– Нет, ничего такого, – ответил он с улыбкой. – Все мои люди знают лес, никто не блуждал. А сестрице и вовсе там делать нечего. Идемте, я велю заложить коляску. Вас отвезут до поместья Долгохватовых, иначе умаетесь, пока доберетесь.

– Благодарю! – жарко воскликнул Полянский. – И воды! Ужасно хочется пить!

– Разумеется, – кивнул помещик и, сняв повод Метелицы с сучка, первым направился прочь от озера. Новый знакомый последовал за ним.

Он пристроился рядом и некоторое время поглядывал на лошадь Воронецкого, наконец, причмокнул и произнес:

– Примечательная у вас кобыла. Сразу видно, что выносливая. Наверное, замечательно на этакой красавице гнать в галопе.

Михаил немного оттаял, и улыбка его вышла искренней.

– Благодарю. У Метелицы и вправду резвые ноги.

– Метелица? – переспросил Полянский и умилился: – Какая прелесть!

Пока они дошли до усадьбы, разговор и вовсе стал необременительным. Новый знакомец теперь заливался соловьем, рассказывая о «знакомых лошадях». На самом деле знакомыми ему были владельцы, но о них Алексей Дмитриевич сказал едва ли пару слов, а вот об их скакунах…

– Вы любите лошадей, – улыбнулся Михаил.

– Обожаю! – жарко заверил собеседник. – Обожаю и преклоняюсь перед их красотой. Восхитительные животные.

– Отчего не заведете?

– Ой что вы! – замахал руками Полянский. – Я и в седле-то не удержусь. К тому же хорошая лошадь и денег стоит хороших, а я небогат. Да и содержать ее мне негде. Я, знаете ли, квартиру снимаю. Это вам тут хорошо, можно и верхом выехать. Для вашей Метелицы поместье – истинный рай. – Он рассеянно улыбнулся и вздохнул. – Нет уж, буду любить их, стоя на земле. Хотя и я тут умудряюсь… но вы это уже знаете, – и мужчина опять повеселел.

Признаться, наблюдая за новым знакомым, Михаилу подумалось, что энергии в нем столько, что можно было и не предлагать коляски. Спровадить побыстрей, и дело с концом. А Алексей Дмитриевич не только дойдет до своих друзей, но даже может еще пару раз заблудиться и не почувствовать усталости.

Хмыкнув своим мыслям, Воронецкий шагнул на нахоженную дорогу и объявил:

– Почти пришли. Может, желаете перекусить?

После повернул голову и, прищурившись от яркого солнечного света, посмотрел на Полянского, отыскивая затаенные помыслы. Михаил даже ожидал, что тот тут же согласиться и попробует напроситься в дом, если хозяин усадит его на веранде. Быть может, попросит познакомить с сестрой, если она – истинная цель его появления.

Однако Алексей Дмитриевич прижал ладонь к груди и, склонив голову, ответил:

– Сердечнейше благодарю, дорогой Михаил Алексеевич, за вашу доброту и великодушие, но, пожалуй, откажусь. Мои друзья, зная меня, должно быть, уже изволновались. Не стану томить их и дальше. Раз уж вы были столь добры ко мне и позволяете воспользоваться вашей коляской, то уж лучше поспешу обратно. Там и отобедаю. Но от воды не откажусь, жажда измучила, право слово.

– Да, разумеется, Алексей Дмитриевич, я помню об этом вашем желании. Вскоре вы утолите жажду, не извольте беспокоиться.

– О, – взмахнул рукой Полянский, – я вовсе не беспокоюсь, всего лишь ответил на ваш вопрос.

Вскоре они подошли к раскрытым воротам, ведущим к небольшому особняку, где жили Воронецкие, и Михаил вдруг подумал, что слишком беспечен, и надо приказать запирать ворота. Если Полянский и не имеет отношения к тому, что произошло с Глашей, то ведь может появиться и виновник… если таковой имелся

– Запрягай коляску, – велел помещик своему конюху, который вышел навстречу. – И Петра позови.

– Будет сделано, барин, – поклонился конюх и увел Метелицу.

– Осип! – крикнул Михаил. И когда дворецкий спустился по ступеням и становился рядом с хозяином и его гостем, велел: – Вели принести воды Алексею Дмитриевичу. И мне тоже.

– На стол накрывать прикажете? – уточнил Осип, покосившись на гостя Воронецкого.

– Нет, позже, – ответил помещик. – Алексей Дмитриевич сейчас уезжает.

– Как скажете, Михаил Алексеевич, – склонил голову дворецкий и отправился исполнять приказ хозяина.

Воронецкий обернулся к гостю и увидел, что тот обводит взглядом дом. Взор Михаила метнулся к окнам комнаты сестры, но ее не было видно, и молодой человек немного расслабился.

– У вас прелестный дом, – закончив наконец осмотр, развернулся к нему Полянский. – И следов увядания не видно. Похоже, нужды у вас нет, несмотря на перемены.

– Этим переменам уже двадцать лет, – ответил Михаил. – У нас было время не позволить нашему состоянию прийти в упадок. Мой отец был весьма энергичным человеком. Он посчитал, что благополучие семьи важнее дворянской спеси, и сошелся с купцами. У нас есть дело.

– О-о, – то ли с восторгом, то ли с изумлением протянул собеседник. – Это же замечательно! – все-таки это был восторг. – Это очень правильно! Нынче и князья доходные дома строят, что уж мелким дворянам нос задирать, коли брюхо пустует… простите мой грубый слог.

– Нет, вы всё верно сказали, – улыбнулся Михаил.

– А то ведь в банк бегут, к ростовщикам. Земли, дома закладывают, перезакладывают. Будто деньги на них сами с неба упадут. Жить красиво любят, а замарать руки честным делом, так увольте, – Полянский всплеснул руками. После сжал плечо Воронецкого: – А вы молодец, раз дело продолжаете. Не зря, стало быть, ваш батюшка старался. Оттого и живете в отчем доме, и прислуги у вас хватает. Храни вас Бог, Михаил Алексеевич, и сестрицу вашу.

– Благодарю, – чуть более сдержано улыбнулся помещик.

В эту минуту вынесли воду, а вскоре кучер подъехал на коляске. И когда новый знакомец забирался на сиденье, Михаил, глядя на Петра, приложил к губам палец, велев молчать. Тот с пониманием кивнул. Уже отъезжая, Полянский привстал, обернулся, и, махнув рукой, снова выкрикнул:

– Храни вас Бог!

Михаил склонил голову и пробормотал:

– Вот и посмотрим, с каких вы дач явились, любезный Алексей Дмитриевич.

Он еще пару минут смотрел вслед уезжающей коляске, а после развернулся и решительно направился в дом. Решение, принятое на прогулке, укоренилось еще больше. Ему и самому теперь стало душно в поместье. Нет-нет, надо забрать Глашеньку и уехать подальше отсюда. Хотя бы на месяц.

– Сейчас поговорю с Глашей, после напишу Афанасию Капитонычу и в Петербург, – прошептал Михаил, поднимаясь по лестнице.

К сестре он вошел без стука. Она сидела у окна с книгой в руках, и на звук шагов подняла голову.

– Что это за господин с тобой был? – спросила Глафира, и Миша понял, что она все-таки видела. Впрочем, сестра сидела у окна, так что немудрено.

– Он тебе знаком? – спросил Воронецкий, и Глаша чуть приподняла брови:

– Нет, – ответила она. – Откуда бы мне его знать?

– Вдруг… – Михаил неопределенно повел рукой. Затем уселся на подоконник и объявил: – Мы уезжаем, Глашенька. Я принял это решение, и твои возражения слушать не желаю.

Она закрыла книгу и спросила:

– Куда же?

– В Петербург. Мне надо туда по делу, – почти не солгал Воронецкий, – а тебя я одну не оставлю. Так что собирайся, душа моя, уедем завтра поутру. Имеешь, что возразить?

– Вовсе нет, – мотнула головой Глаша. На губах ее вдруг появилась улыбка, и девушка сжала руку брата: – Я очень хочу в Петербург. Едем, Мишенька, непременно едем. Я и сама хотела просить о том же, когда вернешься, да ты раньше меня сказал. Поедем, голубчик.

– Слава Богу, – улыбнулся Михаил и вдруг ощутил облегчение.

Глава 4

Шел десятый час вечера. За окном было светло, и даже солнце еще не скрылось за горизонтом. Пора белых ночей, так что всё было закономерно. Когда-то, когда только получил назначение в этот город, Олег Иванович чувствовал себя неуютно. Даже с закрытыми шторами он помнил, что за ними светло, и уснуть удавалось с трудом. Крутился с боку на бок, тихо бранился, а потом, измотав себя недовольством, погружался в дремоту.

Однако привык он быстро, а после и вовсе перестал замечать, даже радовался, что день становится настолько длинным. А вот когда белые ночи заканчивались, чернота за окном навевала легкое уныние, потому что как-то сразу чувствовалось, что осень уже не за горами.

Но пока окончание светлой поры еще было нескоро, и за окном продолжался день, несмотря на время. Олег, вальяжно откинувшись в кресле, закинул ногу на ногу и продолжил слушать разглагольствования собеседника.

– Вот я по вашему взгляду, Олег Иванович, вижу, что скептически настроены. А, тем не менее, колдовство существует, и я это знаю точно. Вы ходите на сеансы к господину Смелову, видите, что творит Яков Павлович, но отчего-то не желаете слушать о том, что есть силы более могущественные даже чем наш дорогой медиум.

– Отчего же? – лениво улыбнулся Котов. – Я вас слушаю и весьма внимательно. Что до могущественных сил, то тут я и вовсе не спорю. Господь всемогущ, и есть множество свидетельств чудес, которые Он творил. Что же до той дамы, о которой вы говорите, то пока это только слова. А рассказать и я могу немало.

– То есть вы хотите сказать, что я лгун?! – вознегодовал полный мужчина в клетчатом костюме, сидевший напротив.

– Марк Карлович, что же вы такой обидчивый и порывистый, голубчик мой? – покачал головой Олег. – Я вовсе не желал вас обидеть, как и подвергать сомнению ваши утверждения. Однако признайте, вы бы и сами были настроены скептически, если бы некто рассказывал вам нечто невообразимое, но уверял, что всё это тайна, и он не имеет права не то, что знакомить, но даже назвать имя дамы, которую он именует колдуньей. Вы бы поверили на слово? И уж тем более поспешили бы проникнуться рассказами? Я, дорогой мой, привык верить глазам, а не словам. Но это, в свою очередь, не означает, что вам не доверяю. Однако же не поставить под сомнения ваши откровения не могу.

– Ну хорошо! – воскликнул явно уязвленный господин. – Я испрошу у нее дозволения и познакомлю вас. И тогда вы сами увидите и проникнетесь ее могуществом.

– Это было бы любезностью с вашей стороны, Марк Карлович, – вновь улыбнулся Котов. – Вы знаете, я люблю всё таинственное и необъяснимое. Иначе бы меня не было на сеансах Якова Павловича.

– И потому я вам и открылся, – ворчливо ответил господин в клетчатом. – Ждите и будьте готовы изумляться.

– Жду с нетерпением, – заверил собеседника Олег. После достал брегет и, откинув крышку, констатировал: – Однако уже поздно. Благодарю за гостеприимство и беседу, я вынужден откланяться.

Он поднялся на ноги, и Марк Карлович поднялся следом. Он был всё еще возмущен недоверием Котова, потому удерживать или сожалеть, что тот уходит, не стал даже ради приличия, а Олег и не подумал обижаться. Он хотел уйти уже последние полчаса, но продолжал слушать, не столько из вежливости, сколько ради того, чтобы подловить собеседника и вынудить его свести знакомца по спиритическим сеансам с некой колдуньей, о которой взахлеб рассказывал господин Маклин

Был потомком обрусевших шотландцев, перебравшихся в Российскую империю под конец правления Екатерины Великой. Марк Карлович был флотским офицером в отставке, и на склоне лет вдруг ударился в мистицизм. А началось это увлечение с изучения шотландских легенд. Как сказал сам господин Маклин, хотел приблизиться к своим корням.

Далее Марк Карлович стал изучать более пристально русские сказки и легенды, даже пытался написать роман «что-нибудь эдакое». Однако осознал, что фантазия его скудна, и решил пополнить ее «случаями из жизни». Так и вошел в кружок любителей мистики, думая, что бросит их посещать, как только наберется вдохновения и материала.

Но вот шел уже шестой год, как Марк Карлович начал посещать салоны и собрания, где имели место мистические сеансы, и всё не считал, что готов взяться за свою книгу. Уверял, что непременно ее напишет, даже делился каким-то сюжетом, однако продолжал откладывать писательство и не спешил расстаться с миром таинственного.