, в которой не последнюю роль должен играть добровольный отказ советских людей от курения и водки. Условно добровольный, конечно, человек так устроен, что добровольно от губительных удовольствий не откажется. За редким исключением. Значит, надо подтолкнуть. Здесь без министра здравоохранения не обойтись. Ох, и взвалил ты на себя дел, Серёжа, выше крыши.

– Обязательно обращусь, – сказал я. – Спасибо, что напомнили, Михаил Алексеевич.

– Десять минут, – напомнил товарищ Прокофьев и положил трубку.

Я подождал двенадцать минут и вернулся в школу.

При моём появлении завуч поднялась со своего места. На её лице сияла насквозь фальшивая улыбка.

– Что ж ты сразу не сказал, Серёжа, что от самого Михаила Алексеевича? – с мягкой укоризной осведомилась она. – Разумеется, мы всё сделаем и в кратчайшие сроки.

– Вот и славно, – сказал я.

Мы обговорили порядок и сроки. Я пообещал, что предварительно познакомлюсь с учителями, возьму все необходимые учебники и методические пособия, и мы расстались с Лидией Борисовной если не на дружеской ноте, то весьма довольные друг другом. По-моему, она поняла, что я не собираюсь становиться ей врагом, но желательно всё-таки от этого непонятного провинциального вундеркинда с такими связями избавиться побыстрее.

Лучший способ – дать, что он хочет.

А там мало ли, – может, и пригодится в жизни полезное знакомство.

– Едем? – осведомился Василий Иванович, когда я уселся рядом.

– Теперь – да. В Калининград^[6]. Центр подготовки космонавтов.

– Другой конец Москвы, – прикинул шофёр. – Как всегда, через город?

– Конечно. Ни за что не откажусь лишний раз Москвой полюбоваться.

За последнее время я полюбил ездить по Москве на машине. Была в нейэдакая спокойная ширь – как бы зародыш необъятной шири всей нашей Родины. Едешь – и радуешься. А уж с таким водителем как Василий Иванович и вовсе не езда, а сплошное удовольствие.

Мы проскочили по относительно новой Профсоюзной улице, выехали на Ленинский проспект, пролетели его с ветерком, возле метро «Октябрьская» свернули на Садовое. Из набежавшей тучки брызнул «слепой» дождик. Струи воды с неба красиво засверкали под солнечными лучами.

Бывает всё на свете хорошо, —
В чем дело, сразу не поймёшь, —
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь.
Раздалась, словно по заказу, из включённого радио песня.
Я прибавил звук, эта песня мне нравилась. Как и фильм.
Мелькнёт в толпе знакомое лицо,
Весёлые глаза,
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо,
И летняя гроза^[7].

Пел Никита Михалков. В фильме он пел её в метро, но сейчас, казалось, поёт, сидя с нами в машине.

Попав в «зелёную волну» светофоров, прошелестели по мокрому асфальту Садового кольца, свернули на проспект Мира. Вот уже и ВДНХ. Промелькнула и уплыла назад знаменитая на весь мир скульптура Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», и я в очередной раз подумал, что постамент для столь мощного произведения искусства явно низковат.

МКАД, Ярославское шоссе, Калининград; и вскоре Василий Иванович затормозил у ворот Центра подготовки космонавтов.

Я посмотрел на часы. Дорога заняла сорок шесть минут. Очень неплохой результат.

Меня ждали.

Проверив документы, открыли ворота. Молчаливый сопровождающий показал, где можно поставить машину, повёлвнутрь одного из зданий. Быстро прошли коридорами и вскоре оказались внутри залитого дневным и электрическим светом обширного павильона, чем-то напоминающего заводской цех. Правда, в отличие от заводского цеха, здесь было тихо.

Мы прошли мимо закопчённого посадочного модуля и ложемента для космонавтов, установленного рядом.

Мой сопровождающий молчал, но я и без него догадался, что это. Не просто догадался – сразу узнал.

Первые космонавты планеты Гарад, начиная от Сентана Ирма, летали на похожих кораблях. Что до ложемента, то современные кресла космических пилотов были его прямыми потомками и даже внешне не так уж сильно изменились. Кемрар Гели не раз и не два лежал в таком (по древней традиции, несмотря на гравигенераторы, пилоты и члены экипажа при старте с любой планеты не сидели, а лежали в креслах).

Странно? Ничего странного. Чем дольше я жил на Земле, тем больше убеждался в правильности своего изначального предположения о том, что люди и силгурды произошли от одного далёкого предка. Уж очень мы были похожи. Просто один в один. И не только физически.

Так что при виде этого древнего посадочного аппарата и ложемента моё сердце забилось быстрее. Чёрт возьми, я и не предполагал, как соскучился по космосу и всему, что с ним связано! Даже запахи. Мне казалось, что даже запахи здесь похожи на те, которые Кемрар Гели вдыхал когда-то в Центре подготовки космических пилотов имени Сентана Ирма в Новой Ксаме.

Да что запахи, если этот центр, в котором я сейчас нахожусь, тоже носит имя первого космонавта Земли – Юрия Гагарина! Прямо такое ощущение, что домой попал. Эх, жаль нельзя ни с кем поделиться столь волнующими впечатлениями. Пока нельзя.

Мы подошли к белоснежному шарообразному макету космического корабля.

«Союз», – прочёл я название, начертанное красными буквами на его круглом боку. Макет стоял на возвышении, люк был открыт, к нему вела от нас лёгкая металлическая лесенка.

– Валерий Фёдорович! – позвал мой сопровождающий. – Товарищ полковник! К вам гости!

Надо же, подумал я, говорить умеет.

– Ждите, – сказал мне сопровождающий, развернулся и ушёл, не попрощавшись.

Внутри макета завозились, в открытом люке мелькнула чья-то рука с часами, затем голова, и вот уже и люка выбрался и встал в полный рост летчик космонавт Советского Союза, Герой Советского Союза, полковник Быковский Валерий Фёдорович собственной персоной, облачённый в рабочий комбинезон.

Я поймал себя на том, что улыбаюсь:

– Здравствуйте, Валерий Фёдорович! Вот и я.

– Серёжа! – воскликнул он, спускаясь по лесенке и протягивая мне руку. – Юный кушкинский герой-пограничник! Как же, помню!

Рукопожатие у товарища космонавта «номер пять» было всё такое же крепкое, а улыбка всё такая же доброжелательная.

– А ты изменился, – сказал Быковский, окинув меня внимательным взглядом. – Дело даже не в том, что повзрослел, это естественно. А… как-то значительней стал, что ли. Был же мальчишка мальчишкой, а теперь – уверенный в себе юноша.

– Есть маленько, – сказал я. – Валерий Фёдорович, разговор у нас довольно длинный будет, я не очень сильно вас отвлекаю?

– Нормально, – сказал он. – Ты же предупредил об этом по телефону, я соответственно график перестроил. Так. До кабинета далеко… Знаешь что, пойдём в уголок отдыха, там удобно будет поговорить, здесь рядом.

Уголок отдыха – мягкие, обитые кожей кресла вокруг журнального столика с парой роскошных фикусов в кадках располагался на открытой галерее-площадке второго этажа. Мы поднялись к нему по металлической лестнице, уселись. Отсюда открывался прекрасный вид на весь павильон.

– Тренажёрный зал кораблей «Союз», – сказал Быковский. – Здесь мы учимся на них летать.

– Класс, – сказал я с искренним восхищением. – Валерий Фёдорович, а хотели бы летать выше, дальше, быстрее и дольше?

– Странный вопрос. Какой лётчик или космонавт этого не хочет!

– Я пришёл вам это предложить.

– Во как, – весело улыбнулся лётчик-космонавт. – А почему именно ко мне?

– Так вы единственный космонавт, кого я знаю, – признался я честно. – Кроме того, мне нужен ваш конфиденциальный совет в ещё одном вопросе.

Дверь открылась, и на площадку вышел человек в военной форме с генеральскими погонами на плечах, орденскими планками и двумя Золотыми звёздами Героя Советского Союза на груди.

Волевое лицо, крепкий, подтянутый. Лет пятьдесят на вид, с густыми, зачёсанными назад волосами и густыми бровями, чем-то напоминающими знаменитые брови Леонида Ильича Брежнева.

Я его сразу узнал. Береговой. Единственный в мире космонавт, получивший первую звезду Героя Советского Союза ещё на войне, а вторую за полёт в космос.

– Здравия желаю, товарищ генерал-майор, – поднялся я с места.

– Здравствуйте, – ответил Береговой, внимательно меня разглядывая. – А ведь я, кажется, вас знаю. Сергей Ермолов, да?

– Можно на «ты», товарищ генерал-майор.

– Зови меня Георгий Тимофеевич.

– Кажется, один я здесь ничего не знаю, – сказал Быковский.

– Для этого я и пришёл, – сказал я. – Чтобы все всё узнали.

– Очень удачно, – сказал Береговой. – На ловца и зверь бежит. Я как раз думал, как Серёжу к нам пригласить, – обратился он к Быковскому. – А вы, оказывается, знакомы?

– Не поверишь, – сказал Быковский. – Помнишь, я в прошлом году в Кушку летал, в командировку?

– Было такое.

– Помнишь, рассказывал, как пацанов награждал, которые наших пограничников спасли во время песчаной бури? Они там её «афганцем» называют.

– Не может быть! – воскликнул Береговой и посмотрел на меня. – Так это ты?

– Ага, – сказал я и обезоруживающе улыбнулся.

– Чувствую, всё не зря и не просто так, – сказал товарищ генерал-майор. – Пошли ко мне в кабинет. Здесь говорить не очень удобно.

Глава пятая
Маркс и Вернадский. Как попасть на Луну

Руководителем центра подготовки космонавтов генерал-майор Береговой Георгий Тимофеевич стал в июне этого года, когда мои приключения в США подходили к концу. На совещании в Совете Министров его не было, но о гравигенераторе он, естественно, знал, а обо мне ему рассказал пару дней назад Николай Павлович Фёдоров – директор ДПКО «Радуга».

– Тут уже все конструктора ракетной техники взбудоражены твоим гравигенератором, как девицы перед первым свиданием, – сообщил он, когда мы расселись у стола в его кабинете. – Прямо сказать, я долго не верил, что это возможно. Пока сам не увидел.

– Погодите, – слегка растерянно сказал Быковский. – Серёжа, так это ты изобрёл и построил гравигенератор? Я слышал про какого-то мальчишку-супергения, но и предположить не мог, что это ты.

– Я и сам не мог до недавнего времени, – сказал я, – Вот что клиническая смерть с человеком делает.

– Клиническая смерть?

– Она, – подтвердил я. – Был на грани.

– Что-то мне в Кушке говорили на этот счёт, но я, признаться, не запомнил, – Быковский покачал головой.

– Мне тоже говорили, – сказал Береговой. – Но я не поверил. Кажется сказкой. Натуральной.

– Самому так иногда кажется, – сказал я.

– Рассказывай, – потребовал дважды Герой Советского Союза.

Рассказ о моих, чудесным образом появившихся сверхспособностях и знаниях, стал уже довольно привычным и укладывался, даже в неспешном изложении, в десять-двенадцать минут. Проверено.

– Слушаешь, – как будто фантастическую приключенческую книжку читаешь, – сказал Береговой, когда я закончил. – Был обычный советский мальчишка, потом чуть не погиб под колёсами грузовика и неожиданно приобрёл какие-то невероятные знания и умения.

– Как будто с неба они на тебя упали, – сказал Быковский.