Константин Демченко: Кома

Кома

Я вышел из дома, остановился на крыльце и сделал глубокий вдох, впитывая ароматы прошедшего ночью дождя, прелой листвы, свежей выпечки из пекарни на углу и выхлопных газов вперемешку с бензином. Поморщился – никак не привыкну к отвратительной смеси, которая в этом адском городе зовётся воздухом, хотя здесь такое, или даже хуже, творится каждое утро. И каждый день. И каждый вечер. Всегда нечем дышать, хочется надеть кислородную маску и не снимать её, пока не отъедешь километров на десять от города.

Ещё и эти вечные свинцовые тучи над головой, которые способен чуть раздвинуть только ледяной ветер с моря, заставляющий втянуть головы в плечи, завернуться в шарф и надвинуть капюшон как можно ниже.

Мерзкий воздух, мерзкая погода.

И как они здесь живут?

Да так же, как и я, наверное. У каждого есть своя причина дышать этой гадостью. Все радуются падающим два раза в месяц сообщениям с разнокалиберными цифрами, наличию корпоративной медицинской страховки и возможности раз или два в год свалить на море или в горы, насладиться чистым воздухом и тёплым солнцем, вернуться и рассказывать всем встречным-поперечным, как же там, среди дикой природы, было здорово, и как же здесь, в каменных джунглях, ужасно. Те, у кого количество нулей в числе из сообщения радоваться не позволяет, а страховка покрывает только поход к терапевту за справкой о болезни, живут в надежде в не столь отдалённом будущем присоединиться к первым. Правда, большинство так и проведут всю жизнь, не выбравшись из этого болота, обманывая себя проветриванием душных коморок и перерабатывая оксиды углерода и азота в просто углерод и азот, заработают только на место в колумбарии, оставят после себя лишь строчку в книге актов гражданского состояния.

А ведь могли бы плюнуть на всё и уехать навсегда, поселиться в деревянном домике, выращивать свой собственный урожай и здоровое потомство…

Хотя нет, не могли бы, не надо оно им.

Но я не такой, как они. Меня здесь держат не деньги и не смутные карьерные перспективы.

Я здесь ради высокого.

Светло-голубые глаза, чёрные, как смоль, волосы, многозначительная улыбка, почти как у Моны Лизы, прелестные ямочки на щёчках, сочные губы, формы, достойные кисти Рубенса с поправкой на мои стандарты красоты… Ну и ум. С ней можно разговаривать часами и не устать. Имеются, конечно, и изъяны, но, как говорится, «несмотря на, а не за».

Если бы не она, то ноги бы моей здесь не было…

Пропиликал сигнал пейджера.

Я достал его из кармана и взглянул на экран.

«Привет. С тобой было хорошо. Не ищи меня. Прощай.»

Внутри стало пусто и холодно. Словно чёртов город просочился в меня и заполнил вены и артерии вместо крови. Внутри стало так же мерзко, как и снаружи.

Прошла минута. Целая минута без мыслей. Вполне достаточно, чтобы понять, принять и отпустить.

Я ещё раз взвесил пейджер на ладони, подкинул, поймал, размахнулся и забросил его как можно дальше. Он перелетел дорогу со стоящими в вечной пробке машинами и упал в реку, пустив ленивые круги.

Я знал, что наши отношения рано или поздно прекратятся. И искать я её, конечно же, не буду.

Я выпустил из себя воздух, вместе с ним избавляясь и от города, и от мыслей о бледной голубоглазой брюнетке.

Она не бросила меня, а освободила, и ничего, кроме чувства благодарности, мне к ней испытывать не следует. Теперь меня точно ничто не останавливает.

Прямо передо мной на границе тротуара, над бордюром, появилась дверь. Обычная дверь, очень похожая не те, что установлены в моей квартире – чёрная, с рисунком под дерево, со вставками из белого матового стекла и хромированной блестящей ручкой.

Я протянул руку, надавил на ручку и потянул дверь на себя. За дверью не оказалось ни города, ни дороги, ни хмурого неба – только чернота, плотная, которую, кажется, можно резать на куски.

Если двери каждый раз разные, за всё время ни одна ни повторилась, и я не знаю, от чего зависит, какой будет следующая – от работы моего подсознания, некоей вселенской закономерности или случайного совпадения, то чернота всегда одинакова. Для меня двери символизируют непостоянство непрерывно изменяющейся действительности, а чернота – непоколебимое постоянство этих изменений.

Что ждёт меня за порогом? Не знаю. И в этом фишка.

Я шагнул и утонул в черноте.

Но всего лишь на миг.

Глаза зажмурились даже под закрытыми веками – настолько ярко и мощно ударило солнце. Зной окутал, сдавил, словно я провалился в трясину, я не чувствую даже малейшего дуновения ветерка, мёртвый штиль. Кажется, что если попробую упасть, то у меня не получится – воздух удержит.

Я приложил руку ко лбу и рискнул посмотреть сквозь узкие щёлочки между пальцами.

Пустыня. Бесконечное море бронзового песка, ровное и гладкое, сливающееся со светло-розовым небом где-то далеко впереди. Я повернулся вокруг своей оси. Везде одно и то же. Ни камешка, ни деревца, ни даже дюн. Я присел и прикоснулся к поверхности, взял в ладонь горсть горячего мелкого песка и пропустил его между пальцев. Он стёк несколькими тонкими струйками и расплылся, впитавшись в пустыню.

Можно пойти прямо и, наверное, куда-нибудь в итоге прийти. Одежда, как и всегда, приняла наиболее подходящий для новой действительности вид: белая, закрывающая тело с головы до ног, просторная, с глубоким капюшоном, на груди болтаются очки из мягкой кожи с узкими прорезями для глаз. Я могу долго не есть и не пить, со мной даже верблюд не сравнится, могу не отдыхать часами и днями, могу…

Я много чего могу. Вот только стоит ли оно того?

Когда перед тобой бесконечная вереница невообразимых возможностей, нужно ли упорно пытаться достичь чего-то, застряв в одной из них, не имея ясной перспективы и хоть какой-то необходимости?

Пожалуй, нет.

Над бронзовой поверхностью повисла дверь. Деревянная, когда-то покрашенная в белый, но уже растерявшая почти всю краску, длинные трещины рассекают полотно снизу до верху, ручка болтается. Не слишком презентабельно, но бывало и похуже.

Я аккуратно потянул, так, чтобы ручка не отвалилась окончательно, и сразу же шагнул в черноту.

Я никогда не открываю глаза сразу. Может, это и неправильно и периодически ставит меня в глупое и даже опасное положение, но такова моя прихоть. Сначала я вдыхаю запахи и слушаю звуки, пытаюсь кожей ощутить новый мир. Представляю себе, куда я попал на этот раз, какого цвета будет небо, что под ногами – сочная трава или короста высохшей грязи, кого или что я увижу первым. На самом деле, на это всё нужно совсем немного времени, считанные секунды, зато как интересно потом сравнивать картинку из головы с тем, что я увижу наяву. Правда, я почти всегда ошибаюсь, случаи, когда я представил что-то близкое к действительности, можно пересчитать по пальцам одной руки. Но я не сдаюсь.

Свежо. Пахнет как будто бы растительностью, есть нотки чего-то сладкого, наверное, цветы, лёгкий ветерок порывом донёс до меня запахи влаги и чего-то непонятного, знакомого и одновременно неизвестного.

Тихо. Что-то похрустывает, шелестит, шебуршится, но еле слышно. Похоже, листва и высокая, возможно, по пояс, трава, мелкая живность типа ящериц и насекомых. Издалека раздался частый стрёкот, через секунду ему ответил протяжный свист – птицы, скорее всего.

Меня окружает только живая дикая природа, нет ни урчания моторов, ни гула людской толпы, ни вони цивилизации.

Мне кажется, это должно быть очень похоже на мой родной мир, даже небо может быть голубым, а облака на нём белыми, трава зелёной, а птицы – птицами.

Я открыл глаза и осмотрелся вокруг, задрал голову вверх, взглянул под ноги.

Снова мимо.

Я и правда стою на небольшой поляне, которую покрывает густая трава, но она фиолетово-чёрная, да и остальная растительность тоже довольно мрачная – бордовая, коричневая, серая, есть оттенки синего и зелёного, но они не слишком сильно отличаются от чёрного. Небо тоже не голубое – одинаковые тёмные матовые квадраты занимают всё видимое пространство. Что-то вроде огромной оранжереи? Деревья перекрывают видимость, так что непонятно, где её свод начинает загибаться к земле. Наверное, и ветер тоже не настоящий.

Я осмотрел себя. Обычная одежда: свободные брюки с кучей карманов, футболка, кроссовки, никаких тебе масок, скафандров и тому подобного.

Есть надежда, что я действительно в оранжерее, например, с редкими растениями, с кусочком джунглей другого континента, и мир за её пределами всё-таки окрашен поярче, а небо не сковано непрозрачным стеклом. Почему-то мне очень хочется, чтобы снаружи было хорошо и приятно, хочется выйти и увидеть гуляющих улыбающихся людей, услышать их музыку, увидеть их картины, почитать их книги. Понять, кто они и для чего.

Может, тогда получится понять, для чего я?

Как так получилось, что однажды передо мной появилась дверь, и я не испугался открыть её и шагнуть в никуда? Я был трезв, не в состоянии стресса, не задавался вопросами типа «для чего я живу» и «чего достиг», я просто бежал по парковой дорожке, слушал музыку, думал о чём-то. И вот на тебе – парящая дверь.

Для чего мне дали возможность бродить по бесконечному множеству миров, жить тысячью жизней? Это ведь не может быть просто случайностью?

***

Посередине палаты с белыми стенами и полом стоит больничная кровать. Правда, язык с трудом поворачивается назвать это произведение науки кроватью – на ней, словно на кибер-пне, наросли разнокалиберными грибами мониторы, датчики, анализаторы, камеры, мигающие разноцветными глазками, по полу к стенам тянутся лианы проводов.

На кровати лежит тело человека, укрытое тонкой простынёй. Если присмотреться, то видно, как слегка поднимается грудная клетка на вдохе.

За человеком сквозь стеклянный потолок наблюдает группа молодых людей в белых халатах, слушая речь невысокого старичка, похожего на классического гнома из сказок.

– Итак, перед вами пациент, известный в узких кругах, как Соня. Вам повезло, вы одни из первых, кого допустили к осмотру. Раньше сюда стояла очередь из светил науки, которые планировали на основе данного экземпляра написать, как минимум, очередной научный труд, а как максимум, утереть нос своим коллегам и сделать новый шаг в познании мозга человека. Но ни у кого ничего не вышло. И вас, коллеги, и остальных после вас, будут приводить сюда, чтобы вы воочию убедились – нет предела, после которого вы бы смогли сказать: «Я всё знаю».

Старичок торжественно окинул взглядом притихших студентов, прокашлялся и продолжил:

– Напомню, чем уникален данный случай. Пациент впал в состояние, похожее на кому, но у него не было обнаружено никаких отклонений по здоровью. Мы исключили деструктивный, дисметаболический, токсический, эпилептический и остальные, более редкие, типы коматозных состояний. Можно сказать, что из симптомов комы у него наблюдалось только пребывание в бессознательном состоянии и отсутствие реакции на внешние раздражители. В остальном с Соней всё было прекрасно – ровное дыхание, давление в пределах нормы, никаких спонтанных движений и самопроизвольных физиологических процессов. Я бы назвал это состояние глубоким здоровым сном. Именно здоровым, коллеги, ни о какой летаргии и речи быть не могло. Более того, с течением времени в его организме не было выявлено никаких отрицательных изменений – сегодня, спустя пятнадцать лет, он остался таким же, каким и был. Но есть ещё один нюанс – если верить фиксируемым нами данным, а оснований не верить им у нас нет, то мозговая деятельность Сони нисколько не деградировала. Его мозг работает так же, как у абсолютно здорового человека…